— А девушка сокурсница? Она что тоже полгода ходила с голубой кожей?

— Нет, ей повезло больше. По голове ее не били, просто разбили рядом с ней какую–то склянку, она и заснула. И ее тоже в чан окунули, но в соседний, у нее только волосы покрасились, с кожи краска легко смылась. А голубой цвет волос остался у нее навсегда, надо сказать, что он ей очень шел, так что она даже от этого приключения выиграла… Она была магом ветра, поэтому и практику проходила в Ерте. Там это единственные маги, что могут спокойно ходить по улицам. Как в любом морском порту, магов ветра там уважают. Вот так. Пойду я… не буду вам мешать…

И асса Тадиринг отправился дальше по Каравачу, заниматься своим любимым делом — собирать сплетни. И что его поразило, все говорили о чем угодно, но про сейна и ассу никто на ярмарке не сказал ни слова.

До чего быстро летит время, особенно когда предаешься сладкому ничегонеделанию, да еще и в хорошей компании. Вот и вчерашний день окончился, едва успев начаться, и ожидаемо наступило сегодня. А сегодня полковник собрался на службу, ну, что ж…. работа есть работа. Мне тоже по делам надо… и сегодня очередной обед с женишком. Думаете, развлечение, ничего подобного — тяжелая и утомительная обязанность.

Полковник бодр и весел, а мое утро было омрачено пренеприятнейшей сценой. Мы с сейном стояли внизу в холле у лестницы прощались, а мимо нас, вот словно другого времени для этого не нашлось, со стопкой постельного белья куда–то шла эта рыжая служанка. Тут ей становится плохо, и она падает прямо на руки сейна, ну не мог же он, как воспитанный человек, потомственный офицер, ее не подхватить…. Особенно, если девушка падает прямо на тебя. Вот он и подхватил, еще и в комнатушку отнес, и за лекарем кого–то отправил. Я очень надеюсь, что мне удалось сохранить на лице безупречно–отстраненное выражение, а то Берни кинул на меня такой выкорчевывающий взгляд, словно я была виновата в том, что эту рыжую так токсикозит.

Ну, я ей этот обморок еще припомню, за мной не заржавеет…. А сейчас надо нежно попрощаться с сейном и можно пойти в сад, выпить чашечку кофе, подышать свежим воздухом, почитать книжечку до обеда.

Обед у нас с Одриком уже традиционно в Огнях Несайи. Вот кто бы мне объяснил: ну чего на нас пялиться? Что такого интересного в двух людях, которые тихо–мирно обедают вместе? Почему в дни наших с Одриком обедов ресторан переполнен? Вот почему? Ну что такого интересного? Не знаете? Вот и я не знаю… Хотя, пока меня нет, к Одрику «народная тропа» просителей тянется:

— Асса Одиринг, а Вы не могли бы сделать моему мальчику игрушечный мираж? Ну да, который над чайной чашкой, хоть самый маленький? — Да запросто, он у нас все может делать, и маленькие миражи, и маленьких мальчиков, и все за бесплатно, т.е. даром.

— Асса Одиринг, а Вам не трудно зарядить мой амулет? — Конечно же, ему нетрудно, ни капельки, он тебе бы еще не то зарядил. Ты бы хоть амулет с ожерелья сняла! Ох, что ж я несмышленая такая, ты его туда специально повесила, и длину подобрала, чтоб на интересном месте оказался. Вот, мерзавка! Хватит, Я вхожу!

Иду через зал, прилепив к лицу такую лучезарную улыбку, что мне хозяин должен приплатить за освещение заведения, я благотворительность в отличие от моего оглашенного за просто так не расточаю.

— Одрик, душа моя, как твои дела? — И привычно ставлю полог от прослушивания.

— Да так… учусь помаленьку…

— Ты нашел общий язык с учителем?

— Да.

— А что так мрачно?

— Да не получается у меня ничего…

— Что совсем ничего?

— Ну, не совсем ничего…хотелось бы большего.

— Это ничего страшного, это бывает. Может тебе что–нибудь мешает?

— Да Учитель говорит, что я сосредоточиться не могу…

— Да, это иногда бывает сложно… Тут главное привести в порядок мысли и отрешиться от всего вокруг. А если есть какие–то незавершенные дела, а тем более долги, то это сделать сложно.

— Нет у меня никаких незавершенных дел, и я никому ничего не должен.

