Морис Голд решил сделать последнюю попытку, дурацкую попытку, но он должен постараться.

— Может, они станут и твоей семьей тоже? Сара, дай им и себе шанс. Ты можешь быть щедрой. Ты уйдешь от меня с огромным состоянием. Попробуй, Сара. Может, тебе и понравится Вайолет и ее дети.

— Нет, папа, я в этом не уверена. Эти наглые иностранны… Ты меня понимаешь… Они считают, что могут приходить к нам и забирать все — нашу страну, наши деньги…

«Даже наших отцов…»

Морис сердито посмотрел на дочь. Он отдал ей свои деньги, но сейчас она зашла слишком далеко, как испорченный, избалованный ребенок. Собственно, она всегда была такой!

— Ты стала настоящей сучкой, Сара. Меня от тебя тошнит, и я не пойду с тобой ни на какой ленч!

«Его от меня тошнит? Интересно, а что он сделал со мной?»

— Прекрасно! Если я сука, то кто же ты? Ты отвернулся от нас, от меня; тебе все равно, что будет со мной и с мамой! — Сара заплакала. — Ты отвернулся от семьи! Ты даже не хочешь называться евреем! Я еще раз повторяю: ты отвернулся даже от меня, своей маленькой доченька — горько рыдала Сара.

Морис побледнел:

— Я от тебя никогда не отворачивался. Ты сама все поставила с ног на голову. Мне пришлось сделать то, что я сделал! Ты же ничего по-настоящему не знаешь. Ты еще соплячка, и тебе никогда ни в чем не отказывали! Ты не можешь понять, как это бывает, когда в страну приезжает бедный неграмотный молодой еврей, который не знает языка, и все двери захлопываются перед его носом…

— В том-то и все дело, папочка. — Она вытерла слезы и высморкалась в крохотный платочек, этот жест почему-то вызвал слезы на глазах Мориса. — Тебе не стоило поступать так, как ты поступил. Ты же знаешь, сколько евреев приезжали в эту страну в качестве эмигрантов, сколачивали громадные состояния и становились известными людьми, не бросая свои семьи, и они не стали гоями. — Сара выплюнула это слово.

Морис Голд был поражен. Где она узнала это слово? Как она сумела произнести его с такой же насмешкой, как это обычно делал его отец?

— Отто Кан основал «Метрополитен Опера». Он пожертвовал на это дело пять миллионов долларов. Он помог создать «Эбби Плейерс» в Дублине и помогал Джорджу Гершвину. Адольф Льюисон тоже был евреем. Он построил «Льюисон Стедиум», чтобы там все могли бесплатно слушать прекрасную музыку. Их очень много, устанешь перечислять. Их отцы сделали много денег, но никто из них не отказался от своего еврейского происхождения. Они оставались евреями и творили добро… — Она замолчала.

Совершенно ошалевший, Морис понял, что она специально готовилась к этому разговору. У него в памяти понеслись воспоминания, сменяя друг друга, как кинокадры. Она сидит у него на коленях в длинной ночной рубашке и просит, чтобы он рассказал ей сказку. Она ждет у двери, когда он вернется домой, и с криком «папочка!» прыгает в его объятия.

— Они были известные люди, и им не нужно было жениться на титулованных дамах или покупать себе право входа в высшее общество. Но ты — такой высокий, красивый и богатый, папочка, и как я тебя презираю. Как бы мне хотелось, чтобы отцом у меня был один из этих людей… Чтобы мне не было стыдно, что я твоя дочь!

Она подхватила манто и сумку и пошла к двери.

Выйдя из здания, Сара стала думать, куда ей идти. Она пока не собиралась возвращаться в школу. Она шла быстро, как будто ей нужно было успеть куда-то. Она так и не надела манто, хотя было холодно. Сара шагала по Бродвею. Молодой человек в пиджаке и в узких брюках посмотрел на нее.

— Ты чего так злишься, красотка? — обратился он к Саре.

Сара посмотрела на него.

— Иди и зае… — прошипела она и быстро пошла мимо отеля «Тафт». Потом вдруг вернулась и вошла в отель. Кто-то советовал ей послушать Чарли Дрю в «Тафте» — он играл на рояле и пел рискованные песенки. Ей нужно выпить. Она прошла в зал, названный в честь своего главного артиста, и села за маленький столик у рояля. К ней подошел официант, он даже не спросил ее, сколько ей лет.

