— Это что — так ужасно? — мягко спросил он, коснувшись ее уха губами.

Она резко обернулась, и он был вынужден отступить. Взгляд ее выразительных глаз был полон гнева.

— А я — часть этой сделки?

Он вовсе не ожидал такой реакции. Он прищурил глаза:

— Что эти твои слова должны означать?

Лизл обвела рукой столик на двоих, свечи, а также огромных размеров двойную кровать, которую ей теперь было видно через полуприкрытую дверь спальни.

— Ты что, полагаешь, что я совсем дура, Джеймс? — Глаза ее горели гневным огнем. — Я — козырная карта в этих переговорах? Я прилагаюсь к купленной компании в качестве… приправы?

Теперь он смотрел на нее в полном недоумении, шокированный горечью в ее голосе.

— Но ты не понимаешь…

— Нет, — уже более спокойно сказала Лизл, — я не понимаю. Но хочу, чтобы ты знал, Джеймс: я не собираюсь становиться основой какой-либо сделки. Я не позволю себя унизить таким образом.

Она подошла к двери и взялась уже за ручку, но Джеймс накрыл ее ладонь, положенную на ручку двери, своей и тихо сказал:

— Лизл, выслушай меня, пожалуйста. Это вовсе не так, как ты думаешь.

Она грустно улыбнулась, глядя ему в глаза.

— Разве, Джеймс? Тогда, Бога ради, скажи мне, как же это выглядит.

Повисла долгая тишина, а потом он срывающимся голосом начал говорить:

— Я люблю тебя, Лизл… Я люблю тебя и желаю тебя. Я хочу на тебе женится. Все, чего я хочу — это твоего счастья, и если для этого нужно купить твою чертову телекомпанию — я решил, пусть будет так. — Лизл почувствовала, как его руки обвились вокруг нее, и она прижалась к нему, позволив, наконец, себе захлебнуться любовью. Любовь прогнала прочь весь гнев и оскорбленную гордость, которая переполняла ее сердце. Она чувствовала, как его губы целуют ее волосы, и его голос был глухим, когда он произнес: — Ты веришь мне, Лизл? Ты доверяешь мне?

Она подняла лицо.

— Это не в моих правилах, но, кажется, верю, — тихо улыбаясь, сказала она. — Я верю тебе.

— Так ты выйдешь за меня замуж?

Лизл обвила его руками, ощутив позвоночник через тонкую ткань рубашки, и пробежала пальцами по напряженной мускулатуре его плеч. Его руки обняли ее, и она почувствовала дрожь; руки были сильными, твердыми, как сталь — и все же прикосновение их было нежным, подобно прикосновению перышка. Она ощутила, как страсть сотрясла его тело, когда он коснулся губами ее шеи, и отзвук этой страсти захлестнул ее потоком.

В сознании ее крутились какие-то обрывочные мысли, из которых нельзя было сложить абсолютно ничего.

— А твоя тетя? Она знает, что ты чувствуешь ко мне?

Он перевел дыхание. Оно было неровным и хриплым. Глаза его ласкали ее.

— Поехали со мной вместе в Ханахин — и увидишь сама.

Она сделала непроизвольное движение протеста: она позволила бы обмануть себя, если бы поверила, что Хэрриет Ловелл примет их двоих с распростертыми объятиями.

Она любит его. Искушение было велико. Но она покачала головой. Маленький голосок сомнения все еще звучал в ее сердце. Ей нужно было собраться с мыслями.

— Я… мне… мне нужно окончить съемки, — солгала она.

Его голос изменился, как бы отдалившись.

— Сколько времени тебе нужно на это?

— Я… я не уверена.

— Тогда я скажу за тебя. Это займет еще две недели. В конце концов, ты сама должна принять решение, Лизл. Я не подталкиваю тебя ни к чему. Я подожду.

Он с трудом взял себя в руки, и она знала это. Но он подумал еще о чем-то, потому что глаза его неожиданно сощурились.

— А теперь давай ужинать.

В главном зале для приемов Гранд Отеля в Авиньоне был в разгаре вечер. Лизл пробиралась к дверям, чтобы выйти глотнуть воздуха. Опершись о колонну, она разглядывала полный сбор именитых гостей, приглашенных на празднование окончания съемок "Сестер Иудеи". Она чувствовала одновременно и облегчение, и удовлетворение.

Завтра ей предстояло расстаться с этой привычной уже жизнью; жизнью, которую знала с пеленок, с того времени, как помнит бабушку. И часы томления и растерянности, в которые ей предстояло принять самое ответственное решение в своей жизни, скоро минуют. Решение было принято даже ранее, чем было получено письмо от Бабушки, а пришло оно этим утром.

Она, улыбаясь, повернулась к человеку, который подошел к ней. Она умела читать в его лице, как по книге, а Тони был уже совершенно захмелевшим и от возлияний, и от подготовленной сенсации новоотснятых серий.

— Мы сделали это, — проговорил он еще раз, обращаясь скорее к себе, чем к кому-либо. — Мы сотворили своими руками еще один хит, Лизл. Тебе следовало бы витать в облаках, вместо того, чтобы скрываться по углам. Что с тобой случилось?

— Ничего не случилось, — спокойно ответила она, и ее взгляд тотчас стал намеренно независимым.

— Так веселись — у нас еще впереди прощальный завтрак. Будем обсуждать следующий сериал. Теперь, когда мы получили от Тэлботсона все деньги, которые нам нужны, мы можем парить в облаках. Скоро Джонни Люштейн выдаст такой сценарий, который потрясет телепублику, как не потрясало еще ничто и никогда. Это грандиозно: я уже вижу тебя в роли адвоката, защищающего…

— Тони… — Лизл подняла руку. — Тони, мне нужно тебе кое-что сказать.

— Сказать? Что?

— Я не подпишу следующий контракт: тебе пора подыскивать кого-то иного на роль.

Тони был захвачен врасплох: он почти поперхнулся своим коктейлем.

— Не подпишешь? Что за черт, Лизл! Что ты говоришь — эта роль написана специально для тебя!

Она повернулась к нему. Тони не привык сдаваться, но Лизл достаточно его изучила, чтобы знать, как им управлять. Она улыбнулась и подвинулась к нему поближе, повысив голос, чтобы он был слышен из-за шума музыки, голосов, смеха и звона бокалов.

— Этим утром я говорила об этом с Джонни — и мы пришли к согласию: Мелинда Лейтон лучше подойдет для этой роли. Ее образ более… более серьезен, чем мой. Она лучше будет смотреться в роли законника, чем я. Она идеально подходит для сериала.

— Какая чушь! Образ тут ни при чем. О чем ты говоришь? Именно твое лицо заставляет всю эту публику включать телевизоры.

— У меня другие планы.

— Ты рехнулась, Лизл: у тебя не может быть других планов.

— Но они есть, и не пытайся меня отговорить от моего решения: у тебя ничего не выйдет. Я уже решила окончательно.

Тони гневно взглянул на нее: взгляд его был подозрительным и ищущим ответа, будто он вспомнил что-то. Он зажег сигарету и напрямик спросил:

— Надеюсь, это твое решение не связано с тем парнем в Ирландии?

Лизл отвернулась, и лишь движение бровей выдавало ее злость.

— Это решение — мое личное дело, и не суй свой нос куда не следует!

— То есть как это?! — возмутился он. — Это и мое дело! Взгляни на факты, Лизл. Ты — королева мира! Ты можешь требовать себе такой гонорар, какой пожелаешь! Почему же ты отбрасываешь все эти возможности из-за какого-то парня, которого ты и знала всего несколько месяцев? А потом… — Он колебался, и на губах его играла нерешительная улыбка. — … Потом, как же я? Мы же с тобой — сыгранная команда!

Но что-то в выражении ее лица озадачило его, и он молча приложился к своему бокалу. Он подождал и, странным взглядом окинув ее, спросил:

— Так значит, ты решила?

— Да.

— И я ничего не смогу возразить или сделать — чтобы изменить твое решение?

— Ничего.

Тони огляделся: было жарко, несмотря на кондиционер. Затем сказал усталым голосом:

— Ну, так тому и быть. Думаю, если это хорошо для тебя — должно быть хорошо и для меня.

Лизл повернулась к нему, и ее выразительные глаза были полны любви к своему старому другу и менеджеру:

— Конечно, для тебя это будет хорошим вариантом. В конце концов ты переживешь все — ты всегда выплывал. — Она улыбнулась, а затем напомнила ему, что еще есть о ком заботиться: — А теперь, когда вскоре с тобой будет Сюзанна, перед тобой вырисовываются чудесные перспективы.