— Ну как вы тут? — Улыбаясь, она вошла в квартиру и поймала на себе удивленный взгляд детей. — Что смотрите? Ну-ка быстро помогать! Будем печь блины!

Когда муж-папа пришел с работы, дома его ждали объевшиеся блинами дети, запах корицы и многообещающая улыбка жены.

— Скорее мой руки!

— Что-то случилось?

— Конечно! Муж пришел! Разве это не праздник?

В субботу они пошли в магазин и купили ей новое пальто, элегантное, кашемировое. А потом на оставшиеся от стиральной машины деньги отправились в недорогой ресторанчик и отметили это событие.

Ну, скажите мне, солгите, дорогие читательницы, что, дескать, все это ерунда, у вас все настолько классно, что никогда вы и помыслить не могли ни о каких «любовях» и капитанах Грэях! Так я вам и поверю… Может, у многих все было и есть не так плохо и грустно, как было у меня, но все равно — лжете, милые мои! Не верю я в многолетние счастливые браки, которые заключались в ранней молодости. По той простой причине, что почти ни единой такой пары, возникшей много-много лет назад, и не распавшейся через пять, десять, пятнадцать, двадцать лет, не знаю вообще. А те немногие, которые не распались… Лучше бы уже разошлись эти ребята, а то и до убийства недалеко…

Ох, ну как же меня сильно мутит в этом моем материале от концовки. Сахарно-сиропное, розово-слюнявое, тупо-утешительное нечто. Плохо, когда получается лживо. Закончить статью надо было на стиральной машине. Но как же! Нужен позитив, менторское объяснение читательницам, что их счастье — рядом с ними в виде детей и любимого мужа: конечно, любимого, «в глубине души, где-то очень глубоко» (из фильма «Служебный роман»). Нет, никто не требовал от меня именно такого финала материала, но это как бы подразумевалось. Тот самый «внутренний цензор» поучал меня, что нельзя вносить раздрай в души женщин и гордо уходить, поселив в них горечь, без каких-либо слов утешения. Вот я и утешала. Краснея от стыда и будучи противной сама себе.

Потому что на самом деле, если навязчиво появляются подобные мечты о капитане Грэе, значит, все, финита, любовь если еще не погибла окончательно, то уж точно находится при смерти. И надо уже очень серьезно думать о своем будущем, о том, куда и когда уходить от мужа. Несмотря даже на наличие детей. Потому что добром не кончится. Или случится вот какая история…

Рассказывать о перипетиях, происходящих в семье близких друзей, — трудно. Даже с их согласия. Даже после того, как Маша призналась: «Хочу, чтобы люди, наконец, поверили: такое бывает. Хотя сама до конца не могу поверить в это». Когда я спросила разрешения у Ильи, Машиного мужа, он сказал: «Все равно никто не поверит или скажет, что подобная история — из жизни идиотов. Поэтому мне все равно. Только назови нас как-нибудь иначе». Разумеется, все имена — изменены.

Подруги откровенно посмеивались, когда Машка в женской болтовне говорила, что кроме нее у Ильи никого не было и нет по сей день. Ему было семнадцать, и она, шестнадцатилетняя, стала его первой женщиной (а он ее первым мужчиной), и с тех пор Маша у него — одна-единственная. В его двадцать девять.

— Или брешешь, или ты наивная до глупости, — качали головами подруги. — Таких мужчин не бывает — это аномалия! Он просто умный, деликатный и не хочет тебя травмировать. Чтоб такой мужик — да ни разу «налево» не сбегал? Чушь!

И поди докажи этим шаблонно мыслящим дамам, что в жизни бывает всякое, а ей, Машке, выпал тот самый удивительный случай, когда мужчина предан раз и навсегда, и никакие «зовы природы и плоти» не существуют для него по той простой причине, что вот уже больше двадцати лет он ЛЮБИТ.

— За что, почему? — удивляется Маша. — Я — обычная женщина, более того — очень даже небезгрешная! Люблю ли я его? Конечно. То есть, если называть любовью невозможность жить без него. Если бы Ильи не стало, я, наверное, умерла бы. Но время от времени я влюбляюсь и будто раздваиваюсь: без Илюши — не могу, но и побороть новое чувство — тоже не могу.

