Она покачала головой.

— И я потеряла сознание. Все, что я помню после рождения Томми, это как Адель показывала его мне и рассказывала, как ей удалось вернуть его к жизни.

Она замолчала, взгляд у нее сделался рассеянным.

— Он был таким красивым и так похож на тебя. Хоть я и чувствовала себя ужасно, но я никогда не была такой счастливой. — Тут ее лицо снова помрачнело. — Но на следующий день у меня началась родильная горячка. К тому времени, когда я немного пришла в себя и снова спросила о нем, прошло почти три недели, и Адель уже спрятала его. Именно тогда, пока я была совсем слабой и даже не могла подняться, она сказала мне о своем плане.

Сет заглянул в ее мягкие зеленые глаза, и его сердце наполнилось необыкновенной нежностью. Никогда он так сильно не любил Пенелопу и никогда не чувствовал себя таким желанным. То, что она так великодушно простила ему его ужасные поступки, было настоящим чудом.

— Я люблю тебя, — произнес Сет, ему очень хотелось прижать ее к себе, но он боялся потревожить их сына. — Скажи, что ты останешься со мной навсегда, что ты все еще хочешь выйти за меня замуж.

— Конечно, хочу. Я люблю тебя, и Томми полюбит тебя. — Она наклонила голову и посмотрела на сына. — Что ты на это скажешь, Томми? — прошептала она спящему ребенку. — Ты хочешь быть Томасом Альбертом Тайлером?

— Ван Кортландом, — поправил Сет. В это мгновение он вдруг решился рассказать ей о Луизе.

Пенелопа удивленно взглянула на него.

— Ван Кортланд?

Он кивнул.

— Девичья фамилия моей матери Ван Кортланд, а сейчас она Вандерлин. Луиза Вандерлин — моя мать.

Пенелопа, наверное, выглядела бы менее удивленной, если бы он сказал, что вылупился из яйца.

— Та самая Луиза Вандерлин, которая строит приют для сирот? Та, которая постоянно выступает за гуманное обращение с детьми и которая на страницах «Роки-Маунтин-ньюс» осуждает владельцев шахт и других компаний за использование детского труда? Та Луиза Вандерлин?

— Она самая.

— А ты уверен? Мне кажется совершенно непостижимым, что такая женщина, как Луиза Вандерлин, которая так любит детей, была способна на столь жестокий поступок. Она не могла бросить своего собственного ребенка.

«Но она сделала даже хуже, она приказала убить его», — добавил про себя Сет. Правда, чем больше он думал о Луизе Вандерлин, тем больше сомневался, что она могла так поступить. Но как быть с рассказом старого слуги и докладом детектива? Разве можно не придавать им значения? Сет в беспомощном смятении взглянул на Пенелопу.

Она нежно погладила его щеку.

— А ты спросил свою мать обо всем этом вчера?

Сет со вздохом закрыл глаза.

— Да.

— Ну? — допытывалась Пенелопа.

— Она все отрицала.

— И что?

Господи, как у него болит голова.

— И ничего. Я решил, что она лжет, и ушел.

— Ты ушел? Просто взял и ушел? Ты даже не удосужился поговорить с ней и позволить ей все объяснить? — В ее голосе прозвучало удивление. — Но почему?

Сет пожал плечами.

— Думаю, я был совсем сбит с толку. Она оказалась не такой, как я ожидал. Она была приветливой и доброй, и когда я сказал ей, кто я такой, она искренне обрадовалась. Она никак не похожа на хладнокровного убийцу, как я себе ее представлял.

— Убийцу?! — повторила она, отдернув от него руку.

— Да, убийцу. — Сет открыл глаза и следил за ее реакцией. Она сидела на корточках, совершенно ошеломленная.

— Я ничего не понимаю, — прошептала она наконец.

— Я знаю, — ответил он с тяжелым вздохом. — Но если ты хочешь послушать, я все тебе объясню.

Пенелопа кивнула, и он выложил ей все о своем посещении поместья Ван Кортландов и рассказе старого камердинера, а затем раскрыл все детали своей мести семье Вандерлинов. К тому времени, когда Сет закончил рассказ о своей встрече с Луизой, глаза Пенелопы сделались совсем круглыми.

