Это была одна часть загадки. Второй было то, что, хотя тетя Гвен и сражалась за Крисси на суде, она, казалось, совершенно не любила ее. Тетя Гвен никогда ей не улыбалась и, насколько она помнила, не целовала и не обнимала ее, никогда не говорила ей, что она очаровательное дитя. Неужели все взрослые такие? Неужели они тебя любят, только когда им кажется, что они могут тебя потерять?
Когда Гвен Уинслоу сообщила Крисси о смерти матери, девочка целый день рыдала. Позже, когда дядя Рудольф вернулся из деловой поездки, Гвен рассказала ему об этом.
— Совершенно не могу понять, почему ока так переживала. Я убеждена, что она и не помнит своей матери.
После двух недель слез и печали Патрисия Марлоу заметила:
— Это из девочки выходит дурная кровь Хэттонов. Ей необходимо очиститься от нее так или иначе.
Гвен нахмурилась:
— Я думаю, ее необходимо отправить в закрытую школу. Там ею займутся. Она забудет про свои капризы.
Патрисия Марлоу согласилась.
Крисси отослали в школу св. Матвея в пригороде Нью-Йорка. Но там ей было плохо. Иногда она плакала все ночи напролет.
— Слишком эмоциональна, — заметила опытная директриса. — Может быть, ее лучше отправить в школу в Европе?
Крисси отправилась в школу для девочек Хэсли в Балтиморе. Там она продержалась год, в конце которого мисс Хэсли заявила:
— Слишком своенравна. Мне кажется, ей будет лучше в другой школе. Для школы Хэсли она не очень подходит — можно сказать, что вносит нотку дисгармонии в наш дружный хор. — Она предложила попробовать школу во Франции. — Знаете, у них несколько другой подход.
Патрисия Марлоу сильно возражала против европейских школ. Она в свое время отправила своего сына в «Ле Рози» — школу, расположенную неподалеку от Лозанны, и вон что случилось с бедным Джорджем! Все эти иностранцы — немцы, югославы, русские — это просто человеческий мусор. И уж можете ей поверить, все они развратники. Чему они научили Джорджа — лишь пить и играть в казино. Его так и не научили приумножать богатство. Катание на лыжах было единственным, что он умел делать в совершенстве.
— Кроме того, Гвендолин, как мы можем отослать девочку в Европу, когда со дня на день может начаться война? Не забывай, что это дочь нашего бедного Джорджа.
Гвен засмеялась:
— Ну конечно, мама. И о чем думала эта женщина? Вряд ли мы сможем послать Крисси в Европу. Ну куда мы ее пошлем? После всех неудач это будет не так-то легко.
— Не говори глупостей, Гвендолин. Не забывай, что мы — Марлоу.
Крисси послали на Север в школу в Мейне. Ее исключили среди учебного года за постоянное курение. Янки Новой Англии не испытывали чувства умиления, видя ребенка, которому еще не исполнилось и одиннадцати, постоянно попыхивающего сигаретой.
Гвен Уинслоу просто не знала, что делать. Как поступить с этой девчонкой? У нее самой проблем с детьми не было. Руди учился в Экстере, Харди — в Сант-Поле, Гвенни — в Брайервиле в Виргинии.
— Я не стану просить, чтобы ее приняли в Брайервиль, мама. Я не хочу, чтобы образованию и спокойствию Гвенни мешал этот трудный ребенок Кристины.
— Успокойся, Гвендолин. Я и не предлагаю, чтобы ты посылала Крисси в Брайервиль. Совсем наоборот. Мне совершенно ясно, что девочка должна быть под постоянным наблюдением в семье. Ее не нужно никуда посылать, пусть ходит в обычную школу.
— Но мне это будет чрезвычайно неудобно, мама. Теперь, когда все трое наших детей в отъезде, мы с Рудольфом хотели немного отдохнуть, развлечься — возможно, поехать ненадолго в Мексику…
Патрисия Марлоу сжала губы.
— Я и не предлагаю, чтобы она жила у тебя с Рудольфом. Я собираюсь сама заняться девочкой. Но уж поскольку вы с Рудольфом собрались в Мексику, могу сказать, что это не самое мудрое решение в данный момент. Учитывая международную обстановку, Рудольфу бы надо работать не покладая рук… для разнообразия и повнимательней следить за ситуацией в делах.
