Из состояния задумчивости ее вывел неожиданно прозвучавший над самым ее ухом глубокий бас:
— Надо же! Столько забегаловок, а ты вдруг заглянула в мою. Редкая удача.
Рэйчел быстро повернулась, инстинктивно зажимая рот ладонью и давясь от смеха.
— Мейсон! Боже, я бы тебя не узнала! Правда, пугать ты как не умел, так и не умеешь.
Рэйчел взглянула на высокого парня с черными кудрями. В своем смокинге он выглядел совсем так же, как большинство молодых людей вокруг, если не считать, впрочем, одной детали — золотистой парчовой бабочки.
— Есть вещи, которые мы не в силах изменить, — пожал он плечами. — Послушай, да ты сама выглядишь так, что я тебя не сразу узнал. Сколько мы не виделись, а? Лет пять… или шесть?
— Что-то вроде этого. Ну и как ты жил все это время?
— Да ничего, прилично. — Он отвел взгляд, вдруг ощутив неловкость, и Рэйчел снова пожалела, что пришла сюда. Правда, Голд тут же белозубо улыбнулся и продолжал: — Ну как тебе вечер? Вполне достойно, а? Мой старик еще не разучился организовывать такие вещи.
„Чего он там организовал?" — подумала Рэйчел: кроме толпы, бурлящей вокруг, она ничего сейчас не видела.
— Ты, наверное, знаешь тут кучу народа.
В ответ Мейсон только пожал плечами:
— Ну, в общем-то в кампусе я не последний. Лакросс. „Йейл дейли ньюс"… И потом, Нью-Хейвн не такой уж маленький городок. А когда дело пахнет вечеринкой, сама знаешь, как быстро начинают размножаться твои приятели. Студенты в этом отношении, как крысы.
— Удивительно, как это ты меня-то не забыл пригласить, — заметила Рэйчел. — Мы ведь разошлись, так сказать.
— Не обидишься, если я скажу тебе правду? Это была не моя идея, а мамина. Мне казалось, что тебе будет неинтересно, потому что ты же почти никого тут не знаешь. И еще, наверно, до сих пор в моей памяти сидит, что ты по-прежнему та же самая худышка, а когда улыбаешься, то во рту одни металлические пластинки.
— Помнишь, как ты меня звал? „Комарик"! — рассмеялась Рэйчел.
При этих словах взгляд Мейсона скользнул по вырезу ее платья. Шея у него покраснела с боков, и он тут же отвел взгляд.
Рэйчел тотчас сделалось неловко — и за себя, и за него. Ведь она, честно, не думала с ним заигрывать. В конце концов они же почти… в общем он, считай, все равно что двоюродный брат.
Но если это и так, не могла она не признать, что брат довольно-таки симпатичный. За эти годы Мейсон здоровоизменился. Был прыщавый подросток с ногами, больше всего напоминавшими велосипедные спицы, а стал прямо-таки героем-любовником образца 1963 года! Уверенным в себе, но не самоуверенным.И красивым, если, правда, вам нравятся высокие темноволосые молодые люди еврейского типа. А ей они нравились.
— А насчет обиды, — продолжала Рэйчел со смехом, — так я совсем не обижаюсь, что ты не собирался меня приглашать. Если бы не мама, я бы в жизни не пришла.
— Я рад, что у тебя такая мама. И рад, что ты ее послушалась, — слова Мейсона прозвучали вполне искренне.
Неловкость улетучилась сама собой. Мейсон непринужденно обнял Рэйчел за плечи.
— Пошли, — предложил он. — Выпьем чего-нибудь, и я представлю тебя моим старикам. А потом познакомлю с друзьями.
— Ну, твоего отца я уже видела. Он стоял возле гардероба, когда я появилась. Он тут же сообщил мне, что Птичий Глаз забраковал часть мороженного шпината, который обрызгали каким-то не тем химикатом. И еще. Акции „Голд Стар" за день подскочили на целых два пункта. У него был такой вид, как будто он, по меньшей мере, выиграл у Кассиуса Клея бой на звание чемпиона мира по боксу в тяжелом весе!
— Дорогой папочка! — произнес Мейсон и рассмеялся. — Некоронованный король мороженных овощей со времен Всемирного потопа. Мечтает, чтобы я вошел в дело, как только получу диплом.
— Могло быть что-нибудь и похуже.
— А ты когда-нибудь думала о том, чтобы покончить самоубийством, нырнув в чан с пюре из лука и горошка? А я вот думал. Каждое лето, когда работал в каникулы на своего старика. Он поставил меня на конвейер. Хотел, чтобы я, как он говорил, на собственной шкуре испытал, каково это — пройти весь путь на производстве снизу доверху. Представляешь: каждый день возвращаться домой, благоухая, как горошек в банке?
