Лизл не стала дожидаться большего. Она открыла дверь и быстро вышла, громко закрыв ее за собой. Придя к себе в комнату, она села на кровать, и мысли ее завертелись, как колесо. При воспоминании о словах старой леди: "Возвращайтесь к таким же, как вы, в Лондон — вас здесь не ждали" — ее бросило в жар. Волны ярости набегали на нее, как прилив.

Почему, черт возьми, Хэрриет Ловелл так презирает ее? Что в ней вызывает такую ненависть? Лизл удивленно покачала головой и потерла виски пальцами. Она встала и пошла к туалетному столику; сощурясь, обозрела себя в зеркале. Несмотря на усталость ее мысли вернулись к Джеймсу, к той глубокой любви, что расцвела в ней в короткий срок, за который она Джеймса узнала.

Лизл не была с мужчиной около года. Может быть, поэтому она так влюбилась в Джеймса? Было ли это просто физическое влечение? Или она просто сделала вид, что это влечение — и есть любовь? Нет, ей не хотелось так думать. Физическое влечение можно распознать, и, сколько бы ни было оно красиво, та теплота, с которой она думала о Джеймсе, показывала, что чувство ее гораздо глубже. Оно было глубже, чем все, что она знала до сих пор в жизни — или воображала, что знает. Неужели она разрушит его жизнь? Она когда-нибудь вернется к своей Карьере — и значит, разрушит репутацию этой старой и гордой фамилии. Выходит, именно этого боится Хэрриет Ловелл?

А если это не страх — то что же это? У старой леди есть какие-то веские причины. Может быть, это нездоровая ревность старой женщины? Может быть, тетя боится, что останется одна? Может быть, внимание и привязанность к ней Джеймса вызывает такую ненависть, которую Лизл никогда не понять.

Она покачала головой. Нужно подождать. Слишком поздно, да и сделать она ничего не может.

Она медленно встала и разделась. Да, ее радужный мир разлетелся на куски, но возможно, утешала она себя, завтра утром все вернется. Она приняла ванну, легла и потушила свет, обняла подушку, мечтая…

В пику Хэрриет Ловелл она всей душой мечтала о том, что рука ее обнимает тело Джеймса.

Сон одолел ее, и когда он пришел, то это был такой сон, который приходит лишь к людям, крайне усталым физически и морально. Это был не дающий отдохновения, беспокойный сон, в котором ее посещали образы молодого монаха и красавицы, танцевавшей перед ним на песке под стенами обители. И, хотя ей не было видно лица наблюдавшей за любовниками зловещей темной фигуры, она знала, что в тени двух гигантских скал прячется Хэрриет Ловелл — прячется и смотрит на танцующих на песке.

Лизл потянулась и проснулась. Комната была залита солнечным светом. Ей были слышны громкие птичьи голоса за окном. Чуть позже восьми она спустилась к завтраку — и нашла на столе в холле пухлый пакет, пришедший по почте и адресованный ей. Это был сценарий продолжения сериала "Сестры Иудеи". Открыв пакет, она нашла торопливо написанную записку от Тони.

"Прошу, соглашайся на новые съемки, милашка. Деньги мы как-нибудь выцарапаем. Не губи, ПОЖАЛУЙСТА!!!"

Похоже вмешалась сама судьба — и приняла за нее решение.

— Наверное, я забыл про твой день рождения? Прости.

Это был голос Джеймса. Она быстро оглянулась и увидела его, стоявшего в дверях. Она так увлеклась чтением записки и сценария, что не заметила, как он вошел.

— Нет, Джеймс, это не подарок ко дню рождения — это мой новый сценарий, только и всего, — поспешно сказала она.

Он закрыл за собой дверь. Вокруг его глаз была краснота: очевидно, он очень мало спал.

Он не отвечал несколько минут, а когда ответил, голос его был напряженным:

— И ты согласишься на съемки?

— Думаю, да. Роль хорошая. — Лизл говорила нарочито небрежным тоном. Затем, быстро сменив тему, спросила: — Как кобыла?

— Все в порядке.

— А как здоровье твоей тетушки этим утром?

Он взял ее за руку и повел в столовую. При вопросе о тетушке его глаза вспыхнули было — но тут же вспышка прошла, и голос его был спокоен:

— Вроде бы все обошлось. Доктор О'Брайан только что уехал: дал ей успокоительное.

