— Но кто же этот нахал?

— Тавера? Высокопоставленный чиновник Римского радио. Фашист до мозга костей. Помешан на женщинах. Я с ним познакомился на одной из моих выставок.

— Вы ему здорово всыпали!

— Жирная свинья! — прошептал Филанджери, все еще полный злобы.

— А Мари? Кем она ему приходится?

— Да абсолютно никем.

— Почему же она проводит с ним время?

— Одна подпольная организация поручила ей следить за ним. Мари тоже работает на радио.

— И давно?

— Месяца два.

— А как же с Лукой — ведь это он приходил?

— Не беспокойтесь. Я в двух словах объяснил ему положение. Он ушел, но взял ваш адрес. В ближайшие дни он вам даст о себе знать.

— Адриано следил за вами.

— Он человек безвредный. Забудем об этом. Бедный Лука просто умирал от усталости. Подумать только, что на эту ночь ему придется искать для себя новое пристанище.

Продолжая говорить, старик тщательно накрыл статую предварительно смоченным покрывалом, а Сент-Роз наблюдал за его неторопливыми и почти ритуальными движениями.

— Вы очень дорожите этой работой, да?

— Конечно. Хотя через тысячу или сто тысяч лет, то есть в будущем, от всего этого в человеческом сознании не останется и следа.

— Эта мысль отвращает вас от творчества?

— Напротив.

Рукой он указал на расстилавшийся за окнами римский пейзаж, словно напоминая о бесценных произведениях искусства, которыми так богат Рим.

— Мы знаем, что все это когда-нибудь будет поглощено пустыней или уничтожено космическим катаклизмом. Я знаю, что от наших чаяний и мыслей ничего не останется, но все же мне порой приятно представить себе, что образы, мной созданные, будут блуждать среди мириадов звезд.

Старик улыбался. Гнев его утих, и в этом старом лице снова проглянуло что-то детское. Да, наверно, он был когда-то отважным юношей, фантазером, храбрецом. Жил полной жизнью. В его усталых глазах Сент-Роз видел и теперь тот блеск, какой свойствен людям, умеющим возвыситься над самим собой, способным на самые героические и безрассудные поступки.

На следующий день Мари с утра приехала к Филанджери в маленьком автомобильчике, который итальянцы называют «тополино». Было холодно. Над крышами нависло промерзшее небо. Мари плохо выспалась, чувствовала, что лицо у нее отекло. Она подняла воротник, сдвинула шапочку на лоб и, войдя в дом, поднялась к скульптору.

— Не будем терять времени, Фило. Если твой друг еще здесь, ему надо немедленно уходить.

— Но что случилось?

Встревоженный звонком, Сент-Роз, едва успев умыться, стоял у входа с полотенцем на плече.

— Вчера вечером, — сказала Мари, — Цота, отвозя нас домой в своей машине, заявил, что вы вызываете у него подозрения.

— Какие подозрения?

— Ему кажется странным и ваш акцент, и то, как вы строите фразу.

— И это так серьезно?

— Вы сказали, что причина вашей раны — несчастный случай, падение с мотоцикла.

— Ну и что?

— Но еще в октябре, после того как один мотоциклист, вооруженный гранатой, совершил покушение, немцы официально запретили езду на мотоциклах. В Риме больше не встретишь мотоциклов. В этом легко убедиться.

— Черт побери! И что же этот бесноватый может сделать?

— Сообщить полиции. У него там полно друзей.

— Весьма грустно, — заметил Сент-Роз.

— Не будем терять времени. В случае необходимости ты, Фило, придумаешь что-нибудь правдоподобное.

— Но ты в самом деле думаешь, — спросил старик, — что Цота говорил это не просто со злости? Ты считаешь, что сегодня…

— Пойми, — сказала Мари, — это дело серьезное. Цота — человек тщеславный, вспыльчивый и к тому же тертый калач. Его ничто не удержит. Мы с Джиной пробовали его образумить. Он нас грубо оскорбил.

Мари говорила быстро, зябко кутаясь в пальто, и, видимо, была раздражена неуверенностью, сквозившей в словах Филанджери.

— Не могу поверить, что все это так опасно, как тебе кажется, — сказал он. И, повернувшись к Сент-Розу, добавил: — Я-то ее знаю. Она большая фантазерка.

