— Avanti! [7]

Грузовик, плотно укрытый брезентом, тронулся в путь.

— Проезжайте, — сказал полицейский, возвращая документы.

Он посторонился, и бляхи на его груди засверкали. Потом движением плеча поправил ремень своего ружья и протянул руку к следующей машине. Сент-Роз почувствовал, что железный кулак, сжимавший его сердце, разжался. «Фиат» уже проскользнул среди других автомобилей, миновав одного из немецких полицейских.

— Странно он себя вел! Он что-то заподозрил?

— Может быть, — улыбнувшись, сказал доктор. — Возможно, он подумал, что под повязкой вы спрятали дефицитное продовольствие и что ваша раненая нога — всего лишь дешевый трюк, известный всем таможенникам в мире.

Врывавшийся через открытое окно свежий сырой воздух покалывал щеки. Доктор поехал не той дорогой, и они оказались вблизи Форума Муссолини, но проскочили его так быстро, что Сент-Роз не успел рассмотреть ни здания, ни статуи под деревьями. Доктор вернулся назад к мосту Мильвио, потому что на Форуме размещались подразделения итальянской полиции, в том числе недавно вернувшиеся на родину из Африки, которые проводили проверку более строго, чем дорожная полиция. Миновав мост, машина поехала по виа Фламиния, затем свернула на левый берег Тибра. Семь лет назад Сент-Роз провел в Риме несколько недель, он очень полюбил этот город, где сделал важное открытие — открыл самого себя. Он узнал здесь пылкий трепет сердца, которого не испытывал со времени первых детских увлечений. Но сегодня дома, площади, сады, деревья вдоль реки казались ему овеянными суровой печалью, словно их подстерегало большое несчастье, с обезумевшим взглядом блуждавшее по улицам. Куда-то спешили женщины под зонтиками. Немецкая автомашина, вынырнув из пелены моросящего дождя, размывавшего очертания Дворца юстиции и замка Святого Ангела, выгрузила свое содержимое — солдат в касках с длинным полотняным козырьком, придававшим их облику нечто ястребиное, — и затем углубилась в маленькую улочку, будто навсегда нырнула в бездну. Два бледненьких мальчугана молча брели вдоль стены, один позади другого, глядя прямо перед собой.

Вскоре «фиат» свернул влево и остановился на маленькой площади, окруженной ветхими домами, перед небольшим старинным особняком, старинный фасад которого облупился и осыпался от времени.

Пока доктор стучал в ворота, Сент-Роза снова начало знобить. Все кругом выглядело пустынным. В промежутках между домами царил мрак и пахло погребом. Вскоре среди этого запустения по влажным, блестевшим от сырости плитам тихонько прошмыгнула на мягких лапках черно-белая кошка со светящимися глазами. Сент-Роз, глядя на нее, подумал, что чувство безопасности всегда обманчиво, что пока ничего еще окончательно не удалось и надо быть начеку.

Когда «фиат» въехал во двор, Сент-Роза прежде всего поразила необычайная тишина — как в склепе или в шахте, тишина неподвижная, словно тяжелый занавес. Он взял в руки трость, с трудом вышел из машины, отказавшись от помощи старого привратника, разом оглядел все три этажа палаццо с резными чугунными решетками на окнах. Полуразрушенные барельефы между окнами изображали львиные головы с круглыми свирепыми глазами.

Вслед за служанкой, дородной женщиной лет пятидесяти, они прошли в большую гостиную с зашторенными окнами, высокими зеркалами, громадной люстрой с хрустальными подвесками и стеклянными подсвечниками в виде сверкающего огнями букета, напоминавшего о пышных празднествах.

