— Настя! — ужаснулась я. — Ты хочешь, чтобы я была такая же?
— Какая — «такая же»? Нормальная! Ее никто никогда не обзовет Юлиной сестрой. И еще она, между прочим, очень часто печет пироги, а ты их покупаешь в магазине!
— У меня нет на это времени, да и не люблю я торчать у плиты…
— Вот именно! — зловеще произнесла дочь. — Об этом и речь!
И она назидательно подняла пальчик.
— Ты голодная, что ли? — начала заводиться я. — Недоедаешь? Тебя невкусно кормят?
— Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! — и она посмотрела на меня так, что я покраснела. До меня дошло. Значит, до сих пор боится. Значит, помнит…
Помнит тот мой давний, короткий роман. Каюсь… Были и телефонные звонки домой каждые полчаса, и цветы, которые Он дарил мне чуть ли не ежедневно и которые я, придя домой, выбрасывала, чтобы муж, не дай бог, не увидел. Но Настя-то видела… Почему я не выбрасывала букеты еще на улице? Потому что ни секунды не предполагала, что дочь тоже может задуматься об их происхождении… Она помнит мою дурацкую, часами не сходящую с лица улыбку и ответы на ее вопросы невпопад. Один раз я зашла за ней в школу вместе с Ним (где была моя голова?) и познакомила их… Он поначалу ей очень понравился (кстати, Он очень славный, даже теперь я так думаю). Зачем я это сделала? Возможно, где-то в «тайных глубинах» души думала о перемене в своей судьбе. И радовалась, как идиотка, их взаимной симпатии. Но когда моя мудрая дочь кое-что поняла, она заявила:
— Этот твой знакомый… Он никуда не годится.
— Как? Почему?
— Дурак какой-то! И некрасивый совсем.
И я (ненормальная!) начала ей доказывать, какой он «хороший дядя», однако добилась противоположного результата: Настя наотрез отказалась видеть, слышать и вообще — знать моего друга.
Тогда я была занята исключительно собой и своими чувствами. Я сходила с ума, хотя мне казалось, что веду себя вполне разумно. По крайней мере, дома. Моей главной задачей было скрыть до поры все происходящее от мужа (что получалось). Но когда все закончилось и даже улеглась первая боль, Настя меня спросила:
— Ты больше не любишь своего друга?
— Кого? Ты с ума сошла? Ты о ком? Как ты смеешь?
Очень много вопросов. Слишком эмоциональные восклицания. Настя грустно смотрела на меня исподлобья и скорбно кивала.
— Понятно, — тихонько сказала она, и больше мы к этому никогда не возвращались…
Но с того момента она начала меня воспитывать. Иногда мне казалось, что передо мной моя мама. В Настином голосе частенько появлялись интонации классной дамы.
— Почему ты и дома ходишь в брючках? У тебя же есть халат, махровый, розовый.
— Я его надеваю вечером, после душа…
— А почему только после душа? Ходи дома как дома!
Смешно, но днем позже я купила байковый халат и, придя домой, примерила это красное в цветочках изделие…
— Как красиво! — восхитилась Настя, с умилением глядя на меня.
— Боже мой, сними эту гадость! — пробормотал муж.
— Вот видишь! — с упреком сказала я дочери.
— Он привыкнет, — успокоила меня Настя. — Тебе очень идет. И вообще, ты же знаешь, что мужчины ничего не понимают в женской одежде.
Недавно я опять сделала попытку поговорить с дочерью. Как говорится, помолясь. На сей раз Настя снизошла до серьезного объяснения своей позиции, деликатно обойдя острую тему.
— Не люблю, когда ты нравишься другим… мужчинам. Ты разве не понимаешь, что это может быть обидно папе?
— Папе приятно, когда я нравлюсь…
— Этого не может быть! Он переживает. Я точно знаю… А вдруг ты опять… влюбишься в кого-нибудь?
— Такое может случиться не только с тем, кто носит короткие юбки. Влюбиться может и та мама, которая печет пироги и ходит дома в халате…
— Но в нее-то никто не влюбится!
— Это не так…
Так, так! — Настя чуть не расплакалась, что вызвало у меня огромную досаду от собственной глупости и бестактности, но дочь взяла себя в руки и мужественно продолжила:
Я много думала об этом. Если ты бросишь папу, наша семья разрушится. — А вот если бы ты… немножко постарела…
Тебе было бы спокойней?