Про все Машины влюбленности Илья всегда знал. Переживал сильно, но… переживал. К счастью у Маши все проходило довольно быстро и не сказать чтобы болезненно: так — легкие романы, негорькие слезы, чуть повышенная температура расставания.

— Все равно — моя, — шептал Илья по ночам, когда она спала, привычно свернувшись по-кошачьи в клубок и положив кулачок под щеку. Он гладил ее длинные черные волосы и думал: «Мне, в сущности, плевать — нормальный я или не совсем, как думают некоторые. Собственно, почему у мужчины непременно должно быть много женщин, хотя бы ради «просто так», хотя бы случайных, по пьянке? Но я не хочу других! Если моя любовь — патология, болезнь — пускай! Мне нравится эта болезнь».

Но недавно случилась история, из-за которой темно-каштановая грива Ильи стала седой. А у Машки между бровей пролегла первая серьезная бороздка — настоящая морщина. Работая переводчиком технической документации с немецкого, сотрудничая с десятком фирм, однажды на одной из них Мария познакомилась с Виталием — блестящим молодым человеком, вернувшимся из зарубежной стажировки с дипломом МБА и прочее, прочее, прочее… Лет через пятнадцать он, наверное, станет министром… Именно об этом Машка всем и говорила с блестящими от нежности и восхищения глазами:

— Умнющий красавец! Здешнее образование «взял» играючи, а в Германии ему предлагали остаться работать на престижной должности. У него талант лидера. И к политике неравнодушен. Вот увидите — он будет премьер-министром.

Будущий премьер пленил ее сразу. Небрежно так, с ленцой. Привычно наблюдая, как весьма симпатичная женщина лет на десять старше него готова бросить ему под ноги свою жизнь, забыть о семье, работе, только бы быть рядом с ним. Почему же не снизойти? С Машей случилась горячка. Легкое равнодушие Виталия больно ранило ее. После встреч с ним в его однокомнатной, но роскошной евроквартире она возвращалась домой опустошенная. С одной стороны, Маша была оглушена любовью, страстью, нежностью. С другой стороны, будучи женщиной умной и (увы-увы!) гордой, с весьма болезненным самолюбием, она не могла не понимать, что великолепный Виталий вовсе не ослеплен чувством, как она. Она для него — одна из многих, в шеренге прочих.

Ну и что? — спросит читатель. Банальная история про банальный адюльтер. А этот теленок рогатый, святой Илья, видимо, и сие блюдо скушал, не поперхнувшись. И даже более того… Илья знал: с Машей неладно. Приходя домой, она смотрела сквозь мужа, и в глазах ее была такая боль, что у Ильи ныло сердце. Из-за каждого телефонного звонка она вздрагивала, трясущейся рукой хватала трубку, а потом, стуча зубами, будто ее бил озноб, выдыхала в нее: «Д-да».

С некоторых пор Илья молился, чтобы этот чертов Виталий звонил как можно чаще: он не мог выносить того отчаяния, что появлялось на Машином лице всякий раз, когда обманывались ее ожидания. Илья видел героя ее романа: однажды, пересилив себя, проследил за женой и наблюдал их встречу на Цветном. Потом сумел узнать многое об этом залюбленном родителями мальчике из дипломатической семьи, которому было куплено все, вплоть до диплома и работы за рубежом. А вот насчет заграничных успехов — враки, ничего этого не было и в помине! Виталик — никчемный «сынок», раньше таких называли «мажорами». Рвется в политику с помощью папиных связей и денег, и, скорей всего, дорвется, а пока по мелочи занимается бизнесом. Илья никак не мог взять в толк: Маша — умная, тонкая, образованная женщина, как она могла купиться на эту восхитительную пустоту, почему не видит того, что лежит на поверхности?

— Это — любовь, — с горечью осознавал Илья, чувствуя, как все у него внутри сворачивается в один болезненный клубок, как трудно становится дышать, как сильно стучит сердце. — Та самая слепая любовь.

Однажды Илья пришел домой и застал жену лежащей на диване и воющей, будто кто-то умер. В тот день Маша получила особенно большую порцию равнодушия, холодности и даже раздраженности возлюбленного.