– Нет! – вскрикнула Кали, зябко поведя плечами. – При отъезде из Лос-Анджелеса я поклялась никогда больше не позировать перед камерой. И я себе не изменю. Мне ни к чему новая карьера и паблисити.

Терпение Тревиса истощилось.

– Кали, мне плевать, что вы сделаете с повестью. Сожгите ее, выбросите, опубликуйте, мне все равно. Когда я думал, что буду снимать автора «Человеческих слабостей», меня не волновало, какая она с виду – высокая, маленькая, худая, толстая и есть ли у нее бородавка на кончике носа. Мне было важно другое – если у нее хватило сил написать с такой искренностью, то это должно отразиться и на лице. И я решил, что должен его заснять.

У Кали разболелась голова, и она прижала пальцы к вискам. Она написала о своем браке и смогла избавиться от демонов, терзавших ее душу со времени развода. Кали дала Дженни почитать повесть только потому, что взялась за нее по просьбе подруги. Все написанное было личным, выстраданным, полным глубинных женских эмоций. Она не ждала, что повесть прочтет кто-нибудь посторонний, особенно человек типа Тревиса, способный увидеть в ее словах больше, чем она могла позволить.

– Возможно, именно это вам и надо, – спокойно проговорил Тревис. Он приблизился и встал позади нее. – Тогда вы вернетесь в Лос-Анджелес в лучах славы и покажете всем, что вам наплевать на их мнение.

– Мне отнюдь не наплевать.

Он положил ей руки на плечи.

– Нет, вам это должно быть безразлично. Если бы вас не волновало будущее, вы бы жили там с высоко поднятой головой, смеялись и посылали бы всех к черту. А вместо этого вы спрятались здесь, в глуши, и даже друзья не в силах вас отыскать.

Кали повернулась и высвободилась от его рук.

– Я быстро разобралась, кто мои друзья, и могу пересчитать их по пальцам одной руки. Я хочу жить простой жизнью, и эта глушь меня вполне устраивает. Здесь никому не интересны марка твоей машины или твой парикмахер, фирменная этикетка на твоей одежде или дорогой курорт, который ты предпочитаешь. Эти люди привыкли друг к другу и не выносят чужаков. Но если тебе трудно, они первыми придут на помощь. Для них это не благотворительность и не жалость, это просто стиль их жизни. Я не бежала, я покинула бессердечный город и обрела здесь свою душу. Жаль, что я не поняла это в молодости. И когда моя дочь вернется ко мне, мы никуда отсюда не уедем. Я хочу, чтобы она выросла среди людей, знающих всему цену.

– А вам не приходило в голову, что, вернувшись в Лос-Анджелес, вы достигнете большего в поисках Черил, чем сидя здесь, в глуши?

Тревис прошелся по комнате и взял цветную фотографию девочки с материнским цветом волос и глаз.

– Мои дела ведет отличный адвокат, и мне незачем жить в городе. А здесь мне хорошо. И довольно, мы все выяснили. Надеюсь, вы сейчас соберете вещи и выедете на дорогу до темноты. В конце концов, вы же не хотите попасть в аварию? – Ее напряженный смех подсказал ему, что она рассчитывает на его немедленный отъезд.

У Тревиса от изумления дрогнули усы.

– Вы так разгорячились, мадам, что не заметили, как снова полил дождь. Хотите вы или нет, а мне придется у вас погостить.

Кали покраснела, представив себе, как его мотоцикл с грохотом врезается в дерево. Конечно, у нее не хватит жестокости, чтобы выгнать его под ливень. Каким ветром занесло именно его и именно в тот момент, когда она начала возвращаться к жизни? Кто так дьявольски подшутил над ней?

У Тревиса был самодовольный вид, и она поняла, что он не сомневается в удачном завершении своей поездки. Но он не знает Кали и зря рассчитывает на легкую победу. Своего Тревис Йетс не добьется. Вернуться в Лос-Анджелес и снова предстать перед камерой – в гробу она это видела.

Тревис никогда не любил делить кров с кем-либо, а уж с женщинами особенно. Как– никак они не отличались особой аккуратностью – разбрасывали всюду белье и чулки, оставляли косметику в ванной комнате и забывали вешать платья в гардероб. И постоянно мудрили с разными новомодными диетами – насыщенными протеинами или мясными гидратами, фруктовыми или овощными, а случалось, и просто голодали. О, как они любили говорить о диетах!

