Летчик посадил самолет, и он, вздрагивая и подскакивая, помчался по посадочной полосе, поднимая облака красной пыли, пока наконец не остановился. Пинки и здоровенный парень по имени Джо поспешили встретить гостя, а Гейб отступил назад, надеясь остаться незамеченным. Глубоко надвинув шляпу, чтобы спрятать лицо, Гейб наблюдал, как репортер из «Вашингтон таймс» выбирается на крыло самолета, а затем спрыгивает на землю. Это был длинноволосый человек с бледным лицом, одетый в новые джинсы. Его, видно, сильно укачало в самолете. Пилот был из местных, похоже, ему доставило бы большое удовольствие наблюдать, как журналист будет умирать от укуса скорпиона. Его тусклые глаза и гнусная ухмылка были характерны для всех обитателей этого лагеря.

Но было бы ошибкой посчитать этих людей всего лишь неотесанной деревенщиной, и это делало их еще более опасными. Из них можно было бы сформировать любое воинское подразделение: продавцов и учителей, механиков и бездельников, даже парочку выпускников государственных колледжей объединяла общая для всех фанатичная идея — воспитание тела и воли. Слово «воля» стало обиходным в их среде. Воля необходима, чтобы победить. Воля необходима, чтобы выдержать пытки. Воля необходима, чтобы унести тайну в могилу. Тренировались они с неимоверным упорством. Для чего? Кто был их врагом?

— Джек! — раздался вдруг голос Пинки. — Покажи-ка этому парню лагерь. Тебе лучше всех удастся с ним договориться.

Гейб выругался сквозь зубы и, волоча ноги, побрел к Пинки и репортеру. Он так и не смог отлучиться из лагеря, чтобы позвонить или дать телеграмму. О визите репортера он узнал два дня назад, когда Джо и некий Карлайс упомянули об этом за ужином. Затем началась суета по маскировке склада гранат и базук и по перекраиванию расписания на день визита журналиста, чтобы исключить из него занятия по изучению способов убийства с помощью обычного карандаша и по транспортировке и использованию огнеметов. Общение с прессой Пинки возложил на Гейба, что исключало для него всякую возможность покинуть лагерь.

Гейб еще глубже надвинул шляпу и представился репортеру:

— Меня зовут Джек Эмори.

— Маршалл Либман, «Вашингтон таймс».

— Рад познакомиться, — процедил Гейб.

— Итак, мистер Эмори, вы, наверное, знаете, что мы обследуем лагеря ку-клукс-клана в этой части страны.

— Да-да, мы об этом наслышаны, — ответил Гейб, стараясь, чтобы его речь была похожа на его неуклюжую походку.

Маршалл улыбнулся:

— Так я надеюсь, вы сумеете показать мне, что здесь у вас происходит?

— Прежде всего, Маршалл, этот лагерь не принадлежит Клану. И я не знаю никаких лагерей Клана где-нибудь поблизости.

Он пригласил Маршалла следовать за ним. Горы закрывали солнце, отбрасывая на землю глубокую тень в милю длиной. Стояла гробовая тишина.

— Мы частная группа озабоченных граждан, — начал объяснять Гейб. — Мы называем себя «уцелевшими» — вы как-то уже рассказывали о нас. Мы опасаемся того, что может произойти после ядерной войны или после взрыва газо- или нефтехранилищ, и намерены защищать наши семьи и нашу собственность. Поэтому тренируемся и сохраняем бдительность.

В словах Гейба сквозила убежденность, а Маршалл манипулировал маленьким диктофоном, спрятанным в кармане. Гейб чувствовал взгляд Пинки на своей спине; он начинал опасаться, что тот знает намного больше, чем можно было бы предполагать.

— Означает ли это, что в случае необходимости вы сможете совершить убийство? — спросил Маршалл.

Опускался вечер, похолодало. Гейб небрежно поддел ботинком ком земли, подняв облачко пыли.

— Ну, если потребуется…

— А это не смахивает на паранойю?

Гейб улыбнулся с таинственным видом:

— Если мы не правы, то мы в дураках и останемся. А если мы правы, то в дураках останетесь вы.

Они подошли к покрытому пылью красному грузовику, нагруженному веревочными лестницами, инструментом, обрезками досок. Гейб сел за руль и пригласил Маршалла занять место рядом.