Рэйчел засмеялась. Стоя рядом с Мейсоном, она вновь почувствовала себя семилетней девочкой — вот они вдвоем спускаются на его велике у них в Скарсдейлских горах.
Мейсон между тем провел ее к группе своих друзей, сидевших за отдельным столиком. Несколько парней тут же принялись пялить на нее глаза. Рэйчел почувствовала, как вся напряглась от страха, вспомнив, с какими намерениями она сюда явилась.
— Хай! — как можно небрежнее произнесла она, приветствуя всех скопом, кивая головой, пока Мейсон одно за другим называл имена, которые она, естественно, не запомнила. Пот начинал щекотать ей подмышки — и это несмотря на два слоя дезодоранта. В голове у Рэйчел снова зазвучал голос телекомментатора: „Мы готовы к розыгрышу, ребята. Команда сгруппировалась. Матч обещает быть на славу. Сегодня мы увидим с вами нечто выдающееся. Такого это зеленое поле еще не знало. Заверяю вас: без награды сегодня вечером они не уйдут…"
Рэйчел почувствовала неудержимое желание расхохотаться. Смех пузырьками поднимался из горла. Боже, какой стыд! Она закусила губу, чтобы он не вырвался наружу: „Все что угодно, но только не сейчас!"
Разговор зашел об убийстве Кеннеди. Как и вся страна, они участвовали в игре: „Где Были Вы, Когда Услышали Об Этом?"
— Я сидел и сдавал экзамен, — сообщил рыжеволосый парень. — Тут мой „проф" вышел в коридор, вернулся и рассказал. Такой тип — всегда все узнаёт первым. Смотрю, положил голову на кафедру — и плачет, как младенец. Я прямо обалдел: неужели это правда? — На глазах рыжеволосого блестели слезы.
Брюнетка в белом платье с глубоким вырезом склонила голову, как будто молилась. Потом произнесла сдавленным голосом:
— Я ехала в такси. И услышала голос диктора по радио. Сначала я решила: „Не может быть. Это розыгрыш". Вроде того, что на нас вот-вот нападут марсиане. Мне рассказывала об этом мама — и она верила в то, что говорила. Но тут в боковом зеркале я увидала лицо водителя. На моих глазах оно сделалось зеленым. Казалось, таксиста сейчас стошнит. Потом он начал стонать, и я сказала, что хочу выйти. Мне было страшно, я боялась, что мы можем попасть в автокатастрофу…
— Я как раз был в душе и услышал крик одного из своих соседей по общежитию…
Рэйчел перестала прислушиваться. Да, нечего было сюда приходить, снова подумала она. Вся эта вечеринка не для нее. Пустая трата времени. Что касается ее плана на сегодняшний вечер, то он показался ей мелким, недостойным, эгоистичным. Решать свои личные проблемы в такое печальное для всех время… На глазах выступили слезы. Пробормотав слова извинения, Рэйчел поспешно поднялась.
Она была уже у дверей, когда почувствовала на своем плече чью-то руку. Мейсон!
— Постой! Ты куда?
— Мне что-то… нездоровится. Я лучше пойду домой, — пробормотала Рэйчел.
— Давай хоть разок потанцуем! Ты что, хочешь, чтобы мои желания не сбылись — еще до того, как я задую свечи на торте?
Оркестр заиграл шлягер Пресли „Люби меня нежно".
Мейсон потупил взор и скривил верхнюю губу в манере Элвиса. Рэйчел не смогла удержаться от смеха. И как-то так получилось, что, помимо своей воли, через минуту она уже танцевала с Мейсоном перед эстрадой, и пол был усеян золотистыми световыми бликами.
Он прижимал ее к себе, но не крепко, как обычно делали ее кавалеры. Неожиданно она почувствовала странную расслабленность и отдалась ритму музыки.
И тут Рэйчел вдруг вспомнила о своей „диафрагме", лежащей в сумочке.
Когда ей было семь, а Мейсону соответственно восемь, она один раз увидела его член. Они переодевались в свои купальники в раздевалке рядом с бассейном Голдов. Вполне невинно она спросила Мейсона, нельзя ли ей попробовать, какой он на ощупь. Тот немного поколебался и разрешил. Она быстро дотронулась — и этого прикосновения оказалось достаточно, чтобы в памяти навсегда осталось ощущение резиновой мягкости. Потом, зачарованные, они оба во все глаза глядели, как маленький розовый палец начинает расти и затвердевать, пока не превратился — размером и формой — в упаковку жвачки „Базука". Тут Мейсон покраснел, как свекла, и быстро-быстро натянул купальные трусы. С того дня он переодевался только в доме.
