— Возможно, я преувеличиваю, когда говорю: «сущая малость»… Мне показалось, вас может заинтересовать полученное мною утром известие.

Валерио ждал, сохраняя невозмутимость и положив обе руки на подлокотник кресла, такие послушные и безупречно спокойные руки, за которыми мог наблюдать кто угодно, нет, они не дрожали, в этом легко было убедиться…

— Старик Фуоско покончил с собой этой ночью в своей камере в Кальяри.

— Вот как! — только и сказал Валерио, слегка наклонив голову.

— Он повесился на решетке окна при помощи веревки, которую сделал из разорванной одежды. Проходя мимо вашего дома, я остановился, чтобы сообщить вам конец этой печальной истории. А как чувствует себя девочка?

— Хорошо. Теперь она вне опасности. Хотя кое-что вылечить будет гораздо труднее, чем ее тело. Кто может предугадать последствия такого удара для детской души?

— Это верно, — согласился Фазаро.

В эту минуту Валерио мог бы встать. Все, казалось, было уже сказано, однако он инстинктивно чувствовал, что этой встречи ждали и что тучный полицейский с головой боксера оказался тут не случайно. К тому же он не спускал глаз с Валерио. Его волосатые кулаки лежали на широких коленях. На нем были тяжелые потертые башмаки из черной кожи. «Они ничего не знают», — подумал доктор. Однако он чувствовал, как позади него отряд солдат готовит оружие, прилаживая его на спине, отряд солдат-призраков, все как один с фиолетовой головой, увенчанной коротким голубым пламенем.

Валерио не смог спокойно усидеть на месте и заерзал в кресле. Под конец с пылающим горлом он в нетерпении оглянулся. Сзади никого не было. Тучный полицейский казался очень удивленным; он в задумчивости медленно провел пальцами по губам.

— На мой взгляд, судьба старика Фуоско ожидает и Сандро, — уверенным тоном заявил Фазаро. — Вы с этим согласны, доктор?

— Возможно, — ответил Валерио.

— По логике вещей, этот несчастный уже должен был бы покончить с собой. Но он у кого-то спрятался. Это ненадолго оттягивает его решение. И все-таки он человек конченый, можно сказать, мертвец. Если бы его не поддерживали в этот момент, не окружали вниманием, заботой, он наверняка выбрал бы единственный оставшийся ему теперь путь.

— И вы полагаете, что он кончит именно так — рано или поздно? — спросил Валерио.

— Безусловно. Весь смысл жизни для него заключался в Магде. Вы же сами знаете, как страстно он любил ее. Он пережил ее вместо того, чтобы в тот же вечер покончить с собой, и как раз потому, что у него сохранялся последний предлог остаться в живых: отомстить Гордзоне. А когда Гордзоне не стало, жизнь потеряла для него всякий смысл. Вам не кажется, доктор, что я перегибаю палку в своих рассуждениях?

Мысль Валерио заработала с невероятной быстротой, он пытался отыскать выход, найти ответ, избежать ловушки, ибо речь наверняка шла о ловушке.

— Посмотрим, — глухо отозвался он. — Факты докажут правоту или неправоту ваших рассуждений.

Жалкий ответ, но его все равно бросило в жар, он весь обливался потом, словно комнату сильно топили.

Надо было сказать, что Сандро хотел выстрелить не в Гордзоне. Он, Валерио, знал это. Он, Валерио, понимал это. Он был единственным, кто понял. Сандро стрелял в Гордзоне, но не только в Гордзоне. И если Сандро удастся перебраться в Тунис, чудо, возможно, свершится. Быть может, Сандро согласится жить. Надо попробовать добиться невозможного. Речь идет о человеке, о том, чтобы спасти человека. А те, что сидят напротив, хотят наказать его, и только. Они рассуждают, как стражи зверинца. «Молчать, молчать! Главное, молчать!» — думал Валерио, догадываясь, что подбирается к кратеру вулкана. Он приближался к нему, не имея возможности избежать неотвратимого рока. Но он не позволит поглотить себя. У него не было сомнений: чтобы одержать победу, достаточно шагать прямо навстречу опасности.

— У вас есть подозрения? — спросил он инспектора.