Включив двигатель, Гейб погнал грузовик по ухабистой пыльной дороге прочь от каменного дома и бараков.

— Эти люди привыкли проводить здесь свои отпуска, — продолжил объяснения Гейб. — Программы подготовки рассчитаны на две, четыре, шесть и восемь недель, проводятся также двухнедельные летние сборы. Вон там находится стрельбище.

Глаза Маршалла закрывали слегка тонированные солнечные очки, но от них было мало проку в этой стране резких контрастов света и тени, поэтому ему пришлось прикрыть глаза ладонью, когда Гейб указал на стрельбище. Полигоны для стрельб были спроектированы по лучшим армейским образцам. Руководитель занятий находился в блиндаже в центре стрельбища, а за цепью стрелков стоял инструктор. Они попеременно занимали позиции для стрельбы стоя, лежа, сидя, с колена. Время от времени инструктор подавал команды, и его пронзительный отрывистый голос резал воздух. Выстрелы звучали как неуемная трещотка.

— Идет пристрелка личного оружия, — сказал Гейб, когда они миновали стрельбище. — Курс подготовки включает и ночные стрельбы.

— Оружие зарегистрировано? — спросил Маршалл.

— Разумеется.

Руки Гейба онемели, пока он вел машину по бездорожью. На какое-то мгновение он позволил себе вызвать в памяти образ Сэнди, и это был тяжелый момент, потому что ему никак нельзя было расслабляться. Чтобы успокоиться и обрести хладнокровие, он энергично встряхнул головой и высунулся в открытое окно кабины. Резкая струя воздуха быстро освежила его разгоряченное лицо.

— Там отрабатывают навыки рукопашного боя, — указал он.

Маршалл напряженно всматривался в то, что происходило на открытой площадке, где несколько обнаженных по пояс мужчин отрабатывали под бдительным оком инструкторов приемы рукопашного боя, внешне схожего с борьбой дзюдо. «Интересно, — подумал Гейб, — что скажет Маршалл, когда прочтет в «Ньюс уорлд», что тренировочные единоборства в этом лагере включают двадцатишестираундовые бои без перчаток, отрабатывание приемов кунфу, метание ножа в цель, обучение различным способам убийства с помощью холодного оружия или удушением и занимаются этим парни, готовые безжалостно искалечить друг друга». Конечно, здесь имелась больница, где человека могли поставить на ноги или срастить ему сломанные кости. Но иногда раненых использовали, чтобы продемонстрировать технику допросов или пыток. Те же, чьи повреждения оказывались слишком тяжелыми, куда-то исчезали; Гейб так и не узнал, куда. Он пытался спасти искалеченных людей, но пока безуспешно.

Гейб медленно вел машину, показывая Маршаллу маршруты пробежек и марш-бросков и отвесные склоны, на которые необходимо было вскарабкаться и закрепиться.

— Последнее испытание состоит в том, что вас оставляют там одного на три ночи с коробком спичек и охотничьим ножом. Только вы, змеи и тарантулы.

Руки Маршалла заметно дрожали.

— Господи! — воскликнул он.

Гейб усмехнулся:

— Да, если необходимо, человек должен уметь это делать. Что будет, если электричество отключат, нефть кончится, а небо в одно трагическое утро почернеет от ядерных взрывов? Если ситуация заставит бороться за выживание, то люди примутся пожирать друг друга на завтрак. Мы же позаботимся о нормальной, привычной пище.

Не раз по ночам он, вопреки здравому смыслу, готов был выть и визжать после нескольких часов общения с этими людьми, которые демонстрировали, как пользоваться щипцами для вырывания ногтей или как прикреплять электроды к гениталиям. Эти ребята, которые прошли Намибию, любили угощать друг друга пивом и делиться воспоминаниями о том, как в Конго отрубленные головы использовались для устройства кукольного театра или как хорошо сохранялись заспиртованные человеческие глаза. Выдержать пытки, выдержать пытки — эта навязчивая идея заставляла содрогаться желудок Гейба. Он видел воочию, как парня лет восемнадцати, не более, ранили на учениях в ногу, а Пинки воткнул в рану ствол винтовки и вскрыл ее штыком. Парень даже не пикнул, и Пинки в тот вечер щедро угостил несчастного ублюдка пивом. Воля. Мужество. На чьи деньги содержался этот лагерь и многие другие? А их действительно было много, и Гейб это точно знал.