Был такой случай: однажды некий мужчина зашел в магазин и спросил: «Есть ли у вас книга под названием «Рассвет и закат империи Холборна»?» А другой мужчина, в пиджаке для верховой езды, взял мою книгу о Святой Земле (она называлась «По следам Иисуса») и спросил: «У вас есть что-нибудь еще об охоте?»

Большинство продавцов букинистических магазинов могут написать увлекательные романы о своих клиентах. Они все встречались с книжными маньяками, для которых собирательство книг — непреодолимый невроз. Я думаю, они все вспомнят мужчину небольшого роста в потрепанной одежде, который на протяжении многих лет кружил, как ястреб, над книжными полками и однажды был обнаружен мертвым в своем старом доме то ли в Болхэме, то ли в Брикстоне, забитом книгами от погреба до крыши. Полицейским пришлось протискиваться боком между грудами книг. Только холостяк может стать настоящим книжным маньяком. Большинство жен излечивают жертву, когда книги начинают заполнять спальню и ванную. Иногда ловкому собирателю книг удается выбраться на Чаринг-Кросс-роуд без ведома жены.

Я помню, как однажды обратил внимание на горбуна, который рылся в книгах с жадностью коллекционера. Я встретил его в магазине. Все продавцы были с ним знакомы. В конце концов я спросил одного из них об этом горбуне.

«Он живет в пригороде, — ответил мне продавец. — Приезжает в Лондон примерно раз в полгода. Перед тем как уехать, обещает жене, что не купит ни одной книги. Но, как видите, он не может удержаться, потому что был коллекционером многие годы. Как только он приезжает в город, сразу идет на Чаринг-Кросс-роуд. Перед тем как он вернется домой, один из нас помогает ему сделать так, чтобы покупка осталась незаметной для жены. Он снимает пальто, а мы упаковываем книги с обеих сторон его горба. Я сам помогал ему много раз. Удивительно, сколько книг он может унести на спине. Хотя, конечно, с фолиантами ему не справиться…»

Я часто думаю о том, что лучшие места Лондона свободны для посещения и осмотра: Национальная галерея и Британский музей, Гайд-парк и Кенсингтонские сады, плацы смены караула и мосты и набережные Темзы, Бонд-стрит и, конечно, Чаринг-Кросс-роуд. Потерянные для мира, здесь стоят любители книг и листают, ищут и иногда даже находят то, что им нужно. Я люблю вспоминать часы, которые провел здесь, все равно — весенним утром или зимой, не обращая внимания на замерзшие ноги, слыша лишь, как звенит дверной колокольчик, впуская или выпуская очередного посетителя. Но особенно дороги мне те бесконечные вечера, когда при свете лампы поблескивали золотом за стеклами буквы на переплетах.

Танцплощадка на Тоттенхэм-корт-роуд сотрясалась от новомодной музыки — если можно так назвать эту абсолютную дисгармонию, — известной как «бибоп». Размеры площадки поражали воображение. Большинство танцующих составляли чернокожие, изгибавшиеся в танце с грацией пантер, причем партнершами у многих были белые девушки. Я разглядел жилистого ямайца, смуглого полинезийца, высоких и более светлых, чем прочие, банту. Наряды некоторых выглядели весьма экстравагантно: американские костюмы с квадратными плечами, коричневые ботинки, яркие галстуки; другие смотрелись бедновато, а третьи — потрепанные и какие-то растерянные, словно попали на Тоттенхэм-корт-роуд прямо с междугороднего автобуса. Зато все они прекрасно знали, как нужно двигаться под эту музыку: партнерши то оказывались от них на расстоянии вытянутой руки, кружились, затейливо перебирали ногами, то вновь подлетали вплотную — и продолжали вертеться и топотать.

Африканская интервенция — нечто для Лондона новое. Чайна-таун уже далеко не тот, что прежде, а африканские кварталы Лондона тянутся от Чаринг-Кросс до Юстона. Считается невежливым называть этих людей «черными» или «неграми», предпочтительнее именовать их «цветными джентльменами».

