Юла даже растерялся:
— Как же?… Значит, все зря? В ведь Алиханянц… обещала же…
Григорий Денисович пожал плечами.
— Знаешь, Юлий, когда я третий раз оперировался… Давно это было. Так вот, рядом со мной лежал один подполковник. Тоже нога. И тоже — осколки мины. Он девять раз ложился на стол. Понимаешь? Девять раз под нож! И все-таки теперь нога — как новенькая. А я ведь — не девять. Только семь. Значит, у меня еще есть резерв. Так? — Он усмехнулся и потрепал Юльку по шее. — Ну, что приуныл?! Не надо. Вот пройдет с полгодика. А то и годик. И снова на операцию лягу. Я своего добьюсь. Ну, а пока… — Он встал с тумбы, взял скакалку. — Начали.
И замелькала, закружилась в воздухе пестрая веревочка.
Скачет Григорий Денисович. Скачет и Юла. Но не до зарядки нынче Юле.
«Как обидно! — думает он. — И как несправедливо! Ужасно несправедливо…».
Да, сложная штука жизнь…
Вот какому-нибудь прохвосту эта же Алиханянц сделала операцию, и полный порядок. И может, подлец снова своими подлыми делишками занимается. А вот у честного и смелого Григория Денисовича — неудача. Разве ж это справедливо?
* * *
Прошло несколько дней.
Однажды утром, кончив зарядку, Григорий Денисович сказал Юле:
— А у меня для тебя есть новость…
Сказал внушительно, таинственно и поскреб подбородок.
— Какая? — загорелся Юла.
— Секрет. Вот вечером зайдешь — покажу.
Весь день у Юлы то и дело мелькало: что за новость? Но ничего путного не приходило в голову. Вечером, зайдя за Квантом, он спросил:
— А новость?
— А! — Григорий Денисович засмеялся. Повернулся к жене. — Машенька, показать ему?
— Ну, раз обещал…
Григорий Денисович открыл ящик письменного стола, вынул газету.
— Читай. Жена принесла.
Юла посмотрел: «Медицинский работник». А чего ему читать-то? Что он в медицине понимает? Он растерянно посмотрел на Григория Денисовича. Тот усмехнулся:
— Читай!
Юла просмотрел первую страницу, потом вторую.
— Нет! Не туда глядишь.
Григорий Денисович перевернул газету.
На четвертой странице красным карандашом была жирно обведена статья «Спорт и здоровье». Статья большая: три длинных столбца.
Юла стал читать.
«Давно известно: спорт и здоровье идут рядом», — так начиналась статья.
Дальше автор рассказывал, как полезно заниматься спортом, как укрепляет он здоровье. Все это было скучно, давно известно. Но Юла читал прилежно, не пропуская ни слова. Раз Григорий Денисович велел, значит надо.
«А где же новость?» — недоумевал он. Но заставлял себя старательно читать дальше.
— Нет, — сказал Григорий Денисович. — Брось ты изучать подряд все. Вот смотри… — и он ногтем отчеркнул один абзац.
Юла прочитал:
«Или вот такой пример. Несколько лет назад к нам пришел тринадцатилетний Ю. Богданов. У мальчика был давний миокардит. Врачам требовалось решить: можно ли допустить к спортивным занятиям этого подростка. После тщательного обследования мы смело пошли на риск. И он полностью оправдался. Сейчас Юлий Богданов борец первого разряда, с совершенно здоровым сердцем…».
— Дальше не стоит, — сказал Григорий Денисович. — Ну, как?
Юлий был поражен. Он так растерялся, даже не мог говорить.
— А кто это писал? — наконец спросил он.
— Э-эх! Главного и не заметил! — Григорий Денисович ногтем подчеркнул подпись под статьей: «П. Кочетов».
— Пэ. Кочетов? — повторил Юла. — Пэ. Кочетов?
Была эта фамилия как-то знакома… Но кто — Юла вспомнить не мог.
И вдруг… Как фары ночью на шоссе внезапно выхватили из тьмы табличку. Да, на дверях в поликлинике: «Врач П. Кочетов».
— Врач Пэ. Кочетов! — заорал Юла. — Неужели тот самый?!
— Именно!
— Ну и жох! — Юла аж вскочил. — Ну и стервец!
— Да! — засмеялся Григорий Денисович. — Ловкач! «Мы смело пошли на риск». А помнишь: «Принесите заключение из академии, и обязательно с двумя подписями и печатью. Впрочем, сомневаюсь, сильно сомневаюсь, чтобы вам дали такую бумагу…».