Лизл протянула руку и прикоснулась к его руке, серьезно спросив:

— Джеймс, а что с твоей тетушкой?

Лицо его посерьезнело.

— Я не уверен в диагнозе. О'Брайан сказал, что она сама себя мучает чем-то, а я не понимаю, чем. Я забываю порой, что она очень хрупкого здоровья.

"Хрупкого здоровья" — по мнению Лизл — было никак не применимо к несгибаемой леди, но она не стала возражать. Вместо этого она вошла вместе с Джеймсом в столовую. Джеймс принялся за вареное яйцо, а она, налив кофе, внимательно слушала его рассказ.

— Наше поместье перешло в управление Хэрри, когда умерла моя мать. Хэрри воспитала меня, вырастила; смотрела за домом, вела хозяйство. Она отдала Ханахину всю свою жизнь — но не только Ханахину, еще и мне. Я многим ей обязан. — Он слегка усмехнулся, отпив кофе. — Но хватит об истории моей жизни. Что мы делаем сегодня? Не хочешь ли прогуляться верхом?

Она улыбнулась, стараясь выглядеть естественно.

— Сегодня, Джеймс, у меня дела.

Он напряженно усмехнулся:

— Я тебе надоел?

— Нет, дело не в этом, Джеймс. Я… я думаю, пришло время возвращаться к работе.

— Чепуха!

— Для меня — не чепуха, Джеймс.

— Ну что ж, если тебе этого так хочется… — Голос его стал скучным и чужим. В воздухе висело напряжение. Спустя некоторое время Джеймс взял ее за руку и сказал: — Останься, Лизл. Останься и выходи за меня замуж.

Лизл затаила дыхание. Именно этого момента она желала более всего!

Ей хотелось громко выкрикнуть "Да! Да! Прямо сейчас!" Но тут в ее воспоминаниях встало тонкое бледное лицо Хэрриет Ловелл, и вместо этого она, запинаясь, пробормотала:

— Пожалуйста… Джеймс, ты слишком торопишься.

Он улыбнулся, нежно взяв ее руку и поднеся к губам.

— Как раз недостаточно тороплюсь.

— Я говорю серьезно.

— И я тоже.

— Я уже приняла решение. Я решила приступить к работе завтра же.

Она скорее почувствовала, чем увидела, его непроизвольное движение. Его губы сжались, и он резко отпустил ее руку. Голос его опять стал чужим, а вокруг рта собрались горькие складки.

— Понимаю.

— Не понимаешь. Пожалуйста, подумай, Джеймс: ведь это для всех будет лучшим решением.

Он бросил на нее многозначительный взгляд:

— Для кого — для всех?

— Для нас обоих. — Голос ее упал до шепота.

Она почувствовала себя неуютно под его взглядом, и глаза его от горечи стали еще огромнее.

— Что-то случилось, не так ли?

— Ничего подобного.

— Лизл, нельзя ли отложить твой отъезд?

— Нет.

Выражение его лица стало каменным.

— Ты едешь в Лондон к своей работе — или к Тони?

Глаза Лизл были полны гневом, широко распахнуты и темны.

— Это уже оскорбление, Джеймс. Значит, вот что ты думаешь обо мне?

— А что еще я могу думать? — Он прямо смотрел ей в лицо, и свет, падавший от окна, высвечивал удивление в его взгляде. Затем он мрачно добавил: — Прости, Лизл. Совершенно не хотел тебя оскорбить, просто я не могу даже мысли вынести, что ты будешь с кем-то другим.

Лизл пожала плечами, и на нее навалилось разочарование: каково будет ей-то жить с мыслью, что он, скорее всего, женится на Энид! Она тоже не выносила этой мысли.

Сделав голос по возможности веселым, она шутливо произнесла:

— Но мне ведь нужно зарабатывать на жизнь.

— О, брось, любовь моя. Я этому не верю. Здесь что-то еще.

Она двинулась к окну. Как ему объяснить поведение тетушки по отношению к ней, чтобы не быть жесткой! Кроме того, все покатилось слишком уж быстро; возможно, ему просто кажется, что он влюблен в нее — а жениться ему и впрямь лучше на Энид. Им обоим нужно время, чтобы разобраться.

Она молча стояла некоторое время, а затем повернулась и встретилась с его взглядом.

— Я хочу вернуться к работе: разве это не достаточная причина?

Джеймс напрягся, а затем заговорил ровным голосом, но Лизл показалось, что каждое слово будто забивается молотком в сталь: