Но конечно, не только этим привлекал Ван, хотя и этого было бы достаточно. Он очень много делал для Дины, открывая ей мир, о существовании которого она едва знала, не представляя себе ни его материальную, ни духовную основу.
После того их первого вечера он часто возил ее куда-нибудь выпить и поужинать. Бедная студентка, она и не подозревала о разнообразии ресторанов, где все цены в меню были выражены двузначными цифрами. А однажды она увидела чек, выписанный Ваном, и чуть не поперхнулась. Всегда на столе было вино, и хотя Дина по-прежнему мало пила, боясь действия алкоголя, она начинала любить его терпкий вкус. Ей нравился процесс познания, нравилось чувствовать себя ребенком, потерявшимся в грандиозном взрослом мире. Ей нравилось, что за ней ухаживают, швейцары помогают раздеться, официанты пододвигают ей стул и расстилают салфетку у нее на коленях. А если они и поглядывают искоса на ее дешевые платья, то она никогда не обращала на это внимания.
Но скорее всего они не поглядывают искоса — не осмеливаются. Они слишком робеют перед Ваном, который вызывает невольное уважение даже у тех, кто его не знает. И если у кого-то и возникают неподобающие мысли о спутнице Вана, они держат их при себе.
Всегда, когда они куда-нибудь отправлялись, распорядок был один: сначала деловые разговоры о новых идеях Дины, позже, к концу ужина, разговор становился менее официальным. Иногда Ван пытался разговорить Дину, заставить рассказать о себе, о своем прошлом, но это невозможно было сделать. Не то чтобы говорить, она даже думать о себе не хотела. Она хотела только жить в этом волшебном мире, будто играя роль совершенно другого человека. Ее ответы были уклончивы, а когда он становился настойчив, она придумывала что-нибудь, добавляя романтики своему воображаемому миру.
Когда он расспрашивал ее о доме, она описывала дом, где жила ребенком, не упоминая и не вспоминая о доме священника. Когда он спрашивал о родственниках, выяснялось, что она сирота и лишь придуманные кузены жили где-то в Новой Зеландии — ей нравилась эта идея. В основном ей удавалось незаметно перевести разговор на него самого.
Это было на удивление легко: Ван всегда любил поговорить о себе и нашел в лице Дины внимательную и благодарную слушательницу. Он посвятил ее в историю о том, как его отец начал свой бизнес, который он до сих пор держит мертвой хваткой, и о своих собственных попытках модернизировать производство.
— Он не допустит никаких изменений, — говорил Ван Дине. — Меня даже назвали в его честь, потому что он хотел, чтобы компанией даже после его смерти управлял Кристиан Ван Кендрик.
— Действительно, это довольно интересно, — заметила Дина.
— Интересно? Постоянно быть «маленьким Кристианом»? Я бешусь! Будто меня не существует вовсе.
Дина была удивлена. Ей казалось, что такой маленький лысеющий человек, как мистер Ван Кендрик-старший, вообще не может ни над кем доминировать, тем более над динамичным Ваном.
— Как же вы умудрились поменять имя?
— О, когда я учился в школе, ребята называли меня Ваном, так короче. А родители до сих пор зовут Кристиан, даже Маленький Кристиан иногда.
Дина засмеялась. Ван подумал, что у нее самый заразительный смех на свете: приглушенное прысканье, будто пузырьки шампанского выходят через нос.
— А когда, вы думаете, они перестанут вас так называть?
— Возможно, когда я буду главой фабрики. А может быть, и никогда.
Когда ужин заканчивался и вечер подходил к концу, Ван отвозил ее домой. Она уже не скрывала от него маленький дом, ведь все равно он мог спокойно узнать ее адрес из досье. И насчет миссис Брукс она не волновалась. Увидит или нет она великолепную машину и сделает ли какие-нибудь выводы — Дине было все равно. Миссис Брукс принадлежала реальной жизни, которую Дина в данный момент игнорировала.
Иногда, когда он подвозил ее к дому, Дина ждала, что он поцелует ее на прощанье. Она сидела, дрожащая, не зная, что делать, представляя, как он обнимает ее. Всем своим существом она тянулась к нему. Все способствовало этому: и настроение, и время, и атмосфера. Но Ван не делал ни малейшего движения к ней, как бы она этого ни хотела. Иногда он приглушал мотор, они заканчивали начатый разговор, но потом он распахивал перед ней дверцу машины. В такой момент ей казалось, что он сейчас ее поцелует. Но понимая, что он не собирается этого делать, она испытывала не только разочарование, но и смущение, так как он мог догадаться о ее желании.