Григорий Денисович голосом очень похоже передразнил того врача. Все засмеялись.
— Ну и подлец! — продолжал возмущаться Юла. — Это ж надо, какой подлец!
В тот вечер Юла еще долго сидел у Григория Денисовича.
Мария Степановна накрыла на стол, и все втроем стали пить чай. Мария Степановна все подкладывала Юле на тарелочку: то кусок пирога, то конфету, то печенье, сделанное по какому-то особому рецепту — с орехами и медом.
— Ты хвали, хвали громче, — подмигнул ему Григорий Денисович, когда жена вышла на кухню. — Она это ужас как любит!
И Юла хвалил. А чего не похвалить? Ведь в самом деле очень вкусно.
У него дома матери некогда было готовить деликатесы. Да и не любила она кухарить. Так, что-нибудь на скорую руку состряпает, и ладно. Все больше сосиски, да макароны, да пельмени.
За чаем Мария Степановна рассказывала о своих больных. И так интересно, так душевно, будто это самые близкие ей люди.
Рассказала, как прошлой ночью, во время ее дежурства, у одного больного вдруг начался приступ, и вскоре сердце остановилось. Совсем остановилось. Смерть.
Но это — клиническая смерть. Если суметь быстро снова «запустить» сердце, больной оживет. Действовать надо сразу же, и очень решительно.
И Мария Степановна обеими руками изо всех сил стала массировать грудную клетку умершего. Там, где сердце.
Шесть минут — изо всех сил… Так что у пациента даже ребро хрустнуло… Сама потом обливалась, дышала, как паровоз, казалось — не выдержит, свалится. А сердце молчит… Молчит — и все…
И вдруг… На седьмой минуте… Слабый толчок… Еще толчок… Еще… И кардиограф стал чертить кривую… Забилось сердце!
Юла аж вскрикнул:
— И жив? Сейчас живет?
— Жив! — засмеялась Мария Степановна. — Еще как жив! «Глупый я все-таки, — подумал Юла. — Как же я сразу не разглядел?! Замечательная тетка. Это тебе не П. Кочетов!».
Глава XIII. МАТЬ
ла нынче пришел с тренировки раньше обычного. Сели ужинать.
Ест Юла, а мать все насчет школы выспрашивает. Какие отметки за неделю получил? Нет ли двоек? А пятерок много? А как англичанка (с англичанкой у Юлы часто бывали стычки)?
Ну, Юла ест и отвечает. Двоек нет. Пятерки? Три штуки заработал. По химии, по истории и по физкультуре. Тут мать, конечно, усмехается. Физкультуру она за предмет не считает. Ну, пусть. Юле надоело спорить с ней.
Ест Юла и вдруг задумывается. «Сегодня что? Пятница? Да, точно. А где же?… Дмитрий Прокофьевич?».
Юла даже обводит комнату глазами, будто Дмитрий Прокофьевич может прятаться где-нибудь за шкафом или буфетом.
«Странно».
Дмитрий Прокофьевич ведь всегда, как по расписанию: вторник и пятница.
«А может, еще придет? Просто задержался…».
Юла продолжает ужинать.
«Стоп. А когда я видел Дмитрия Прокофьевича? Последний раз — когда?».
Никак не вспомнить. Во всяком случае уже дней десять не видел. Это точно. Не меньше.
«Странно…».
Юла исподтишка бросает быстрые взгляды на мать. Она — как всегда. Хлопочет у стола. То выскакивает на кухню, то несет оттуда шипящую сковороду или чайник.
— Послушай, мам, — говорит Юла, когда мать разливает чай по стаканам. — А что Дмитрий Прокофьич… Заболел? Или в командировке?
Он говорит небрежно, так, между прочим. И не глядит на мать.
Но краешками глаз он видит: мать спокойно продолжает разливать чай, потом так же неторопливо ставит фыркающий чайник на металлическую подставку.
— Дмитрий Прокофьевич больше сюда не придет, — четко произносит она.
И голос спокоен, чересчур спокоен. За этим спокойствием Юла чувствует напряженность. Мать, очевидно, давно ждала этого вопроса и давно подготовилась к разговору.
— Совсем? — удивился Юла.
— Да, совсем.
Юла молчит. Глядит на мать. Она пьет чай, пьет медленно, отламывая небольшие кусочки печенья.