— Ну о чем ты говоришь, мама? После всего того, что Рудольф сделал для семьи! Он просто пожертвовал собой, занимаясь делами Марлоу!
— Бедняжка Рудольф, — фыркнула Патрисия Марлоу без особой симпатии. Ей хотелось кое-что порассказать своей дочери о похождениях зятя, но время было не совсем подходящее. Сейчас необходимо было решить вопрос с дочерью Джорджа. Крисси, как в свое время и Джорджу, требовалась твердая рука.
Крисси записали в школу Уинтон в Нью-Йорке. Уинтон была известна, как школа для трудных детей нью-йоркской элиты. Патрисия Марлоу разработала целую программу. В школу Крисси будет отвозить шофер Манди, который будет за ней заезжать ровно в три и привозить в дом Марлоу. Затем Крисси будет заниматься музыкой — с учителем или сама в зависимости от дня недели в течение двух часов. Затем ей будет предоставлено полчаса, чтобы переодеться к ужину. Ужинать она будет с бабушкой, если та куда-нибудь не приглашена. После ужина она будет, по меньшей мере, два часа делать уроки, а затем ей будет предоставлен час свободного времени, возможно чтения. Спать она должна будет отправляться в десять часов. По субботам будут уроки Закона Божьего, которые, возможно, научат Крисси вести себя в соответствии со строгими нормами морали. Разумеется, по воскресеньям она вместе с миссис Марлоу будет посещать службу в церкви св. Иоанна. Если по какой-либо причине Патрисия Марлоу не сможет пойти в церковь, то Крисси должна будет идти туда одна.
В течение трех недель сентября Патрисия Марлоу отсутствовала — она принимала лечебные ванны на курорте Саратога-Спрингз. Раньше она каждый год ездила в Баден-Баден пить местную минеральную воду, хорошо промывающую почки. Но потом это ей надоело. Слишком много иностранцев, место стало слишком немецким, слишком французским, слишком шумным. Теперь она: предпочитала более спокойную Саратогу.
После Саратоги Патрисия отправилась навестить свою больную сестру в Луизиане. Она не хотела там оставаться надолго — она терпеть не могла Луизиану, славящуюся своим табаком, виски и скачками, — все это было ей омерзительно, однако звало чувство долга… Патрисия всегда отправлялась туда осенью, но ни в коем случае не весной, когда там происходили знаменитые скачки. Менее всего ей хотелось попасть в эту шумную толпу.
Она приехала на неделю в Нью-Йорк, затем отправилась на Бермуды. По крайней мере, Бермуды были достаточно приличным местом, обслуживание в «Принсес» было вполне сносным, и там не было евреев. Это уже кое-что значило.
После Бермуд она опять некоторое время пробыла в Нью-Йорке, чтобы иметь возможность посетить оперу и концерты в филармонии, в конце концов она была членом совета директоров филармонии. Затем она отправилась в свой дом в Палм-Бич. Крисси должна была приехать туда к ней на зимние каникулы.
Пока Патрисия Марлоу была в отъезде, следить за тем, чтобы распорядок дня Крисси строго соблюдался, поручалось экономке миссис Хаббард, и все в доме шло так, как при миссис Марлоу. Каждое утро и каждый вечер Крисси ела в одиночестве в огромной столовой, сидя за огромным обеденным столом, обслуживали ее два лакея. Пока Крисси ела, она развлекалась тем, что считала тех, кого она не любила, тех, кто ее предал. И среди первых в этом списке была бабушка. Она уже больше не удивлялась, почему та так мало времени проводит с ней. Ей уже было все равно.
В Уилтоне в программу входили беседы с психологом. Обычно во время этих бесед Крисси или молчала, или же старалась отвечать как можно короче, однако вопросы психолога заставляли ее все больше думать о прошлом. Именно тогда она начала собирать вырезки из газет. Вначале Крисси обнаружила часть вырезок в старой коробке из-под туфель, найденной в углу бабушкиного гардероба, затем она отправилась в библиотеку, где ознакомилась с целой подборкой о семьях Марлоу и Хэттон. Она добросовестно переписала все, что могла достать каким-либо другим путем. Затем она внимательно рассмотрела все фотографии, имеющиеся в альбоме бабушки, особенно те, где были изображены ее отец и мать. Эти снимки и еще несколько фотографий, присланных ей управляющим имением матери в Лондоне — очень славным человеком, — и составили ее личный альбом.
