Томас опустил голову.

Сорок слуг работало в доме и на фермах, и только шестеро из них изъявили желание остаться с ним до самого конца. Что ж, не такой уж плохой процент. Чего никак нельзя сказать о друзьях. Томас поднял голову и посмотрел на Данна.

— Передай всем мою благодарность, ладно? Я… я позже поговорю с каждым лично.

— Слушаюсь, сэр. — Данн собрался повернуться и выйти, но, остановившись, спросил: — Могу я узнать, сэр, как дела у мистера Дика?

Томас задумался на миг и почесал шею.

— Он держится молодцом, Данн. Я… я надеялся, что смогу освободить его под залог, но… — Томас хлопнул ладонью по лежавшему на столе скомканному письму, — боюсь, у меня ничего не выйдет. — Странно, что он мог вот так запросто, спокойным тоном разговаривать с дворецким, без обычной высокомерной властности в голосе и без фальшивой веселости, присущей беседам с друзьями.

— Мне очень жаль, сэр.

— Мне тоже, Данн. Кстати, где эти люди? — Томас не назвал их приставами.

— Двое в библиотеке, сэр, составляют опись книг, а третий в западном крыле, он описывает имущество спален.

— Как ты думаешь, сколько они еще будут торчать здесь?

— Дня два, а может, три, сэр.

Томас прищурился и немного помолчал.

— Послушай, Данн, кухарка уволилась три дня назад, так ведь? А кто же теперь готовит?

— Понимаете, сэр… — Данн слегка наклонил голову. — Миссис Брайдон и я, мы вполне справляемся, да и мисс Бригмор помогает. Она готовит для себя и детей.

— Спасибо, Данн.

— Вам спасибо, сэр.

Оставшись один, Томас сел в кресло и, подняв руки, крепко прижал пальцы к глазам. Он совсем забыл о детях, потому что не видел их несколько дней. Это она постаралась, чтобы девочки не попадались ему на глаза. Забавно, Томас мысленно назвал ее "она". Почему? Уж больно это интимное обращение к такой строгой с виду женщине. Но все же Анна добрая и ласковая. Хорошо, что она с девочками, что у них есть дом, куда они могут уйти, и в общей сложности двести фунтов годовых. Но смогут ли они жить на двести фунтов в год? Что ж, придется. Так, а сколько она получает? Томас выдвинул ящик стола, достал бухгалтерскую книгу и, открыв нужную страницу, нашел фамилию Бригмор. Анна Бригмор принята в качестве гувернантки с первого сентября 1844 года, жалованье сорок пять фунтов в год. Томас обратил внимание, что против ее фамилии не было никаких отметок относительно бесплатного пива, чая или сахара.

Сорок пять фунтов, они проделают большую брешь в бюджете из двухсот фунтов. А еще ведь нужна служанка. Мэри Пил… Что насчет ее жалованья? Томас перевернул несколько страниц. Мэри Пил, третья служанка на кухне, два фунта двенадцать шиллингов в год, бесплатное пиво, чай и сахар; повышена в должности до второй служанки, пять фунтов в год; в 1844 году повышена до должности служанки в детской, двенадцать фунтов в год, бесплатное пиво, чай, сахар.

Так, значит, еще двенадцать фунтов. И на питание для всех будет оставаться три фунта в неделю. Хватит ли этих денег? Сомнительно. Как можно будет жить на три фунта в неделю? Как можно накормить на эти деньги четверых человек?

…И что ты намерен предпринять?

Томасу показалось, что он буквально услышал этот вопрос. Мужчина медленно покачал головой из стороны в сторону. Если бы не Дик, он знал бы, что делать, поскольку остался без гроша и малейших перспектив на будущее. Томас знал, если даже удачно продадут всю собственность и вещи, то кредиторы не получат и двадцати шиллингов на каждый одолженный фунт.

