— Состоялось! — сказал Юла.

— Значит, деремся? — изумился Башня.

— Деремся.

Витька-Башня быстро скинул пиджак.

— Стой! — яростно крикнул Юла. — Мы деремся. Один на один. Но не сейчас… Ровно через год. Запомни: в будущем году первого октября я тебя поколочу. Здесь же. При всех. Клянусь!

— Фыоть! — Витька захохотал, приседая и хлопая себя ладонями по толстым ляжкам.

Смеялись и его дружки.

— Ловко придумал! — крикнул Кешка. — Значит, целый год тебя пальцем не тронь?! Ишь как придумал! Хитро!

— Клянусь! — снова яростно выкрикнул Юла. — Ровно через год на этом же самом месте я побью тебя, Башня.

— А если не побьешь? — ехидно вклинил Гешка.

— Если не побью? — Юла лишь на мгновение задумался. — Слушайте все! Если я не побью, пусть Башня выкрасит мне волосы суриком, и я целую неделю — слышали?! — целую неделю буду так ходить по всему городу!

Мальчишки, пораженные, молча смотрели на Юлу.

— А в школу? — тихо спросил кто-то.

— И в школу…

— И дома?

— И дома…

— Мать выдерет.

— Пусть.

Столько злости и правдивости было в голосе Юлы, что ему поверили.

— Ладно! — с угрозой сказал Витька-Башня. — Ровно через год. Только без всяких фиглей-миглей. Смотри, генерал!

— Без фиглей-миглей, — подтвердил Юла. — Через год!

…Легко было сгоряча, в ярости, крикнуть Башне: «Я побью тебя!». Но когда Юла, вернувшись домой и немного успокоившись, представил себе, что предстоит ему через год, на душе сразу стало муторно.

«Неужто придется целую неделю мотаться с крашеной головой?» — Юла зажмурился от ужаса…

Женя, конечно, на следующий же день узнала о новой ссоре Юлы с Башней.

— Слушай, Юлий, — волнуясь, сказала она. — Это же ужасно! Это совершенно невозможно.

Юла молчал.

— Послушай, Юлий. Ну, давай я с Башней поговорю. Скажу- ты просто погорячился. Или, еще лучше, скажу, ты пошутил. Ну, взял и пошутил. Такая вот не остроумная шутка.

Юла покачал головой.

— Но нельзя же допустить, чтоб этот проклятый Башня вылил тебе на голову ведро сурика?! — не унималась Женя. — Целую неделю с такой головой! Это же — с ума сойти!

Юла молчал. А что он мог сказать? По Жениному голосу чувствовалось: она вот-вот расплачется.

— Иди, Женя, домой. Я сам… — сказал Юла.

Он постарался произнести это как мужчина. Спокойно. Веско. Повернулся и ушел. Завернул за сараи и сел там на бревна. Сидел, думал. Но мысли были все об одном…

— Юла, — сказал вдруг кто-то. Юла поднял голову. Это был Яшка-Букашка, — Юла, — сказал Яшка. — А если Борьку попросить? Чтобы он вместо тебя… А?

Юла невесело усмехнулся. Ишь ты и этот клоп переживает!..

Борька — здоровенный парень из их же дома. Но он во дворе почти не показывался. Да и вообще, при чем тут Борька?

— Ничего, Букашка, как-нибудь… — сказал Юла.

Вечером он долго сидел в комнате. Один. Не зажигая света.

В доме напротив мягко светились окна, розовые и зеленоватые, бордовые и голубые. Там, за тонкими занавесками, суетились люди, переходили с места на место, ужинали, слушали радио, о чем-то говорили. Юла обычно любил глядеть на освещенные окна и строить догадки: о чем спорят вот эти двое? Почему собрались гости вот за этим окном. Но сейчас Юле было не до того. Он все думал и думал. И все об одном…

Вечером пришел Венька.

Лицо у Юлы было строгое и торжественное.

— Итак, — сказал он. — Начинаем эксперимент. «Мускул- два». Клянусь!

— Клянусь! — воскликнул и Венька.

Было не совсем понятно: чего он-то клянется? Вероятно, это означало, что он будет оказывать моральную поддержку.

Этот день, первого октября, все приближался. Неумолимо. Как мчащийся на полной скорости грохочущий танк.