Женщина, ожидавшая их у камина, в котором горело толстое полено, была, по-видимому, маркиза Витти. Она сидела в кресле с наушниками, положив ладони на пюпитр. Изящная, легкая мебель, картины, книги в золоченых переплетах, серебряные светильники, нарядная обивка стен создавали вокруг обстановку уюта и покоя. Несмотря на свои семьдесят два года, маркиза выглядела очень бодро — прежде всего благодаря живым глазам и уверенной осанке человека неизменно деятельного, прошедшего в жизни через самые невероятные испытания, никогда не падавшего духом и теперь еще готового к превратностям судьбы, человека твердой воли и чуткого сердца. Одетая в темное, плотно облегавшее плоскую грудь платье с янтарными пуговицами, кружевным воротничком и манжетами, маркиза держалась очень прямо; на шее у нее на серебряной цепочке висел лорнет, которым она пользовалась при чтении. Волосы ее с изысканным кокетством были обвиты серой лентой более темного тона. Что касается косметики, то маркиза осталась верна моде своей молодости, чем и можно объяснить набеленное лицо, густо нарумяненные щеки, подсиненные веки в мелких блестках. Сент-Роз подумал, что это натура, несомненно, яркая, незаурядная, что в жизнь она ворвалась как стрела и молодость провела бурную, полную любовных приключений. Впрочем, он знал о ней очень мало, если не считать того, что маркиза была горячей поклонницей всего французского, не могла простить Муссолини, что он объявил Франции войну, и некогда состояла в переписке с Роменом Ролланом. От того же доктора Мантеньи он узнал о том, что она отказалась уехать со старшим сыном Козимо в свое поместье вблизи Витербо и жила в Риме с младшим — Луиджи и своей невесткой Сандрой. Еще одна подробность: Козимо и Луиджи — сыновья от первого брака с господином Павоне, богатым хлеботорговцем, умершим лет сорок тому назад.

С улыбкой — а когда она улыбалась, лицо ее, как бумага, собиралось в мельчайшие складочки — маркиза сказала, что в целях безопасности Сент-Роз будет устроен на самом верхнем этаже. Там под крышей есть тайник, где в течение нескольких недель скрывались два еврея, которым в октябре после устроенной нацистами облавы удалось спастись.

Сент-Роз поблагодарил маркизу за то, что она сразу согласилась приютить его, едва только доктор Мантенья через доверенное лицо попросил ее об этом. Маркиза жестом дала понять, что благодарность тут излишня, и добавила, что пригласила к себе вечером одного приятеля, хирурга.

Сент-Розу снова пришлось рассказывать свою историю о том, как восемнадцать бомбардировщиков «В-26» поднялись в воздух с аэродрома Виллачидро в Сардинии, совершили налет на крупное бензохранилище вермахта неподалеку от побережья севернее Рима, об успехе этого налета, несмотря на яростный зенитный огонь, и о том, что на месте бензохранилища, посреди мирной умбрийской равнины, остался лишь гигантский столб черного дыма. Но два самолета были безнадежно повреждены, в том числе самолет Сент-Роза. Покалечил машину разорвавшийся под нею снаряд. Огонь распространялся так быстро, что командир в ларингофон отдал экипажу приказ покинуть самолет. Без шлема и без защитного жилета Сент-Роз выпрыгнул через бомбовый люк, который оставался открытым. Только раскрыв парашют, он почувствовал, что ранен в ногу. Кровь струилась у него по ботинку, но Сент-Роз думал лишь о том, как бы ветер не отнес его далеко в море. Он не надеялся ни на свой mae-vest [8], ни на уменье плавать. Рядом спускались другие парашюты, похожие на медуз. Но он не мог пересчитать их, так как был поглощен собственным приземлением, и завопил от боли, когда раненой ногой сильно стукнулся о поросшую кустарником землю поблизости от берега. И хотя он не видел волн, поскольку упал в густые заросли дрока, тем не менее слышал рокот набегавших морских валов. С окрестных полей подоспели крестьяне, которые были очевидцами этой драмы и теперь стремились опередить немцев. Они уложили в телегу двух уцелевших летчиков — Сент-Роза и Бургуэна, — отвезли их на ферму и спрятали в соломе. К ночи приехали на мотоцикле для дознания немецкий сержант с солдатом, но крестьяне отвечали, что, должно быть, оба эти парашютиста, как и другие, утонули в море.

Потом розыски прекратились, волнение улеглось, и Бургуэн уехал на почтовом грузовичке в Рим. Там он знал одного старого скульптора, который готов был укрыть его у себя и, если понадобится, переправить через линию фронта. На всякий случай Сент-Роз запомнил наизусть его адрес. Но в последующие дни Сент-Розу стало хуже, и его пришлось перевезти в деревню к врачу.