Мысль о скорой встрече с Бургуэном волновала Сент-Роза, пока он учился ходить в коридоре, надев на ноги широкие и мягкие туфли Джакомо.
День, выбранный Сент-Розом для встречи с Бургуэном, совпал с возвращением Сандры. Едва появившись, она, как обычно, начала ходить по всему дому, и Сент-Роз заметил, что маркиза разговаривает с ней спокойно и вежливо, будто ничего и не произошло.
— Вы и правда хотите выйти? — спросила Сандра.
— На один-два часа. Я чересчур засиделся.
Она пристально посмотрела на него, но с некоторой долей иронии и добавила: — А если я предложу вам свою компанию?
— Откажусь.
— Так я и знала.
— Чтобы не подвести вас, если меня арестуют.
Они рассмеялись, но у нее это вышло несколько натянуто.
Справа струился Тибр, казавшийся грязным между зелеными берегами, а купол собора святого Петра (Сент-Роз вдруг вспомнил, как тревожился Луиджи за его судьбу) напоминал гигантский аэростат, готовый взлететь в туманное небо. Сент-Роз уже миновал мост Умберто Первого. У всех прохожих, которые ему встречались на пути, были неподвижные, потухшие, как у мертвой рыбы, белесые глаза с темными подглазьями. «Comune di Roma, — возвещали афиши. — Profiiassi della rabbia» [10]. Бешенство — какое бешенство? — угрожало Риму. Может, в этом и было объяснение мрачного облика улиц, мелькающих силуэтов, будто люди опасались какого-то бедствия, преследовавшего их по пятам! Сент-Роз шел, опираясь на палку.
— Пятый этаж, слева! — сказала ему привратница. — Лифт работает.
Когда Сент-Роз очутился перед дверью с медной дощечкой, на которой значилось: «С. Филанджери», он тут же представил себе, как встретит его Бургуэн, и, уже улыбаясь, позвонил. Ему открыл старик в черном свитере — на высоком вороте, как на подушке, покоилась седая, высохшая голова.
— Бургуэн, — коротко произнес Сент-Роз тем тоном, каким произносят пароль.
— Входите.
И, едва прикрыв дверь, старый скульптор слегка хлопнул его по плечу:
— Вы — Жак Сент-Роз, правда? Андре очень точно описал вас. Ну, как ваша нога?
— Почти в порядке.
Сент-Роз уже все понял. Да и квартира выглядела безлюдной.
— Когда же он уехал?
— Неделю назад.
— Он меня ждал?
— И да, и нет. Что же вы хотите…
Разочарованный и одновременно довольный, Сент-Роз спросил:
— Все обошлось хорошо?
— Вполне. Их было четверо или пятеро, точно не знаю. Слышал только, что было трое американцев из одного экипажа. Все они живы и здоровы и уже перешли границу.
— А когда моя очередь?
В комнате было холодно, и Сент-Роз не снял пальто, которое ему подарил доктор Мантенья, поскольку под пальто у него был легкий костюм.
— Если вы чувствуете себя хорошо — вернее, отлично, ибо испытание предстоит нелегкое, — то недели через две-три.
— Скоро я буду вполне готов. Меня очень хорошо подлечили. Рана еще дает себя знать, но уже зарубцовывается.
— Будьте осторожны! Вам придется надеть крепкие солдатские ботинки, в которых можно ходить по снегу и горам!
— Думаю, что скоро я смогу это сделать.
— В любом случае мы должны дождаться возвращения проводников. Их главный будет у меня в пятницу вечером, часов в девять. Он тут переночует, а с рассветом отправится в путь. У него есть и пропуск. Разумеется, фальшивый.
— Как мне с ним встретиться?
— Из-за этого затемнения не знаешь, что и посоветовать. Пожалуй, вам лучше всего тоже перекочевать ко мне. Я сам покормлю вас, поскольку жена уехала в Сполето к нашему сыну Карло. Она страдала тут от холода. Кроме того, у нее со здоровьем неважно, а из-за бомбежек нервы совсем расшатались. Да и снабжение плохое.
Сент-Роз тотчас согласился.
— Парня, о котором идет речь, зовут Лука. Во всяком случае, мы будем звать его Лука. Бургуэн ему о вас говорил. Он полностью в курсе дела и, так же как и я, ожидал, что вы тем или иным способом дадите о себе знать. Хотите рома? У меня еще и можжевеловая водка есть.
— Спасибо, с удовольствием.
— А может, вы предпочитаете горячее молоко? Я получаю консервированное через Красный Крест.