Да черт с ними, с кредиторами. Гори они синим пламенем, каждый в отдельности и все скопом. Ведь все они, за редким исключением, ссужали деньги под завышенные проценты. Глядя на висевшие в ряд над каминной полкой гравюры с изображением сцен охоты, Томас спросил себя: почему же он не поступил так, как в данных обстоятельствах поступил бы любой другой, почему не отложил денег на черный день, когда имелась такая возможность? Вон, даже Данн проявил предусмотрительность и припрятал несколько бутылок рома. Можно биться об заклад, что каждый из слуг чем-нибудь да поживился. А он, что он сделал? Но разве мог он тайком спасать свои ценности, когда в доме поднялся переполох, когда с сыном случилась беда, когда дом заполнили представители закона, рассуждавшие о том, как в случае смерти пристава квалифицировать это убийство — непредумышленное или как убийство при смягчающих обстоятельствах. И, похоже, они склонялись к тому, что при любом подходе последует суровое наказание, поскольку жертвой оказался представитель закона. Да и ни один из его так называемых друзей не поверит, что Томас не припрятал чего-нибудь до или после инцидента с судебным приставом. Они скажут: только дурак мог бы позволить судейским отобрать все, а Самец Моллен далеко не дурак. Однако тот Томас Моллен, которого знал лишь он сам, оказался дураком, да и всегда им был.

Ладно, сейчас надо думать о Дике. Его обязательно следует вытащить из тюрьмы под залог, иначе до суда парень превратится в идиота. Слава Богу, что этот пристав, кажется, выживет, иначе о залоге не могло бы быть и речи. Залог назначили большой — тысячу фунтов.

Томас никогда не ожидал, что Дик так расклеится. До недавнего времени он считал, что у него растет крепкий парень. Или просто надеялся, что это так? Его собственный отец любил повторять: человек может не бояться разъяренного быка, если сам он сидит на лошади и держит в руках ружье. Но когда он встретится с быком пешим и без ружья, угадайте, кто первым бросится наутек?

И Дик встретился с быком в виде закона, оказавшись без ружья и без лошади. Когда сегодня Томас смотрел на сына в совершенно пустой комнате для свиданий, он почувствовал к нему одновременно жалость и презрение. Конечно, это его сын, но он сам виноват в несчастье, обрушившемся на них на всех. Из ложного чувства гордости Дик набросился на этого чертова неблагодарного лакея. А ведь не сделай парень этого, и между ним и Фанни Армстронг все было бы улажено, и без сомнения все в особняке были бы заняты в этот самый момент лихорадочными приготовлениями банкета по случаю их обручения. Теперь же Дику придется довольствоваться тюремным ужином из одного блюда.

Мысли Томаса снова вернулись к детям. Надо повидать их и приказать переселиться в коттедж, потому что атмосфера в доме невыносима ни для кого, а уж тем более для детей. Он медленно протянул руку и позвонил в колокольчик, подумав при этом: а каково будет чувствовать себя, когда на зов колокольчика никто не откликнется… ладно, наверняка он скоро узнает это.

Прошло несколько минут, прежде чем в дверях появился как всегда почтительный Данн.

— Слушаю вас, сэр.

— Передай мисс Бригмор, что я хочу поговорить с ней… пожалуйста. — Почувствовав, как воротник рубашки сдавил шею, Томас просунул под него палец. Никогда в жизни он не говорил своему дворецкому "пожалуйста". Иногда небрежно бросал "спасибо", но не более того. Неужели надо стать бедняком, чтобы научиться хорошим манерам? Да, как ни странно, но придется чему-то учиться в этот час испытаний…

Как только мисс Бригмор постучала в дверь кабинета, Томас немедленно пригласил ее войти. Осторожно закрыв за собой дверь, она неспешно подошла к столу и окинула Томаса открытым, без тени смущения, взглядом. Анна была благодарна хозяину за то, что он положил конец ее жизни девственницы и связанным с этим душевным мукам. Она никогда не считала девственность добродетелью и сомневалась в праве листа бумаги узаконивать естественное желание. А если женщина удовлетворяла это желание до подписания бумаги, то к ней приклеивали ярлык распутницы и шлюхи. Тогда как у мужчин удовлетворение страсти считалось вполне естественной процедурой, которая превращала его в лихого парня и настоящего мужчину. У Анны имелись свои тайные убеждения относительно прав мужчин и женщин, а особенно женщин. И только необходимость зарабатывать на жизнь заставила ее так долго скрывать свои взгляды и хранить девственность.