— Никому–никому?…

Тут нас прервал официант, принесший наш заказ, Одрик не только в вырезы кофточек девицам заглядывал, но и заказ уже сделал. Все–таки готовят в этом заведении замечательно. Тройная уха янтарного цвета уже при нас была сдобрена крошечной рюмочкой огневки. Это ничего, от такого наперстка мозгам Одрика не поплохеет, с ними у него и так не все в порядке.

— Так как это так получилось что у тебя совсем нет неоконченных дел? Так не бывает… Жизнь идет, и постоянно идут текущие проекты. И долги вещь преходящая, то тебе должны, то ты должен.

— НЕ ДОЛЖЕН я никому.

— Ты ничего не забыл? И никого? Уверен?

— Уверен.

— Интересно…, а как же Кайте?

— Вот не надо… НЕ НАДО! Да она… да я… — тут Одрик поперхнулся от возбуждения и спрятал физиономию в салфетку, чтобы откашляться. Стоило бы похлопать его спине, но тут такой традиции нет, то бы я вложила в удар всю душу.

— Ты б так не волновался… Подавишься еще… А говорил, что нет никаких незаконченных дел.

Одрик надулся и молчит, делает вид, что рыба занимает его внимание, а меня просто нет.

— Я вот тут кое–что прикинула, кое–что посчитала… И, понимаешь, забавная получается загогулина. Полковник–то вроде нипричем, ребеночек–то не его… — чувствую, ехидство прет у меня из всех щелей.

— Как!? А чей?

— Как!… Как!… Ты меня, моя радость, удивляешь. Мне кажется, что кого–то сидящего за этим столом.

— Нет, не может быть…, — и его голос уже дрожит, а голова качается из стороны в сторону как у китайского болванчика. Странно, что я здесь еще не встретила китайцев, с их численностью и пронырливостью должны были и сюда пролезть.

— Как это, «не может быть»!? Что, мне тебе напомнить, как дети делаются?

— Нет, но она же мне ничего не сказала…

— А ты готов был это услышать?

Вскочил, собрался куда–то бежать…, пришлось хватать его за руку и заставлять завершить обед. А то со стороны могло показаться, что мы разругались…

— Мне несколько раз удавалось попасть в ее сон, и ничего…. Кажется, она хотела что сказать, но не могла, что–то ей мешало. Я ощущал какое–то препятствие, совсем близко… как будто ее кто–то прятал от меня. — Вот до чего мужики не…, я даже слов таких не подберу.

— Одрик, ты все же поговори с Кайте. Просто поговори… Я могла и ошибиться…

— Да понял я все, не маленький…

— Ну, да. Если детей делать научился, то уже точно — не маленький.

Ошеломление, растерянность, тревога, потрясение — все сливалось в один водоворот. Более чем прозрачный намек Анны поверг Одрика в шок, словно среди ясного дня налетела гроза с градом и перемешала все на своем пути. Его сумбурные мысли проносились как мутные бурлящие ливневые потоки по улицам Каравача.

Он сразу хотел вскочить и куда–то бежать, но Анна не пустила. Это пошло на пользу, мысли, конечно, не улеглись, но хотя бы стали двигаться в одном направлении. Попрощавшись с Анной, Одрик направился к усадьбе Дьо–Магро. Вообще–то он шел в сторону и своей усадьбы, только в самом конце ему предстояло свернуть не направо, а налево. По дороге он содрогался от ужаса. Как же он так жестоко обманулся, что же он натворил?! Как он был отвратителен самому себе. И выйти из этой ситуации, не причиняя кому–либо боли, уже не получится. Сколько страданий своей безалаберностью он доставил и еще доставит совершенно невинным людям и даже еще не родившемуся ребенку. А как он обошелся с полковником, с человеком, который столько о нем заботился. А если Калларинг знает? Да конечно, он все знает, ведь Тадиринг со своей старческой страстью к сплетням и него днюет и ночует. А уж с его мастерством просматривать людей насквозь, Кайте для него как раскрытая книга. Как же, должно быть, он омерзителен в глазах сейна. На столько, что тот не только в праве не просто выпороть его варжьей плеткой посреди улицы, а и макнуть физиономией в площадную каравачскую лужу.

— О! Пресветлая, что же я наделал! — с этими словами он потянул за хвостик колокольчика. Калитка в воротах отворилась, Одрик пересек границу владений Дьо–Магро. Во дворе его встретил личный адъютант командира Тайной стражи, в котором Одрик не без труда узнал своего ровесника Беренгера. Берни–Кремень, как его звали еще в школьные времена. Он не был в одном с Одриком классе, не был в его компании. Он вообще не был ни в чьей компании, все больше сам по себе, молчалив и скрытен.