Вот уже осталась неделя. Шесть дней. Пять… Вот уже всего три дня…

— Юлий, — позвала Женя.

Она отвела его в угол двора.

— Знаешь, у меня идея, — сказала она.

И умолкла.

— Видишь ли, в чем дело… — смущенно пробормотала она. А потом вдруг собралась с духом, и, глядя ему прямо в глаза, отчеканила: — Заболей!

— Чего-чего? — не понял Юла.

— А очень просто! С мерзавцами любая хитрость хороша. Заболей — и все. Ну, сиди дома, будто у тебя горло, или голова, или живот. Ну, поболеешь недельку. Вот первое октября и проскочит…

Юла покачал головой.

— Стесняешься? — сердито сверкнула глазами Женя. — Да разве с такими, как Башня, стесняются?! Мама говорит: типичный подонок.

Юла кивнул.

Да, подонок. Но уговор — это уговор.

— Ничего, — успокоил он Женю. — Посмотрим еще, кто победит…

И сам почувствовал: не очень-то получилось убедительно. Женя отвернулась, помолчала. Потом сказала:

— А вообще… Я раздобыла такой порошок… Ну, так, на всякий случай. Химический порошок такой… Заграничный. Удаляет любые пятна, любую грязь и краску. Так что не унывай.

Юла хмуро усмехнулся.

— Ладно. Спасибо. Не буду унывать.

— И еще… Юлий. У меня просьба. Можно я буду… На драке? Ну, где-нибудь в углу. Совсем незаметно…

— Ты что?! — Юла даже рассердился. — Не смей! Не девчоночье это дело.

В тот же день с Юлой вел тайные переговоры еще один человек — Яшка-Букашка. Он говорил взволнованно и крайне таинственно. Не говорил — шептал.

— Ты только не смейся, Юла, — оглядываясь, шептал Яшка. — Я придумал. Как только начнете вы с Башней… Ну, драку… Я сразу — к маме, а она по телефону — в милицию. Понял? Крикнет: «Быстрей! На помощь!». И всё. Милиционер на мотоцикле примчится и разнимет вас.

Юла засмеялся. Потрепал Яшку по голове.

— Ловко придумал! — Но потом нахмурился. — Нет, Яшка! Спасибо. Ты не лезь.

И вот наступил этот день, первого октября. День, которого Юла ждал все эти месяцы. Вернее, не то чтобы ждал, но чем бы он ни занимался — делал ли уроки, читал ли книгу, бегал ли в магазин — об этом дне он, казалось, никогда не забывал. Этот день сидел в нем, как заноза. И, как заноза, все время напоминал о себе.

В это утро Юла, как всегда, делал с Григорием Денисовичем зарядку на дворе. Они уже давно «заряжались» вместе. Только Григорий Денисович — полчаса, а Юла, как говорил Григорий Денисович, «по сокращенной программе».

Юла делал «насос» и вдруг подумал:

«А если в самом деле… заболеть?».

Это было так просто. И так заманчиво. Да, заболеть… И все. И никто не победил. И никто не струсил. И уговора никто не нарушил.

«Нет, — жестко перебил сам себя Юла. — И не хитри. Или трусишь? Говори прямо — трусишь?».

Он сердито продолжал делать зарядку рядом с Григорием Денисовичем.

Дворничиха тетя Шура поливала асфальт. Дворничиха не обращала на них внимания: уже привыкла.

А потом Григорий Денисович взялся за любимые свои гантели, а Юла перебрался к перекладине. Пятнадцать подтягиваний он теперь делал всего в два приема: восемь, передышка и еще семь.

Но это мало радовало его: то и дело щупал он свои бицепсы. Вроде бы такие же, как прежде…

Витька-Башня тоже, конечно, не забыл, какой сегодня день.

На первой же перемене к Юле подошел Гешка.

— Как быть? — спросил он озабоченно. — У нас сурика всего полбанки. Хватит?

И захохотал.

Смех у него был противный. Дребезжащий, будто он не смеялся, а икал.

На уроках нынче Юла сидел тихо, глядя прямо в глаза учителю. Юла видел, как тот открывает рот, но почему-то ничего не слышал.

На физике Юла получил записку от Веньки:

«После уроков на дворе. Так?».

Он кивнул.

Как назло, нынче он был каким-то вялым, сонным. И руки слабые, словно ватные. И в голове туман.