Три года спустя, декабрьской ночью 1688 года, странные события имели место во дворце Уайтхолл. В окна стучал дождь, над крышами Лондона свистел ветер. Яков II и его супруга, королева Мария, как обычно удалились к себе в опочивальню в десять часов вечера. Они ждали, прислушиваясь, когда затихнут все звуки в темных коридорах дворца. Незадолго до полуночи королева переоделась в платье прачки. Появились две женщины в грубой простой одежде, они на цыпочках вошли в спальню, неся какой-то сверток. Развернув льняные пеленки, королева увидела своего шестимесячного сына, Якова, принца Уэльского, которого впоследствии назовут Старшим Претендентом.

Король обратился к двум своим доверенным друзьям, переодетым в морскую форму, шевалье Сен-Виктору и графу де Лозун, которые появились следом.

— Я вверяю вам мою королеву и моего сына, — сказал король с глубоким волнением в голосе. — Несмотря на весь риск и опасность, доставьте их как можно скорее во Францию.

Он попрощался с женой, посмотрел на спящего сына, а затем странно одетая группа людей отправилась на цыпочках через спящий дворец, по большой галерее и вниз по лестнице к задним воротам.

Яков подошел к окну и прислушался к реву зимней бури. Вильгельм Оранский высадился на английский берег и объявил себя протестантским спасителем Британии. Трагедия дома Стюартов приближалась к развязке.

Королева со своими служанками и двумя французами пересекла Темзу на шлюпке и укрылась от дождя в стенах церкви Святого Ламбета, дожидаясь появления кареты. Она смотрела на темное скопление крыш и дымовых труб на другом берегу — на свой дом, который ей больше не суждено было увидеть. Через несколько дней король также бежал из дворца Уайтхолл, чтобы соединиться со своей семьей во Франции. Пересекая Темзу тем же путем, он протянул руку над бортом лодки, и Большая государственная печать Англии исчезла в темной воде реки.

Пожалуй, это было последнее историческое событие в жизни Уайтхолла. Стюарты, чьи подвиги и ошибки много лет составляли его историю, покинули дворец, оставив его заброшенным и забытым, пока Судьба в образе обыкновенной прачки не предала здание огню. «Уайтхолл сгорел дотла, не осталось ничего, кроме руин» — вот и все, что говорит Ивлин о дворце, который он знавал в лучшие времена, когда Уайтхолл полнился красотой, гордостью и мощью. Пять или шесть человек погибли вместе с ним в огне, но, по словам современника, к счастью, все они были «обыкновенными, никому не известными людьми».

Я иду в Вестминстерское аббатство и рассказываю о том, как его реконструировал король Эдуард Исповедник, а потом король Генрих III. Описываю надгробия монархов, Коронационное кресло и монаршие склепы, расположенные под часовней Генриха III. Глава заканчивается описанием византийской базилики, расположенной неподалеку от Виктория-стрит.

Последний настоятель Вестминстерского аббатства, доктор богословия де Лабильер, войдет в историю как самоотверженный человек, который отказался покинуть Лондон и свой пост даже во время воздушных налетов. Он вполне мог бы уехать в эвакуацию, и его долго убеждали сделать это, после того как бомба разнесла на куски покои настоятеля. Но он твердо стоял на своем: пока существует аббатство, в нем неотлучно служит настоятель.

Де Лабильера с благодарностью будут вспоминать все посетители аббатства, поскольку именно он распорядился открыть для прихожан западные врата и сделать их, как положено, главным входом в собор. До этого пользовались убогим входом через северный трансепт, где человек, пришедший сюда впервые, тут же терялся среди усыпальниц и надгробий. В те дни, я думаю, тысячи людей так никогда и не сумели добраться до алтарной части.

Незабываемое впечатление производит вид, который открывается перед вами, когда вы проходите в собор через западный вход: узкий неф, колонны и арки, отражающиеся друг в друге, словно музыкальные созвучия. А дальше, в восточной части собора, как заключительный аккорд всего этого величия, виднеется апсида пребистерия, или святая святых, в лучах света, льющегося из фонаря купола и из боковых трансептов.

