И это о многом говорит.

Плюх! Олли проносится мимо стремительным кролем, брызги летят мне прямо в лицо. Отплевываясь, я по-собачьи плыву к бортику и хватаю воздух ртом. Я не помышляю о самоубийстве, и утопление вовсе не стоит на повестке дня. Хотя, возможно, мне придется утопить Олли, если он и дальше будет с той же утомительной старательностью меня развлекать.

— Иди сюда! — Олли снова проплывает мимо, на сей раз на спине. — Приложи немного сил, Кэти. Сама знаешь, это полезно.

— Сомневаюсь, — обиженно бубню я. Скажите, какой смысл начинать день замерзшей и промокшей? Конечно, с Джеймсом временами бывало нелегко, но я по крайней мере оставалась в постели до половины восьмого и ела завтрак перед телевизором. Никто еще не будил меня в шесть и не заставлял плавать.

Я вновь отрываюсь от бортика и пытаюсь следовать за Олли, стиснув зубы. Чем скорее перееду к тетушке Джуэл, тем лучше. Олли, наверное, думает, что оказывает мне огромную услугу, отвлекая от мыслей о разбитом сердце, но, честно говоря, я бы предпочла быть несчастной, чем делать зарядку. Я бы не отказалась полежать в постели, поплакать в подушку, ну и так далее. Если это позволительно героиням Джейн Остен, наверняка сгодится и для меня.

Плавая, я, во-первых, пытаюсь не думать о том, что совсем измучилась и пыхчу как паровоз, а во-вторых, мысленно продолжаю сочинять «Сердце разбойника». Бассейн не лучшее место для сочинительства, но иного выхода нет. И потом, лучше уж думать о Джейке и Миландре, нежели о чьем-то отклеившемся пластыре, который только что проплыл перед моим носом. Не исключено, что я подцеплю холеру и умру, не успев закончить роман. Литературные критики найдут разрозненные обрывки и оценят погибший талант. Студенты будут спорить на семинарах о том, что я имела в виду, а какой-нибудь университет учредит писательский конкурс в мою честь.

Удавись от зависти, Джоан Роулинг.

Миландра уткнулась лицом в подушку и горько зарыдала. Три долгих недели минуло с тех пор, как Джейк ускакал и от него не было вестей. Каждое утро она выходила в сад, плотно закутавшись в бархатный плащ, и взбиралась на вершину холма. Там она ждала, что вот-вот из наползающего тумана галопом вылетит черный жеребец…

Ведь Джейк ее любит.

Тогда почему же он не приезжает?

Честно говоря, понятия не имею, отчего Джейк покинул Миландру, — и уж меньше всех на свете способна об этом догадаться. Пока возлюбленная плачет в кружевную подушку, Джейк, возможно, кутит, болтает с трактирными девками или гоняет на новеньком жеребце с турбодвигателем. Бог весть как работает голова у мужчин.

Я уж точно не в курсе.

— Вылезай. — Олли протягивает полотенце, и я, словно кит, всползаю на бортик. — Сегодня уже лучше. Как ты себя чувствуешь?

— Потрясающе, — бормочу я, закутываясь в полотенце. Я устала и продрогла, а через полчаса предстоит общаться с одиннадцатым классом. Чаша моего терпения полна до краев.

— Вот и славно. — Олли сияет. — Завтра повторим.

— Не могу дождаться, — мрачно буркаю я, забираю сумку и смотрю на экран мобильника — на тот случай, если Джеймс позвонил, пока я была в воде. Никаких звонков. Впрочем, неудивительно. Скорее всего он трахается с Элис.

— Прекрати вздыхать, — требует Олли из раздевалки. — И хватит постоянно проверять телефон.

— Я не проверяю. — Торопливо прячу мобильник в сумочку.

— Собирайся поживее. Хочешь кофе?

— Сначала в душ, — говорю я. — Предпочту вымыться, не беспокоя лишний раз Кусаку. У меня разыгралось воображение — или он нехорошо косится всякий раз, когда я достаю сумочку с банными принадлежностями?

— Да, душ без Кусаки — отличная идея. — Олли кивает. — Честно говоря, нам бы поскорее отвезти его к морю. Держать эту тварь в морской воде и кормить рыбьим кормом обходится чересчур дорого.

— Кстати, нужно купить пульверизатор, чтоб в воде были пузырьки. Я видела такую штуку в садке для омаров, в Пэдстоу.

— Пузырьки? — Олли вытаскивает ключи из рюкзака. — Это омар, а не Джоан Коллинз. Чем скорее мы его выпустим, тем лучше.