— Пожалуй, лучше можжевеловую.
Старик открыл ларец, вытащил бутылки, стаканы. Когда он проходил мимо окна, на стекле четко обозначился его профиль — острый подбородок, крупный нос, взлохмаченные седые волосы, расчесанные на прямой пробор. Выглядел он усталым, ходил, с трудом передвигая ноги в огромных холщовых туфлях, а Сент-Роз рассказывал ему о своем пребывании в палаццо Витти, умолчав, разумеется, об эпизоде с приходом танкистов и о других слишком колоритных подробностях.
— Я не предлагаю вам убежища у себя, как предложил Бургуэну. Прежде всего потому, что мне нечем топить. Чувствуете, какой здесь холодина? Но мы разведем огонек в мастерской. Кроме того, у меня плохо с продуктами. Думаю, что вам будет лучше у этой славной маркизы. Я знал немного ее второго мужа. Он любил хорошеньких девочек и сам был недурен собой.
Разговаривая на ходу, старик стал задыхаться. Нет, он отнюдь не производил впечатление человека здорового. Почему же после отъезда Бургуэна Филанджери не поехал к жене?
Словно в силу какой-то телепатии, старик угадал эту мысль Сент-Роза и пробормотал, направляясь к дивану:
— Иногда кажется, что мне уже тысяча лет и что с минуты на минуту я рассыплюсь. Посмотрите-ка на мои руки!
Пальцы его были изуродованы ревматизмом, суставы распухли.
— Работать в таких условиях мне не удается. Я имею в виду не только холод. Знаете, что написал Микеланджело по поводу своей «Ночи»: «…Не смей меня будить. О, в этот век преступный и постыдный…»
Он наполнил стаканы. Рука его походила на багрового паука. Сент-Роз немного согрелся от алкоголя; его трогала сюсюкающая французская речь скульптора. Они потолковали о подбитом самолете, о крестьянах, оказавших помощь союзнику, наконец, о штурмане Бургуэне, который сейчас находился за линией фронта, а может быть, уже улетел в Сардинию, на аэродром в Виллачидро, — при мысли обо всем этом (и под влиянием алкоголя) Сент-Розу взгрустнулось.
Филанджери познакомился с Бургуэном в Париже во время своей последней выставки, как раз накануне войны. Нельзя сказать, чтобы Бургуэн очень интересовался изобразительным искусством, — нет, он в то время был студентом и, чтобы подработать, ночами дежурил в той самой гостинице, где остановился Филанджери с женой.
Немного погодя Сент-Роз попросил разрешения посмотреть мастерскую. Просторная комната с очень высоким потолком двумя окнами выходила на Тибр. В дымке виднелась заросшая зеленью Монте-Марио и купола Обсерватории. А внизу на реке расплывались отражения прибрежных зданий. Старик быстро разжег огонь в печурке, и это привлекло неизвестно откуда вышедшую кошку с рыжей шерстью и драными ушами.
— Это Ил, — сказал старик.
Кошка прошла мимо Сент-Роза, не обратив на него никакого внимания. Вдоль стен стояли скульптуры — бронзовые, мраморные, гипсовые. В углу находился театр марионеток с вырезанными из дерева зелеными и желтыми фигурками. Напротив стояла какая-то незаконченная крупная работа, накрытая влажным полотнищем.
— Мое последнее произведение, — сказал старик. — Вожусь с ним уже не один месяц. Но по ряду причин никак не могу закончить.
Он с осторожностью стал снимать полотнище, открывая статую молодой женщины — сначала ее правое бедро, потом ноги, грудь и, наконец, классически совершенное лицо.
— Если угодно, можно назвать ее «Рождением Весны», — сказал скульптор. — Впрочем, каждый может дать ей имя по своему желанию.
У статуи были пропорции Афродиты Книдской — те же небольшие упругие груди, те же полные бедра, мягкая линия живота. Улыбка, выражение лица молодой женщины говорили о пристальном внимании и удивлении, точно ей открылось зрелище чьих-то грандиозных усилий и непобедимой воли.
— А модель существует?
— Безусловно, — ответил Филанджери. — Это Мари Леонарди, дочь одного из моих друзей. Я знал ее еще ребенком. Теперь ей, наверно, лет двадцать пять — двадцать шесть. Мать у нее была француженка. Из Ниццы. Вот почему ее настоящее имя не Мария, как принято у итальянцев. Отца убили во время испанской войны. Ну, конечно, республиканец! Он был отважным антифашистом. — Старик энергично тряхнул головой.
