Поднялся резкий ветер с моря, и дождевые облака нависли над ними так низко, что Лизл казалось, будто она сейчас достанет их рукой. Они упаковали снасти и медленно поплыли назад к стоянке, где причалили лодку к узкому, растрескавшемуся причалу, а затем Лизл помогла Джеймсу развесить снасти в сарайчике, выкрашенном белой краской. Каждая вещь здесь имела свое место, и в этот момент Лизл узнала о Джеймсе Ловелле еще кое-что. Он был исключительным чистюлей. Он взглянул, как Лизл пытается поднять тяжелую корзину на одну из полок.

— Оставь, я сам. — Он взял корзину из ее рук и легко забросил ее на место, затем резко повернулся и взглянул на нее. Они стояли так близко друг к другу, что Лизл могла бы лишь поднять лицо — и их губы встретились бы.

Она привыкла к мужскому восхищению; умела сразу распознавать по огню в глазах желание любви. Но сердце подвело ее: она не была готова к той реакции, когда она сама страстно желала ощутить его руки на своем теле, когда ее пронзала дрожь от его ищущего взгляда, когда она испытывала невыразимое желание ощутить вкус его губ.

Он взял ее за руки и медленно, очень медленно притянул к себе. Некоторое время он будто не решался, умоляя ее взглядом своих темных глаз, а затем медленно коснулся ее губ губами.

Она очутилась в его объятиях и почувствовала чудесное тепло его тела. Джеймс обвил вокруг нее руки, забыв обо всем, кроме чудесного запаха ее тела. Он ощущал, как ее груди прижались к нему. Губы его были теплыми и полными нежной страсти. Они стояли в объятиях друг друга достаточно долго. Она ощущала, как его руки исследуют ее тело — и дрожала от глубоко затаенного, пробужденного ныне желания, которое расходилось по ее телу. Ей хотелось остаться в его объятиях навсегда.

Мало-помалу сознание Лизл начало возвращаться к ней, и она отпрянула от Джеймса, разжав объятия. Ей стало страшно от той силы влияния, которое имел на нее этот человек.

Джеймс открыл глаза, и руки его бессильно упали. Объятие распалось. Он, пошатываясь, отступил назад, пробормотав еле слышно:

— Прости меня Лизл, я не думал, что это случится.

— Не думала и я, Джеймс. — Лизл резко повернулась прочь. Она наклонилась, будто бы затем, чтобы поднять удочку, которая все еще лежала у ее ног. — Давай спишем случившееся на магию озера Бэлли-ойе.

— Мне кажется, это не только магия озера.

Он взял удочку из ее рук, и их пальцы вновь встретились. Она наблюдала, как он ставит удочку в кожаный чехол, и опять испугалась силе своих эмоций, своего отклика на его объятия.

Лизл понимала, что Джеймс ощущает то же самое. Ее хотелось, чтобы он снова прижал ее к себе, чтобы он гладил ее волосы, чтобы целовал ее вновь и вновь.

Он сконцентрировался на снастях, которые уложил тщательно по своим местам, а затем повернулся — и некоторое время они смотрели друг на друга. Взгляд его упал на неровно вздымавшуюся грудь Лизл, и ей стало ясно, что и он не ожидал такой силы эмоций от себя. Он взял ее за руку и прижал ее к губам, проговорив глухим голосом:

— Если мы сейчас не поедем, Лизл, я больше тебя не отпущу.

Они молча пошли обратно к машине. Она старалась сконцентрировать взгляд на любом предмете, что был виден впереди, но была совершенно уверена, что Джеймс смотрит на нее.

Он заметил ее дрожь и обнял за талию, но при этом движении она сразу же отпрянула. Он постарался не заметить этого, хотя и сказал:

— Хорошо, прости меня. — Голос его был деланно-небрежным. — Признаю, этого не нужно было делать.

— Тогда зачем ты?..

Он остановился и повернул к себе ее, взяв за руки.

— Даже святой будет сломлен, если окажется наедине с тобой. Ты так красива, Лизл… а я — всего лишь человек.

Его приятный голос перестал звучать, и тогда Лизл поглядела в эти гипнотические темные и вызывающие глаза — и улыбнулась. Он, казалось, совсем уже успокоился — чего она не могла бы сказать про себя. Она покачала головой и проговорила:

— Проклятье на тебя, Джеймс Ловелл.