— Скоро я поеду к Мэдди, — обещаю я. — Возьму с собой Кусаку. Потом я все улажу и найду новое жилье. Джуэл говорит, я могу остановиться у нее.

Олли выглядывает из-за дверцы шкафчика.

— Не придумывай. Из Хемпстеда в Илинг слишком далеко добираться. Живи у меня сколько вздумается, никто тебя не торопит, Кэти.

Но он ошибается — я тороплюсь. Мэдди права. Жизнь вовсе не генеральная репетиция, и более того, я сомневаюсь, что обрадуюсь, выйдя на сцену. И потом, вряд ли мне удастся и дальше переносить плохо скрываемое раздражение Нины. Пара — приятная компания, трое — толпа.

Включив душ, я задумываюсь о странном положении вещей. Я живу словно на необитаемом острове. Ни дома, ни возлюбленного, ни планов на будущее. Чувствую себя крошечной лодчонкой, которая плывет по морю темной ночью. Даже Джейк и Миландра меня покинули. Судя по всему, ноутбук им не понравился.

Тому, кто решил, что ноутбуки — хорошая идея, ни разу в жизни не доводилось таскать эту штуку по школе. Тетрадка была куда практичнее. Она не весила целую тонну и не била по ногам, когда я бежала за автобусом. Но, черт возьми, на дворе двадцать первый век, и если я собираюсь написать бестселлер, то у меня, похоже, нет выбора. Как и прочие мои коллеги, я сную по школе имени сэра Боба с ноутбуком за плечами, точь-в-точь черепаха. И как и все они, через десять лет подам в суд на департамент образования, когда спина откажется мне служить.

— Что-то должно измениться, — говорю я себе. — Что-то должно произойти в моей жизни…

Так и происходит.

Хоть и не вполне так, как предполагалось…

Когда я думала, что вот-вот моя жизнь изменится, то воображала нечто приятное — например, я крупно выиграю в лотерею, или обнаружу на кухне обнаженного Брэда Питта, или какой-нибудь издатель предложит миллион за «Сердце разбойника». Вот что я имела в виду. Что-нибудь приятное.

Но меньше всего я ожидала обнаружить опухоль на груди.

Я вновь ощупываю свое скользкое тело, мыльная пена пузырится меж пальцев, и мне становится зябко даже в теплой воде. Это лишь воображение, строго напоминаю я себе. Кэти, ты паникерша. Грудь может быть слегка бугристой на ощупь. Какой-то маленький узелок… Если убрать руку, а потом попытаться найти его снова, то скорее всего не получится.

Я считаю до пяти. Потом до десяти. Нет, лучше до двадцати. Крепко зажмуриваюсь и медленно начинаю ощупывать нижнюю сторону правой груди. Разумеется, снова обнаруживаю загадочную шишку. Маленькая твердая опухоль, не больше ореха, но она выступает под кожей — там, где ее быть никак не должно.

— Господи! — вскрикиваю я, отдергивая руку. Опухоль кажется скользкой и как будто перекатывается туда-сюда. Все еще не в силах поверить, я тыкаю ее. Мне становится нехорошо от того, что она подвижна. Наконец я понимаю, что это не разыгравшееся воображение.

У меня действительно опухоль на груди!

Трясущимися руками выключаю душ и пять минут стою столбом. Не важно, что я покрываюсь гусиной кожей, что внизу звенит звонок. В обычное время, слыша его, я бросаюсь бежать с такой скоростью, что моим рефлексам позавидовала бы собака Павлова.

Но не сегодня.

О Боже, сделай так, чтобы опухоль померещилась, и я больше никогда ни на что не стану жаловаться, на то, что Олли оставляет свои носки на кушетке; на то, что Нина такая стерва; на то, что у меня толстый живот… Буду вовремя проверять контрольные работы, жертвовать деньги на благотворительность, стану терпимее к родителям, начну ходить в церковь, перестану злиться на Ричарда…

Все, что угодно.

По-моему, это честная сделка.

Я снова щупаю грудь.

Господь мне отказал.

Опухоль слегка перекатывается под пальцами. Она расплывчатая и неопределенная на ощупь — но она там есть. У меня, конечно, богатое воображение, однако не настолько. Мой стиль — разбойники и благородные дамы в корсетах, а не медицинские отчеты. Терпеть не могу медицину, Олли это подтвердил. Как только он включает «Скорую помощь», я выбегаю из комнаты.