— Я не знаю, что делать. Я хотел бы поверить в невиновность моей матери, но так трудно вычеркнуть два года ненависти, — сказал он под конец, взглянув на нее, и в его глазах появилась мольба. — Пожалуйста, помоги мне. Скажи, что делать. Я так боюсь принять неверное решение.

Пенелопа без всяких колебаний посоветовала:

— Поговори с ней. Дай ей возможность все объяснить. Я думаю, вполне вероятно, что она не причастна к тому, что ты оказался брошенным. — Она кивнула на своего сына: — Только взгляни на мою ситуацию. Если бы Адель оставила Томми в приюте для больных детей, как всегда грозилась, то я бы оказалась в том же положении, что и твоя мать.

Она покачала головой.

— Поговори с ней, ради своего блага и ради Томми. Это единственная возможность, чтобы у него появилось настоящее имя, а возможно, даже и любящая бабушка.

Сет взглянул на ребенка, который беспокойно ворочался во сне.

— Хорошо. Как только Томми станет легче, я подожму хвост и поеду к матери.

— Правильно, — одобрила Пенелопа, потрогав лобик сына. Нахмурившись, она принесла тазик с водой и стала обтирать детское тельце. — А как ты стал Тайлером? — спросила она.

Глядя на сына, Сет ответил:

— Помнишь, я как-то рассказывал про одного старика, который любил потехи и напоминал мне слона?

Пенелопа кивнула.

— Его звали Вилбур Тайлер. Я встретился с ним в Виргинии, когда мне было девятнадцать. Я только что приехал в город в поисках работы и увидел его в салуне, куда зашел выпить. По какой-то причине я приглянулся ему, и он предложил мне работать вместе с ним в его шахте. В следующие два года он не только научил меня торному делу, но и заменил мне отца, которого у меня никогда не было. Мы с ним так сдружились, что однажды ночью, когда мы сидели у костра и выпивали, он заметил, что у меня нет фамилии. Он сказал, что был бы очень рад, если бы я стал его сыном и взял его фамилию. Конечно, я с радостью согласился. Когда через год он умер, то оставил мне шахту. И эта шахта принесла мне богатство.

— Похоже, он был чудесным стариком. Я бы хотела познакомиться с ним, — с улыбкой заметила Пенелопа.

— Ты бы ему понравилась. Он всегда любил поглазеть на хорошеньких женщин, — отозвался Сет, яростно потирая виски. Голова, казалось, разрывалась па части от боли.

Пенелопа отвлеклась от ребенка и положила руку ему на лоб.

— Голова сильно болит?

Ее ладонь была мягкой и прохладной, ему стало очень приятно. Смежив веки, он признался:

— Да, болит. Думаю, я переутомился.

Она с ласковым шепотом положила ему на лоб мокрое полотенце.

— Ну вот, любимый, а теперь постарайся немного поспать.

Убаюканный мерным плесканием воды и тихим голосом Пенелопы, он почти мгновенно уснул.

Сет проспал до следующего утра, но чувствовал себя еще более разбитым. А голова болела просто нестерпимо. Приподнявшись на локте, он сощурился, пытаясь сориентироваться в полутемной комнате. Когда Сет наконец вспомнил, где он находится и почему, то стал искать сына. Ребенка рядом не было.

Испугавшись, он приподнялся повыше и позвал Пенелопу, но тут же рухнул на кровать, сжимая руками закружившуюся голову.

— Я здесь, — услышал он ее голос. Сквозь мелькавшие перед глазами круги ему удалось заметить ее. Она придвинула к огню старое кресло и теперь сидела в нем вместе с ребенком. Сет облегченно вздохнул.

Когда головокружение уменьшилось и стало терпимым, он неуверенно встал на ноги и медленно двинулся к ней.

— Как он? — спросил Сет хриплым после сна голосом.

— Намного лучше. Температура упала.

Опустившись на колени возле кресла, он посмотрел на своего сына. Тот неподвижно лежал на руках у Пенелопы, завернутый в голубую шаль, с пристроившимся рядом плюшевым кроликом. Его ротик слегка приоткрылся, а голова прижалась к груди Пенелопы. Нежно, чтобы не потревожить, Сет прикоснулся к его щеке. Он был холодный.

Очень холодный. Ужас охватил Сета, и он быстро прижал пальцы к шейке ребенка. Несколько бесконечных секунд он пытался найти пульс. Ничего. Сет торопливо снял шаль с груди ребенка.