— Ты понятия не имеешь, что значит для меня день ожидания…

Словно выдохнувшаяся лошадь, ветер начал ослабевать, но временами вместе с его порывом доносилась далекая мелодия Миланского радио, странная, пламенная песнь, в которой порою слышались волнующие, скорбные стоны.

— Твоя жена скоро вернется, правда?

— Да.

— Она тебе об этом написала?

— Да.

Выпрямившись, он обнял ее, и они умолкли. Однако Валерио чувствовал, что она уже не та: что-то в глубине ее души восставало, хотя по виду ничего как будто не было заметно, лицо ее оставалось спокойным, с него не сходило привычное ласковое выражение.

— Клара, я ведь уже сказал: ничто и никогда не сможет нас разлучить. Верь мне.

— Я тебя знаю. Ты очень добрый и не захочешь причинять ей страданий.

— Она ничего не узнает. Откуда, ты думаешь, она может…

— Она все узнает, и очень скоро.

— Но если мы будем соблюдать осторожность…

— Да. По ночам ты будешь пробираться сюда, дрожа при мысли, что тебя увидят. Будешь искать объяснений по поводу своих отлучек, опозданий. Будешь лгать. И конечно же, неумело. Заранее могу себе это представить. Твоя жена будет несчастна, и постепенно наше счастье начнет угасать.

Помрачнев, он встал, а она с огорченным видом, но все же улыбаясь, следила за ним глазами.

«Зачем говорить об Анджеле?» — думал Валерио. Все, что могла сказать Клара, он уже сам себе много раз повторял. Зачем оставлять эти с трудом отвоеванные часы, если все доводы натыкались на одну простую мысль, рассыпаясь в прах от соприкосновения с этой мыслью: Клара ему необходима. Без Клары его жизнь потеряет свою притягательную силу, целостность, тепло и надежду. Без Клары для него начнется одинокое блуждание средь человеческих существ, словно среди деревьев в лесу без конца и края, жутком, враждебном, бесприютном лесу.

С Анджелой он познакомился в октябре 1945 года в Неаполе. Ей было восемнадцать лет. Она казалась такой хрупкой и робкой и в то же время такой жизнерадостной, на ее свежем личике блестели ласковые глаза.

Однажды во время экскурсии в Помпеи в конце прогулки Анджела почувствовала усталость, они сели рядом на ступенях Форума, и вдруг она положила голову на плечо Валерио с таким чарующим доверием, что он был потрясен. Чудо случилось спустя некоторое время, когда он, наконец, обнял ее, увидел совсем близко это худенькое, еще детское личико, и овладел этим едва оформившимся телом, таким крепким и нежным. В феврале следующего года они поженились, и он увез Анджелу на Сардинию.

Разлуку с ней родители восприняли как нечто временное. И для Анджелы, никогда не расстававшейся с ними, жизнь в изгнании на этой бесплодной земле день ото дня становилась все тягостней, несмотря на нежную заботу, которой окружал ее муж.

Да и Валерио тоже очень скоро распростился со своими иллюзиями. Маленькая девочка. Он женился на красивой маленькой девочке, сожалевшей об утраченном рае и богатых апартаментах своей семьи, о подругах и театрах в Неаполе, о вилле в Сорренто.

Рядом с ним томился избалованный ребенок, не утративший своей приветливости, прилежной приветливости, и робости, потерявшей, увы, в его глазах свое очарование. Она утверждала, что довольна и счастлива, однако ее покорный, смиренный вид говорил о другом.

Мало-помалу Валерио отдалился от нее. Он ощущал, как ширится в его душе огромная пустота, но силился скрывать свои чувства, неизменно проявляя предупредительность и внимание и продолжая играть комедию любви. Хотя ему уже не доставляло удовольствия это худенькое тельце, которое так трудно было разбудить, — оно оставалось безучастным, несмотря на трогательное послушание. Во всяком случае она ни о чем не догадывалась, ничего не подозревала и жила в этом большом доме в Салине, словно в пансионе, терпеливо дожидаясь каникул. Она пользовалась малейшей возможностью, чтобы съездить в Неаполь, где проводила дней пять или шесть, не больше. Валерио поощрял эти короткие отлучки, ибо после возвращения она выглядела такой счастливой, что это всякий раз трогало его. Он знал, насколько она хрупка и уязвима, и испытывал по отношению к ней что-то похожее на жалость.