Кали была совсем другой. Во-первых, она теперь не употребляла декоративную косметику, и он обнаружил в ванной лишь лосьон для очищения кожи и увлажняющий крем. А когда бегло оглядел ее спальню, то понял, что она на редкость чистоплотна. Судя по тому, как Кали привыкла питаться, можно было подумать, что ей вообще незнакомо это отвратительное короткое слово – диета. Говорили они мало, она по-прежнему избегала его, но Тревиса это не беспокоило. Скорее озадачивало и чуть-чуть раздражало.

Новая Кали Хьюджес стала для него настоящим открытием. Прежде ее считали гостеприимной хозяйкой с безукоризненными манерами, но сейчас Тревис с трудом выдерживал ее угрюмое молчание. К ней нельзя было подступиться. На двоих она готовила лишь обед, да и то рассчитанный на скромный женский аппетит, а не на здорового мужчину. По вечерам она читала у себя в спальне, а он обычно смотрел видеокассеты. Тревис понял, что, если зарядившийся дождь не кончится через пару дней, у него лопнет терпение. В таком состоянии он способен на что угодно и вполне может убить Кали. В доме было сыро и довольно холодно, и он не на шутку боялся простудиться. К тому же всякий раз, когда он смотрел на Кали, в нем вспыхивало желание.

Она тоже чувствовала себя неловко, но с ненавистью признавала, что к Тревису невозможно придраться – в ванной после него все было чисто, он не донимал ее расспросами, по вечерам не приставал к ней и вообще вел себя ненавязчиво. Однако она поминутно ощущала его присутствие и, как ни старалась, не могла выкинуть мысли о нем из головы. Иногда ей казалось, что стоит напрячь волю, и жизнь войдет в старую колею. Но тут же поправляла себя, сознавая, что хрупкое равновесие безнадежно нарушено и ее усилия тщетны. Пока Тревис у нее в доме, о каком-либо покое нужно забыть.

В последние дни Кали просыпалась раньше обычного, наспех завтракала и отправлялась в конюшню кормить и чистить лошадей. Тревис предложил ей свою помощь, но она вежливо отказалась. В это время ей хотелось быть одной. К счастью, больше предложений не последовало.

На третий вечер их вынужденного совместного пребывания под одной крышей Кали ощутила тревогу. Она сидела в гостиной, наблюдая, как Тревис ставит на видеомагнитофон очередную кассету.

«Почему он чувствует себя у нее так чертовски свободно?» – со злостью и презрением подумала она. Он по-хозяйски откинулся на кушетке, вытянул свои длинные ноги и стал смотреть какую-то комедию.

– Скажите, у вас есть попкорн? – внезапно спросил он, поворачиваясь к ней.

– Нет! – отрезала Кали.

Взгляд у нее был каменно-твердый, подобно горе Рашмор.

Тревис вздохнул.

– А у меня слюнки текут, как только подумаю о миске попкорна.

– Вы можете получить их в кинотеатре в Биксби.

За всю ее жизнь мало кто внушал Кали такую неприязнь. По натуре она отнюдь не была злой или ожесточенной. Даже своего отца она больше боялась, чем ненавидела. У нее открылись глаза на темные стороны жизни только после скандала с Блейном и его бесконечных измен. Она начала видеть дурное в людях, презирать себя за непростительно затянувшуюся наивность, но даже его не смогла по-настоящему возненавидеть. А вот теперь она почувствовала, что в ее душе поднимается волна жгучей ненависти к Тревису, его обтягивающим мощный торс рубашкам, узким джинсам и грубо высеченным чертам лица, которые никак нельзя было назвать красивыми. Даже небритый, он выглядел дьявольски сексуально.

– Вы когда-нибудь бреетесь? – выпалила она.

Ее вопрос прозвучал скорее как обвинение.

Тревис изумленно повел усами.

– Разве сегодня суббота?

Кали наморщила лоб.

– Нет, но какое это имеет значение?

– Я бреюсь по субботам, – невозмутимо ответил он.

– После субботней ванны поздно вечером? – Она открыто издевалась над ним, но ей было трудно сдержаться.