Но Сент-Роз уже оделся, натянул пиджак, пальто.

— Возможно, ничего и не произойдет, — сказал он. — Но синьора права. Лучше принять меры предосторожности.

Она вспомнила, как накануне Сент-Роз внезапно поцеловал ее в шею, и взглянула на него внимательнее, чем прежде. Сент-Роз был очень привлекателен, у него был крупный красивый рот и великолепные белые зубы. Мари нравились мужчины с такими зубами. Губы его тоже притягивали взгляд, и она отвела глаза, словно он мог об этом догадаться.

— А как Рителли? — спросил Фило. — Как он реагировал? Это важно.

— Мне показалось, что он серьезно отнесся к словам Цоты. Но у него не сразу поймешь.

Кошка, лежавшая на скамеечке между двумя бронзовыми изваяниями, пристально на них глядела. Она появилась внезапно и, похоже, намеревалась подремать здесь, напротив двери в коридор.

— Вы готовы? — спросила Мари у Сент-Роза.

— Да, конечно.

— Если вы не знаете, куда деваться, я отвезу вас к друзьям.

— Он знает, куда деваться, — сказал Фило. — У меня он должен был провести только одну ночь.

И он коротко рассказал ей обо всем, что касалось Сент-Роза и Бургуэна. Мари слушала, не выражая особого удивления, однако и она была взволнована, видя, как оживилось лицо старика, как внезапно помолодели его глаза. Кошка, видимо, задремала в уголке мастерской и походила на одного из тех маленьких загадочных азиатских божков, для которых не существует ни времени, ни логики.

— Мне показалось, что вы — француз, — сказала Мари Сент-Розу. — Я так и подумала, что вы бежали из плена, хотя все мы здесь пленники. Ну что, пошли?

Сент-Роз поблагодарил скульптора, тот крепко обнял его и пожелал успеха.

— И ударьте покрепче, — добавил Филанджери. — Не бойтесь, что ваши бомбы прикончат и нас.

— Постараюсь быть осторожней, — сказал Сент-Роз.

— До свиданья, Жак!

Когда они выходили, Мари посмотрела вправо, потом влево, дабы убедиться, что дорога свободна.

— А привратница? — сказал Сент-Роз. — Она наверняка нас видела.

— Ну, ее-то опасаться нечего. Она свой человек. Пошли.

Машина стояла на одной из соседних улиц.

— А почему вчера вечером вы не сели в лифт? — спросил Сент-Роз. — Ведь он работал.

— Цота всегда опасается, что внезапно отключат ток. Боится попасть в ловушку. И других заставляет быть столь же осторожными.

— Недоверчивый человек, как я погляжу.

— И властный. Вмешательство Фило, да еще и ваше, его взбесило. Неужели вы не могли дать мне возможность самой выпутаться из всего этого?

Это не было упреком. Просто она хотела подчеркнуть, что сумела бы справиться и с таким, как Цота, хоть он и вел себя скверно, обуреваемый чувствами, природа которых была ей совершенно ясна.

— Мне неприятно думать, — сказал Сент-Роз, — что с Филанджери может случиться что-нибудь плохое.

— Он человек находчивый. Я в него верю. И учтите, если бы он сегодня ушел из дома, подозрения усилились бы.

Она вела машину, время от времени поглядывая по сторонам.

— Если дело примет дурной оборот, он сумеет уехать из Рима. Я позабочусь об этом.

Машина шла по правому берегу Тибра в сером тумане, приглушавшем шум. Тишина создавала впечатление, будто город был ночью брошен жителями или будто во сне их сморила страшная эпидемия. И на самом деле, все окна в домах были еще закрыты, а движение на улицах почти прекратилось. Впечатление бедствия усиливалось поднимавшимися из подвалов зловонными испарениями. Еще одна улочка — и машина остановилась. Дальше начиналась небольшая площадь, довольно запущенная, с облупившимся на многих фасадах лепным орнаментом в каких-то серых пятнах.

— Я вам очень признателен за хлопоты, — сказал Сент-Роз.

— Не стоит об этом говорить.

— Но хотелось бы знать, как все сложится дальше. И по возможности быть спокойным за Филанджери.

Мари показала ему кафе с вывеской «У Пьетро», оно было еще закрыто.