Встречаясь иногда со своим тестем, Латансой, он охотно соглашался, что Салина далеко не идеальное место для молодой женщины, привыкшей к преимуществам жизни в большом городе и его развлечениям. Но несмотря ни на что, Валерио любил Салину, привязавшись к этому малопривлекательному селению, во всяком случае у него не было ни малейшего желания перебираться в Неаполь. А между тем нельзя было не признать, что Анджела чахнет в здешнем климате. Пришлось спешно отправить ее в Альпы…

— Луиджи! — тихонько позвала Клара, забившаяся в уголок дивана в своей излюбленной позе — подобрав под себя ноги. Она снова запахнула пеньюар. Валерио подошел и сел рядом с ней. Клара тотчас с живостью схватила его за плечи:

— Послушай, что бы ни случилось, я никогда ни в чем тебя не упрекну. Я навсегда останусь твоей. У меня такое ощущение, будто я ворую свое счастье, но свою долю я получила. Никто не сможет отнять того, что принадлежало мне.

— Я люблю тебя, — прошептал Валерио, и слова его приобрели какой-то новый, глубокий и мрачный оттенок.

— Сердце мое, — едва слышно молвила она, и это было похоже на зов другого существа, ребенка, который хотел войти в нее, родиться и жить ею, и тогда он, не говоря ни слова, стал ласкать это совершенное тело, округлые бедра, горячий и мягкий живот.

И тут вдруг в дверь кто-то громко постучал. Клара тихонько вскрикнула. Валерио выпрямился. Они с тревогой взглянули друг на друга. Кто мог явиться в столь поздний час?

— Доктор! — послышался чей-то голос.

Валерио встал.

— До-октор!

То был голос Пьетро.

— Это еще что такое!

— Что ты собираешься делать? — спросила Клара.

— Не знаю…

И он нервно провел ладонью по затылку.

— Хочешь, я посмотрю, в чем дело?

— Нет. Я сам пойду.

Он был зол и обеспокоен.

— Откуда ему известно, что ты здесь? — спросила Клара с некоторой тревогой в голосе.

— Понятия не имею. Пойду узнаю.

Одевшись, он поспешно вышел на улицу.

— Это я, доктор! — донесся из темноты голос Пьетро.

— Чего тебе надо?

Он силился разглядеть его лицо в этом непроглядном, застывшем мраке. Словно догадавшись, какое неудобство он причиняет, оставаясь в тени, Пьетро сделал шаг в сторону, очутившись в треугольнике света, вырывавшегося в полуоткрытую дверь. Валерио смотрел на него, стоя на пороге.

— Доктор, вас спрашивает инспектор Фазаро. Какая-то скверная история вышла у Фуоско, знаете, у тех, что живут на улице Таренте?

— Тебя прислал Фазаро?

— Да. Я играл в карты в Сальви. Он велел мне сходить за вами. А сам сидел в машине. Он сказал, что если вас нет дома, то надо зайти сюда.

Пьетро говорил совершенно естественным тоном. Даже не вынул рук из карманов своей старой солдатской шинели, спокойно дожидаясь ответа доктора.

— А что там случилось у Фуоско?

— Дед пытался изнасиловать малышку Лидию. Просто уму непостижимо, какой развратник этот старый негодяй. Надо же, десятилетняя девочка. И он уже не в первый раз пытается это сделать.

— Я иду. Через пять минут.

— Малышка сама не своя. Ей здорово досталось. Шум там у них стоит страшный. Просто уму непостижимо. Даже на площади слышно.

— Скажи Фазаро, что я сейчас приду.

— Ладно. Извините за беспокойство. До свидания, доктор.

Закашлявшись, он пошел прочь. Валерио глядел ему вслед, пока тот не скрылся в темноте. Ветер утих. Все пришло в порядок, успокоилось в ночи, тишину теперь нарушало лишь сладострастное кваканье лягушек.

Вернувшись в дом, он увидел, что Клара ждет его стоя, она была очень бледна.

— Что случилось?

— Скверная история у Фуоско. Полиция уже там, ждут меня.

— Что за история?

— Изнасилование маленькой девочки, — обронил Валерио, отыскивая свое пальто.

— Но откуда он узнал, что ты здесь? — спросила встревоженная Клара, пытаясь помочь ему попасть в рукава.