Полицейский инспектор, с которым я столкнулся на выходе с танцплощадки, сказал мне, что чернокожее население Лондона все увеличивается. Многие из этих «цветных джентльменов» — студенты, попавшие в метрополию стараниями министерства по делам колоний. Некоторые из них — вполне приличные люди, но далеко не все. Кроме того, в городе много нелегальных иммигрантов, в первую очередь из Вест-Индии; после краткого тюремного заключения за нарушение иммиграционного законодательства они оказываются на улице, вынужденные самостоятельно добывать средства к существованию — и, разумеется, чаще всего попадают на «дно».

Инспектор согласился со мной в том, что черный Лондон — нечто неожиданное и неведомое. Сравнивать лондонские «черные» кварталы с нью-йоркским Гарлемом не совсем корректно: ведь здешние цветные — сплошь мужчины, ни о какой семейной жизни не идет и речи. Цветное население Лондона состоит из юношей-студентов, мужчин, числящихся студентами, и нелегальных иммигрантов мужского пола из африканских государств и зависимых территорий.

На танцплощадке я заметил нескольких лощеных типов с сигарами, явно местных вожаков, которых раньше (и позже) встречал в Гайд-парке, где они витийствовали о несправедливости белого мира по отношению к черным. На танцах, как мне показалось, они охотно забывали свои обиды на мир белых.

Я спросил инспектора, много ли преступников среди чернокожих. Его ответ был краток, но весьма выразителен.

— А как по-вашему, министерство по делам колоний понимает, чем рискует? — уточнил я.

— Спросите меня о чем-нибудь другом, — усмехнулся инспектор.

Я осматриваю Риджентс-парк, посещаю зоопарк и музей восковых фигур мадам Тюссо. Вспоминаю старый Каледонский рынок и сожалею о том, что его больше не существует. Отправляюсь в Британский музей, где осматриваю Милденхолльский клад и корабельное погребение Саттон Ху, и присутствую при операции в одной лондонской больнице.

Поклонники принца-регента (полагаю, таковых сегодня немало, судя по тому, какой популярностью пользуется мебель в стиле эпохи Регентства), вероятно, согласятся с тем, что одним из его выдающихся достижений на ниве градостроительства стала Риджент-стрит. Это одна из самых красивых улиц Лондона, без нее уже представить город так же невозможно, как изображать Вест-Энд крохотным, ничем не примечательным квартальчиком. В добрый для Лондона час регент принял решение построить себе дворец на Мэрилебон-Парк-Филдс и соединить его длинной и широкой, подходящей для церемониальных шествий улицей с дворцом Карлтон-хаус. За образец были взяты те замечательные улицы, которые приблизительно в ту же пору строил в Париже Наполеон.

Риджент-стрит пролегла через район жутких трущоб, базаров и старых постоялых дворов, где бандиты с большой дороги прятали награбленное добро, и через заболоченную местность, где еще совсем недавно любители охоты вроде генерала Оглторпа стреляли вальдшнепов. Дворец регента так и не был построен, но я уверен, что его планировали возвести в том месте Риджентс-парк, где сегодня находится Сад роз королевы Марии. Дворец Карлтон-хаус, где «Принни» развлекал своих друзей и многочисленных любовниц, полностью исчез, если не считать нескольких колонн, которые ныне поддерживают портик здания Национальной галереи и часовню Букингемского дворца.

Изящный изгиб Риджент-стрит в том месте, где она, пересекая площадь Пиккадилли-Серкус, уходит в сторону Оксфорд-Серкус, — одно из красивейших мест Лондона. Даже реконструкция не смогла лишить улицу очарования. Архитектор Нэш был вынужден пойти на такую планировку в связи с невозможностью выкупить ряд частных владений к востоку от новой дороги. Столкнувшись с суровой необходимостью, он весьма умело обратил ее во благо и чрезвычайно удачно обогнул эти владения. Нэш был валлийцем из Кардигана, и это Княжество [50], вне всяких сомнений, гордится своим талантливым сыном, внесшим столь заметные изменения в облик столицы; ведь Риджент-стрит следует рассматривать не иначе как «королевскую милю», ведущую к террасам Риджентс-парк.