Он протянул руку и нежно погладил ее по щеке.

— Поедем — не то станет совсем поздно.

Ни один из них не проронил ни слова, пока они ехали в Ханахин. Джеймс слегка обнял ее за талию, когда они входили в отделанный деревом холл старого дома; а когда они входили на лестницу, он нежно поцеловал ее в щеку — но не более.

Лизл повернулась было, чтобы идти к себе, но услыхала звук открывшейся двери. Она быстро обернулась, и ее охватило необъяснимое чувство вины: она увидела, как тетя Хэрри, все так же прямо и надменно, идет к ним через холл.

— Я так рада, что ты вернулся домой, Джеймс. — Голос тетушки был наполнен рыданиями. — Не хотелось бы тебя волновать, но я…

Джеймс внимательно и с участием смотрел на тетушку: в голосе явно слышалось отчаяние. Покачнувшись, она почти упала в обморок, и он быстро подхватил ее на руки.

— Что случилось, Хэрри? — Голос его был полон участия и необыкновенно нежен. Он держал сухонькое тело тети на своих мощных руках. — В чем дело?

— Ох, Джеймс, я такая бестолковая. Боюсь, что у меня был один из моих приступов — я потеряла сознание, когда ты уехал.

— Потеряла сознание?

Хэрриет Ловелл глядела на племянника покаянным взглядом голубых глаз:

— Надеюсь, ты не сердишься на меня?

— Сержусь на тебя? Как я могу на тебя сердиться? Даже и не думай. Я отведу тебя в комнату, и ты мне все расскажешь, как это случилось. — Джеймс взял тетушку под руки и нежно повел ее к лестнице.

— Могу ли я помочь? — Лизл инстинктивно двинулась к ним, но сейчас же застыла, когда увидела не оставлявшую сомнения злобу в глазах старухи. Она примерзла к месту от этого взгляда — и осталась стоять на лестнице. Но тотчас же взгляд ее переменился, когда она вновь взглянула на Джеймса, и тон ее голоса стал милым и просительным:

— Пожалуйста, дорогой, не волнуйся, все будет хорошо, когда я отдохну. Уведи меня в мою комнату.

— Конечно, милая тетя.

Лизл, отказавшись верить своим ушам, так и застыла там, где стояла. А Джеймс тем временем помогал тетушке взойти по лестнице. Когда они проходили мимо, глаза Джеймса на секунду глянули на нее через худое плечо тетушки: взгляд их был умоляющим.

Лизл охватила внезапная ярость. Неужели он так наивен и туп, что не видит разыгранной тетушкой комедии? Отвернулась, и быстро прошла в свою комнату.

Лизл вошла и плотно закрыла дверь.

Было несколько позже половины восьмого, и Лизл сидела перед зеркалом, с придирчивостью разглядывая себя. Было время спуститься вниз, но она должна была признаться себе, что опасается встречаться с Хэрриет Ловелл. И вообще: ей не нравилась сама мысль о том, что придется и далее терпеть все от нее в таком же духе. Злость ее несколько прошла после продолжительной ванны, и она попыталась докопаться до причин такой ненависти и нетерпимого к себе отношения. В конце концов, она ведь платит за свое проживание — так почему Хэрриет столь груба с ней?

Не может же быть, чтобы Хэрриет ревновала Джеймса и не желала, чтобы он показывал интерес к гостье? Ведь он находится в полной безопасности: у нее нет намерения "выкрасть" Джеймса из его драгоценного Ханахина. Допустим, тетушка заметила, что их влечет друг к другу: так что из этого? Это ничего не значит. У нее нет далеко идущих планов насчет Джеймса Ловелла — как и насчет любого другого мужчины.

Лизл гневно взглянула на свое отражение в зеркале и встряхнула золотистыми волосами. Возможно, старуха предчувствует, что Лизл легко влюбится в Джеймса Ловелла. При этой мысли Лизл закусила губу: слишком даже легко. Также очевидно, что у Хэрриет есть планы относительно племянника, и планы эти не предусматривают Лизл. Но к чему тогда все эти театральные представления? Почему ей так невыносимо их совместное времяпрепровождение? А что, если Джеймс хорошо знает свою тетушку? И понимает, что та ломает комедию? И вся эта чепуха насчет обморока его не обманывает? Ведь эта старая дева вынослива, как лошадь.