— Это не похоже на Харлана, — прокомментировал он, как будто его мнение было самым авторитетным. — Обычно он держится в рамках и не раздает удары направо и налево без всякой причины. Интересно, в чем причина теперь?

— Я не знаю, но он назначил собрание на три часа дня, и вам лучше там присутствовать.

Мо печально вздохнул.

— Я не понимаю — он хочет, чтобы я делал свое дело или слушал его лекцию?

— Если бы я был на твоем месте, я бы пошел послушать, что он скажет.

— Отлично. — Мо опустил рассеивающий фильтр, который держал в руках, с явным раздражением. — Сверните его кто-нибудь. Мистер Джеймсон приказывает явиться на ковер. Лиза, ты все сделала великолепно, крошка.

Он протянул руку, чтобы помочь ей встать со стула. Она неуклюже поднялась. Даже после того, как она просидела полдня с забинтованной и покрытой мокрым полотенцем лодыжкой, нога не перестала ныть.

— Спасибо, Мо. Я полагаю, мне тоже надо пойти на собрание?

— Ты входишь в нашу семейку, так что лучше обеспечить себе безопасность, чем потом жалеть. Если у Харлана дымит фитиль, не надо заставлять его ждать тебя.

Дымит фитиль — что-то из артиллерийской терминологии. Человек, которого увидела Лиза перед сборищем удивленных сотрудников фирмы, был похож на искрящийся динамит. Лиза проскользнула на незанятое сиденье сзади, удивляясь, как и все присутствующее, в чем дело. Взгляд Харлана на мгновение остановился на ней, и все, что она поняла, так это то, что темные мрачные штормовые облака сгущаются и готовы разразиться грозой.

За всех высказался Стив Дайэл.

— Что тут намечается, Харлан?

Харлан остановился перед ним и сказал так тихо, что они едва слышали его:

— Ничего.

А когда они все подались вперед, чтобы лучше слышать, он взревел:

— Ничего!

И все разом подпрыгнули на своих местах.

Он снова принялся расхаживать из угла в угол, как дикий зверь, посаженный в клетку. Когда Харлан заговорил короткими отрывистыми фразами, он переводил взгляд с одного лица на другое, и его яростный взгляд был как отточенная сталь.

— Мы три месяца занимаемся расширением нашего предприятия, в которое я вложил свое сердце и душу, не говоря уже о средствах, и ничего не сделано так, как должно быть. Я плачу каждому из вас больше, чем вы стоите, но никто из вас не отдает и половины того, что я ожидаю. Может быть, для вас это просто служебные обязанности, но в этом вся моя жизнь, и, черт побери, вы должны выполнять работу как следует. Я не потерплю иного отношения к делу.

В комнате было так тихо, что они слышали его тяжелое дыхание.

— Что я должен, по-вашему, делать, когда люди, которым я доверяю, не делают того, что я прошу их? Я что, должен ходить за вами и проверять все и на все выдавать разрешение? Разве за это я вам плачу? Я вложил в это дело сотни тысяч, и что я получаю взамен? Ерунду!

Харлан потряс отпечатками с пленки, которую Тедди отснял во время утренней экскурсии. Все, что он увидел на этих снимках, — улыбающуюся Лизу под ручку с Чаком Уэббом. Его рука конвульсивно сжалась, сминая твердую бумагу.

— Я получаю картинки, которые выглядят, как ученические работы, и модель, которая больше похожа на куклу Барби, чем на живую женщину. Я не могу это использовать.

Он бросил отпечатки на пол и наступил на один из них.

Тедди бросился поднимать измятые фотографии и устроил целое представление из своих попыток разгладить их. Он критически посмотрел на плоды своей работы, затем сказал своему разгневанному начальнику:

— Харлан, с этими снимками все в полном порядке. Я не знаю, какая муха тебя укусила, но…

— Уйди с глаз моих, Тедди! Если я говорю, что это халтура, то это так и есть.

Рыжий фотограф сказал без всякого выражения:

— Тебе виднее, ты ведь босс.

Он бросил снимки на пол и сел на место.

Разобравшись с фотографом, Харлан пошел дальше, критикуя работу то одного, то другого, пока все сотрудники не стали мрачными и не начали скрипеть зубами в безмолвном протесте. Лиза притаилась позади всех, ожидая, когда же дойдет очередь и до нее, но он не удостоил ее даже взглядом и прошел мимо.