— Подозрения? Ах, вы хотите сказать… Вы, конечно, хотите знать, кого мы подозреваем в укрытии Сандро? Да всех, доктор! Мы подозреваем решительно всех. Наше ремесло требует подозревать всех. Любые предположения допустимы, и даже вас, доктор: мы можем подозревать даже вас!

Засмеявшись, он откинулся на спинку стула. Зато тучный полицейский не шелохнулся, храня свою грозную неподвижность. А Валерио вдруг почувствовал себя в окружении огня. «Я пропал!» — подумал он. Из кратера на него пахнуло обжигающим паром, размягчившим его до самых костей. К счастью, Фазаро снова заговорил. Голос его прорывался сквозь тяжелую завесу пепла, сквозь дикое урчание пожара.

— Но, думаю, наше маленькое предупреждение в газетах заставит задуматься неосторожных. Хотя вы не читаете газет, доктор. Так вот! Мы проинформировали наше бесстрашное население о том риске, которому подвергает себя человек, пожелавший помочь убийце укрыться от правосудия. Я ведь уже говорил вам: время, как мне кажется, работает на нас.

В этот момент кто-то постучал в маленькую дверь, находившуюся за спиной Фазаро.

— Да! — крикнул инспектор.

Появился служащий и, протянув какой-то листок, тут же исчез.

Пока Фазаро читал, доктор успел немного прийти в себя. Неужели это комедия, чтобы заставить его понять, что ему следует без скандала выдать Сандро? Что в таком случае его проступок против закона будет забыт? Но он никогда не выдаст Сандро. К тому же подобные предположения были чистым безумием. Ему было страшно, а испугавшись, он потерял голову, вообразив самое худшее. Эти люди ничего не знали.

«Мы не поедем в Буджеру, Клара. Я обманул тебя. Мы не поедем в маленькую гостиницу на берегу моря. Возможно, нам никогда больше не суждено туда поехать». И хотя внутри у него что-то плакало, он знал, что не выдаст Сандро, что будет драться у своего дома и в самом доме, дабы защитить его от красавчика Фазаро, от глупой и бесчеловечной логики Фазаро. В нем крепла злобная решимость. Фазаро наклонился над письменным столом, любезно сказав:

— Это для вас, доктор. Само собой разумеется, мы сейчас проверяем как телеграфную, так и телефонную связь. А также почту. Кто-то может попытаться переправить нашего несчастного Сандро в Алжир или Тунис, поэтому нам следует принимать все меры предосторожности. В настоящий момент мне сообщили содержание телеграмм, полученных сегодня утром. Прошу прощения за то, что мне приходится читать строки, адресованные вам госпожой Валерио: «Прибываю вместе с отцом на борту „Портичи“ в пятницу около полудня». Вы видите, я счастлив первым сообщить вам эту добрую весть. Правда, вернувшись домой, вы найдете у себя и саму телеграмму. Примите мои поздравления, дорогой доктор.

В голосе его не было ни тени иронии. Он говорил с привычной для него непринужденностью. Валерио вслушивался в его слова с изматывающим вниманием.

— Спасибо, — проговорил он едва слышно.

Пот струился по его спине. Он с трудом дышал этим перегретым воздухом, иссушавшим легкие. Бросив тревожный взгляд в окно, он увидел фасад казармы карабинеров, закрученное вокруг своего древка полотнище флага и старую, плохо стертую надпись: «Credere — Obbedire — Combattere» [23].

— Ну вот, доктор! Теперь вы счастливы. Надеюсь, госпожа Валерио возвращается в добром здравии?

— Пребывание в Альпах пошло ей на пользу, — ответил Валерио.

— И вы не будете больше жить в одиночестве в этом огромном доме. Если позволите, доктор, я хотел бы задать вам один маленький вопрос.

— Прошу вас, — сказал, насторожившись, Валерио.

Стало быть, эта гнусная комедия все еще продолжается и будет длиться до тех пор, пока ему, возможно, не скажут: «Вы арестованы!» При этой мысли гнев окатил его кипящей волной.

— Как бы вы поступили, окажись вы на месте прокурора в деле Сандро? — сказал инспектор, радостно улыбаясь.

— В деле?.. Но я понятия не имею!

— Да, какого приговора потребовали бы вы для убийцы Гордзоне, хотел я сказать. Я люблю задавать этот вопрос и зачастую получаю на него весьма поучительные ответы.