— Спасибо, — быстро говорила она, выскальзывая из машины, стараясь ненароком не дотронуться до его руки. — Спасибо большое за приятный вечер.
— Мое почтение, — отвечал он, а потом включал мотор и исчезал в ночи.
Дина стояла, отыскивая ключи и вглядываясь в темноту, поглотившую его, все еще ощущая, как горят ее щеки.
Она не должна, конечно же, ничего выдумывать об их отношениях, но она хотела всем сердцем, чтобы они продолжались всегда.
А Ван ждал, сам не зная чего. Возможно, какого-то знака или просто интуитивного прозрения в нужный момент.
Он сам не понимал, почему не делает следующий шаг в их неизбежных, последовательных отношениях, почему они еще не перешли в обычный роман. Это было ни на что не похоже. Если он хотел женщину (а это бывало нередко), он действовал быстро и без рассуждений. Ему редко отказывали, но, когда отказывали, он не принимал это близко к сердцу, считая, что женщина больше потеряла, чем он, и стремился навстречу новым приключениям. Но сейчас все было совсем по-другому. Сейчас он не хотел рисковать, не хотел отпугивать Дину, опасался, поторопившись, потерять ее. Этого он боялся больше всего.
Но почему? Был ли причиной ее талант, благодаря которому он мог попытаться расширить бизнес, талант, вызывающий в нем восхищение? Вначале он был уверен, что все дело в том, что именно талант так привлекает его к ней. Он забыл, совсем забыл, что его повлекло еще задолго до того, как он узнал о ее способностях. Те же самые качества очаровывали его сейчас: невинность и уязвимость, скрытая тенью какой-то тайны, до которой он никак не мог докопаться.
Он бросал обычную работу в кабинете, открывал жалюзи на окне, выходящем в цех, и мог сидеть и смотреть, как она работает, понимая, что его интерес к ней объясняется не только ее художественным талантом. Ему доставляло удовольствие смотреть, как она сидит за машиной, склонив золотистую головку так, что виден был изгиб ее шеи. Он ловил себя на том, что хочет дотронуться до нее, провести пальцами вниз по изгибу шеи к груди. А эта зажигательная улыбка, которая делала ее серьезное лицо красивым, пробуждала что-то глубоко внутри него, заставляла быстрее биться сердце и чувствовать то, что он уже никогда не надеялся почувствовать.
Когда он приглашал ее куда-нибудь, ему нравилось наблюдать не только энтузиазм, с которым она рассказывала о все новых и новых идеях, но и восхищение, которое вызывало у нее все вокруг. Он понимал, что она абсолютно не знает той жизни, в которую он втянул ее, и радовался, открывая перед ней новые горизонты.
Вот так же он будет заниматься с ней любовью. Она наверняка совсем неопытна, может быть, даже девственница, и ему понравится учить и направлять ее. Сама мысль об этом была более эротична, чем все его любовные связи с искушенными женщинами, к которым он привык. С неутомимым аппетитом он нередко наслаждался ими, но мысли о них не сжигали его так, как мысль о близости с Диной.
Но пока он не делал ни малейшей попытки, сам поражаясь своему самообладанию. Он продолжал встречаться с другими женщинами, в данный период с двумя: «королевой красоты», которую он встретил на конкурсе, где был одним из судей, и женой своего адвоката. Обе были ненасытны в сексуальном смысле, но эмоционально малопривлекательны, и ни одна из них не могла сделать так, чтобы он хотел Дину меньше.
Ему казалось, что он сам вообразил ее столь недоступной и поэтому столь желанной. Возьми ее — и все колдовство развеется. Но он не мог еще сделать этот шаг, сам не зная, что его удерживает. Когда они были одни, ему иногда казалось, что она ждет его прикосновения, желание витало в воздухе, оно было столь очевидно, что его непонимание рождало неловкость. Но было в ней что-то такое, что удерживало его на расстоянии. Несмотря на ее внешнюю наивность, он чувствовал, что совсем не знает ее, что она прячет от него какую-то важную часть своей жизни.