Мне всегда очень трудно пройти мимо Вестминстерского аббатства. Гораздо больше времени я проводил, бродя по нему без определенной цели или сидя где-нибудь по соседству и разглядывая старые здания. Однажды, придя сюда, я попытался вспомнить, сколько событий произошло здесь на моих глазах с момента окончания войны в 1914 году. Во-первых, я хорошо помню торжественные похороны Неизвестного солдата. Церемония была глубоко прочувствованной и полной исключительного достоинства. Все те, кто потерял своих мужей и сыновей в кровавых жерновах войны, ощутили одно: даже если Неизвестный солдат и не был чьим-то сыном, мужем, братом, — по крайней мере, толика памяти о потерянных близких отныне покоится в самом сердце Лондона, увековеченная в пантеоне нашего народа. Для меня церемония была особенно значимой, поскольку в этот день я приехал из Дувра, куда на моих глазах прибыл эсминец с завернутым в национальный флаг гробом Неизвестного солдата на борту. Это было волнующее переживание — прийти на похороны вместе с королем Георгом V, который в своей фельдмаршальской форме стоял впереди всех присутствующих, в то время как останки обыкновенного английского солдата (кто знал, кто хоть раз встречал его?) хоронили рядом с великими государями и бессмертными героями прошлого.

Еще я помню похороны королевы Александры. Она доживала свои последние дни в Мальборо-хаус, становясь все более хрупкой и тонкой, — маленькая старая леди, пережиток ушедшей эпохи. Глядя на пламя коричневых свечей вокруг ее катафалка, я думал о том, что смотрю на последний отблеск времен, подобных эпохе правления Карла II — короткого периода Реставрации, который в последний раз явил во всем блеске богатство и достоинство аристократии.

Вспоминаю также свадьбу короля Георга VI, а затем и церемонию его коронации, на которой я присутствовал. Вопреки всем законам притяжения я парил в толпе зрителей на галерее над алтарем, глядя вниз, в каменную пропасть, где в сверкании света посреди собора наше прошлое оживало с почти невероятным великолепием. Я никогда не забуду тот миг, когда с короля сняли верхние одежды для помазания. В древние времена государь обнажался до пояса, поэтому и поныне четыре кавалера ордена Подвязки держат над королем балдахин из золотой парчи, чтобы скрыть его от посторонних глаз. Я помню, как архиепископ Кентерберийский приблизился к государю в сопровождении настоятеля аббатства, который держал в руках склянку с елеем и ложку. Я видел, как настоятель налил елей в ложку, архиепископ окунул в него пальцы и, просунув руки в прорези на балдахине, коснулся вначале ладоней короля, его обнаженной груди и затем темени. И из-под балдахина вышел новопомазанный монарх, одетый только в белые атласные бриджи, чулки и рубашку из белого шелка, без каких-либо знаков королевской власти. Он преклонил колена в молитве, пока архиепископ благословлял его на правление. Затем началась сложная церемония коронации: восседая на Коронационном кресле, король в белых одеждах постепенно облачался в монаршие регалии. В конце концов король стал подобен византийскому императору: со скипетром в руке, на пальце горит рубиновое кольцо, которое называют «обручальным кольцом Англии». Вся церемония была проникнута неким священным духом, затрагивала самые глубинные чувства, и я осознал, почему помазанники Божьи и весь народ верит в то, что руки короля обладают сверхъестественной силой и способны одним прикосновением принести исцеление или проклятие.

В церемонии коронации замечательна атмосфера ее подлинности, достоверности. Все присутствующие были в парадных туалетах, но в этом не чувствовалось никакой фальши, ничьи наряды не выглядели маскарадными костюмами. На костюмированном балу, сколь точно костюмы ни копировали бы оригинал, никто не выглядит в них «настоящим» (кроме, может быть, итальянских маскарадов, где люди каким-то образом умудряются в точности походить на своих предков). Но на коронации даже самые разодетые лорды и пэры выглядели как минимум правдоподобно, поскольку большинство из них действительно являлись важными государственными деятелями. Это был как бы внезапный выплеск прошлого в настоящее, и я всегда буду считать коронацию самым замечательным зрелищем, которое я когда-либо видел.