— Да…
Ну уж ни за что! Я понимаю, лапочка моя, что причинила тебе боль. Прости меня. Но тем не менее, я не собираюсь стариться даже ради твоего душевного спокойствия. Я буду носить короткие юбки и модные джинсы, покупать косметику и даже кокетничать. Надо же! Давно ли она сосредоточенно трясла погремушкой, сидя на детском стульчике? Тогда мы с мужем не стеснялись обсуждать при ней качество презервативов. Оказывается, не так просто привыкнуть к тому, что дочь уже все понимает и оценивает почти по-взрослому, только беспощадней. Мне не на что обижаться. Сама виновата.
Я, Настя, люблю твоего папу. А седина ему, между прочим, очень идет. Скоро ты станешь совсем большой и поймешь: несмотря ни на какие мои глупости (чур, меня, безумные страсти, чур!), это здорово, когда твоя мама — молодая и красивая. К тому же эта мама прекрасно знает, что у нее самый лучший в мире муж и папа ее дочери.
* * *
Эх, где мои тридцать два года! Где мои короткие юбочки и маечки, открывающие пупок! А ведь казалось, что этот праздник будет вечным…
Несмотря на эпиграф к статье, в основном, это, конечно же, моя история. С двумя неправдами. Неправда первая: никогда в жизни дочка не была в курсе моих романов. Если и видела каких-то мужчин в моем окружении, то не понимала ничего. Это я знаю точно, не спрашивайте, почему. Просто надо знать мою дочку. В общем, ребенок ни о чем не подозревал и, соответственно, не мог бояться, что наша семья может развалиться.
Неправда вторая: последний абзац… Никакой любви у меня к мужу уже не было, но журнальный материал должен был закончиться именно так — по закону жанра и для пущей моральности. Я помню, как мне было неприятно писать этот абзац, будто весь мир мог уличить меня во лжи. Кому я лгала? Себе? Нет, если прекрасно понимаешь, что лжешь, значит, себе уже не лжешь. Читателям? Да какое им дело до меня, до моей семейной жизни, они меня не знают и в глаза не видели. Чего ж стыдиться-то? А вот, тем не менее…
История с дочкой… Да, так все и было: она сердилась на меня за внешний вид, пытаясь всеми силами воздействовать на мою совесть. Все случаи, описанные в статье, имели место в реальности. Особенно забавной была история на курорте, когда мужа — моего ровесника — приняли за нашего с дочкой папашу. И гнев дочери тогда был особенно силен.
Я огорчалась ужасно! Не один раз я пыталась сделать из дочки «подружку», вместе разучить какие-нибудь танцы (ох, любила я тогда танцевать!)… Тщетно. Она сердилась и сопротивлялась. И открытым текстом заявляла, что хочет маму в байковом халате, пекущую пироги.
Однажды я поделилась всем этим со своей мамой, и та меня огорошила:
Она тебя ревнует.
Боже, к кому?
Ко всем. И злится, как женщина, по поводу твоей привлекательности.
Ма, что ты говоришь? Как такое может быть?
Возможно, моей матери было видней. Возможно, у нее самой был подобный опыт. Мне такие чувства были в диковинку. Завидовать матери? В таком случае, следует допустить, что мать может завидовать дочери. А это абсурд! (Ха-ха!!!)
И что ж вы думаете? Несколько позже я узнала, что существует такой феномен, чисто женский, верней сказать, животный, самочий: конкуренция с молодой и цветущей дочкой. Честно скажу, от этой информации у меня тогда наступил ступор часов на десять. Потому что в голове все это не укладывалось. Сейчас я смотрю на свою красивую дочь, своим видом сшибающую мужчин с ног, и кроме радости и гордости ничего другого не испытываю. Неужели может быть иначе?
В общем, зависть дочери к матери, в моих глазах, — сходные вещи. Поэтому своей матери я не поверила, тем более, знала, какое количество тараканов водится в ее голове.
Когда моя кукла выросла, я спросила ее, помнит ли она обо всем этом. Выяснилось, что да, помнит.
И что же ты чувствовала, почему так сердилась? — спросила я у нее. — И сердишься ли по-прежнему или успокоилась, так как я уже отнюдь не девочка в короткой юбочке?