— Пожалуйста, «Манхэттен» с бурбоном и две вишенки. Когда появится мистер Дрю?

— Не раньше пяти, мисс.

Она посмотрела на часы. Было только десять минут третьего. Сара пожала плечами:

— На войне как на войне.

Официант покачал головой.

В комнате было много солдат, моряков и морских пехотинцев. Здоровенный пехотинец улыбался ей с другого конца зала. Капрал с ленточкой «Пурпурного сердца» издали молча кивал ей головой. Официант принес бокал, и Сара немного отпила.

— Вам купить что-нибудь выпить? — Какой-то мужчина в форме подошел к ней сзади.

Сара оглядела его сверху донизу и решила ответить. Она улыбнулась:

— У меня уже есть что выпить.

— Ну, можно еще заказать. — Когда он улыбнулся, оказалось, что ему нужно лечить зубы: они были в плохом состоянии.

Сара лениво подумала, что его стоило бы отшить, но потом сказала: «Ладно» и осушила свой бокал. Он подсел к ней и позвал официанта.

— Меня зовут Уолтер Ханниган, лейтенант.

— Крисси. Крисси Марлоу. — Она сразу опьянела от первого бокала, и ей показалось так смешно, что она назвала себя Крисси!

Она захихикала.

— Конечно, лейтенант. — Она страстно протянула это слово, как будто это было его имя.

Официант принес выпивку. Лейтенант Ханниган поднял бокал.

— За вас, моя кошечка.

— Я не ваша кошечка… пока.

— Пока… — повторил он.

— Вы что, отправляетесь на войну, лейтенант, или вы там уже были?

Он подумал, прикидывая, какая история произведет на нее большее впечатление.

— Отбываю. Завтра. Не могу сказать куда, — грустно заметил он. Его голос намекал на страшную тайну.

— Бедный лейтенант, — прошептала Сара, помахивая ресницами.

После часа полуромантической и полусексуальной болтовни лейтенант Ханниган объявил, что у него снят номер, что само по себе было огромным достижением. Все отели в городе были переполнены.

— Почему бы нам не подняться в мой номер? И когда появится этот парень, ну, этот Дрю, мы можем снова спуститься сюда.

— Я слышала песню мистера Дрю «Поваляйся со мной» — отличная песня.

Он внимательно посмотрел на, нее. Это что, ее ответ?

Она пела тихим хриплым голосом, и лейтенант решил, что ему не нужен иной ответ. Он встал, бросил пять долларов на столик и сказал:

— Ну что, пошли!

— Куда пошли? — невинно глядя на него, спросила Сара.

— В мою комнату.

— Почему вы думаете, что я пойду с вами?

— О, чем мы только что договорились?

— Понятия не имею, о чем вы тут говорили.

Он снова сел на место.

— Ты кто такая? «ЕД»?

— «ЕД»? — переспросила Сара. — Что это такое? Как интересно! Наверно, я то самое.

— Ты — е… динамо, — злобно сказал он.

— Лейтенант, я хочу вам что-то сказать. Вы что, не видите опасность перед своим носом?

— О чем это ты говоришь?

— О наживке, солдат. Я несовершеннолетняя. Если сюда зайдет кто-то из военной полиции, беды не оберешься, если даже вы только выпили со мной.

Он смотрел на нее несколько секунд, до него медленно доходила правдивость ее слов. Потом он встал из-за стола.

— Золотце, ты права насчет своего возраста, но ты все равно е… динамо!

Она впустую провела весь день. Ей нужно было пойти в «Тоффенетти» и на ленч заказать поджаренные креветки. Там много туристов и несколько шумновато, но все равно тепло и весело. Потом ей стоило пойти в «Стренд» или «Капитолий». У нее всегда начинало биться сердце, когда поднимали занавес, громко звучали трубы и начинал издалека выступать на сцену оркестр — все ближе и ближе…

Она не знала, кто там играл. Может, она увидит Джимми или Томми Дорси. Может, будет петь Хелен О'Коннел — «Зеленые глаза», или Френки — «Я никогда не буду больше улыбаться», — и она бы визжала и была в полном восторге, как остальные подростки, которые тоже сбежали сегодня с уроков. Они могли быть из Бронска, или Бруклина, или даже из-за реки, из Нью-Джерси. Сара немного поплакала.