Мэгги следила за ним со своего места, полируя ногти, и ее лицо не выдавало внутреннего смятения. Она видела это шоу раньше, и оно было ей неприятно. Наконец, когда не осталось почти никого, не подвергшегося безжалостному разносу, Мэгги заговорила скучающим тоном:

— Харли, ты всем нам продемонстрировал свои диктаторские замашки. А теперь нам лучше вернуться к работе.

Он повернулся на каблуках и уставился на нее. Его голос прозвучал тихо и холодно:

— Не тебе указывать мне, Мэгги. Ты не моя мамочка.

— Ох, прости, — воскликнула она издевательски-извиняющимся тоном. — Ты единственный здесь, у кого есть право иметь собственное мнение. Кроме того, здесь все твое, не так ли? А мы все бедные безответные поденщики, которые должны только гнуть спину и вкалывать. Ну, так эти поденщики несколько удивлены твоим нынешним поведением. Прости нас за то, что мы не так совершенны, как ты. Если вам не нравится то, что мы делаем, — язвительно сказала Мэгги, — замените нас или делайте все сами, мистер Джеймсон, поскольку вы не нуждаетесь ни в ком!

— Ты знаешь, где здесь дверь.

После этих слов настала мертвая тишина. Мэгги встала, собрала неторопливо в свою сумку бумаги и обратилась к Харлану с безукоризненной вежливостью:

— Не надейся, что это остановит меня.

Ее каблуки прогрохотали по плиткам пола, когда она гордо и с достоинством проследовала до двери, не бросив назад ни взгляда.

Тяжело дыша и совершенно утратив контроль над собой, Харлан повернулся к своей безмолвной аудитории.

— Ну, что вы здесь сидите? У вас есть работа, по крайней мере сейчас. Так марш работать!

Когда они все остались на своих местах, глядя на него, как будто он вполне созрел для заведения, где стены обиты мягким защитным покрытием, Харлан сам вылетел из комнаты, оставив их совершенно потрясенными. Все были в недоумении потому, что Харлан Джеймсон никогда не бросался на своих. Его сотрудники были его семьей. Он заботился о них, баловал их, шутил с ними, посылал их матерям цветы на день рождения. Когда он взрывался, это всегда было направлено вовне, и никогда — внутрь. За исключением этого раза. И все сидели подавленные, не понимая, что же случилось с их шефом…

Лиза нашла Харлана возле перил, яростно дымящего сигаретой. От него распространялись волны гнева и напряжения вместо обычной его созидательной энергии. Лиза немного постояла в раздумье. Она не была уверена в том, что хочет встретиться с ним, когда он в таком мрачном и непредсказуемом настроении. Но что-то подтолкнуло ее. И этим толчком было, скорее всего, выражение его лица, когда Харлан смотрел, как уходит Мэгги. Лиза видела его только один миг, но ошибиться не могла. Это был панический страх и растерянность. Так мог бы смотреть давным-давно мальчик из Оклахомы. Вся его ярость и сила оказывались всего лишь бравадой. Лиза единственная заметила эту перемену и единственная распознала ее. Когда-то она пришла к нему в полном отчаянии ради перемены, которая спасет ее, и он действительно помог своей программой «Все для вас». Разве могла она сейчас остаться в стороне и равнодушно наблюдать за его мучениями?

Именно сострадание заставило ее преодолеть последние футы, разделявшие их, до того места, где он стоял, изучая сумеречное небо с невероятной сосредоточенностью. Другой причиной было то, что она любила его и не могла перенести мысль, что он покинут и страдает. И Лиза набралась храбрости выхватить сигарету у него из руки и выбросить ее за борт.

Харлан резко обернулся, и она увидела, как сильно он удивился. Он мог бы ожидать такого решительного действия от Мэгги, но не от нее. Потом его глаза сузились, он вытянул из кармана пиджака полную пачку и щелкнул по ней так, что сигарета выскочила из упаковки, и зажал ее губами. И продолжал при этом пристально смотреть на нее — надменный сильный мужчина с вызовом в глазах. Взгляд этот как будто говорил: «Ну, давай! Забери ее у меня. Я разрешаю тебе попробовать».