В эскадре мое появление вызвало немую сцену, на меня глядели, как на вернувшегося с того света. И неудивительно, хипеж поднялся такой, что дошедшие до казармы слухи трансформировались в страшную легенду о том, как на меня в ночной тьме напала банда диверсантов числом не менее дивизии, как я мужественно оборонял вверенный мне объект до последнего патрона, а потом, бросившись на врагов в штыковую атаку, был насмерть убит вражеской пулей. Похороны уже были назначены на завтра.
Похороны пришлось отложить, а назавтра я сходил таки на почту и получил посылку с не дававшей мне покою рыбой, которая пропитала своим соблазнительным запахом комнату для хранения посылок и уже почти доходила до кондиции. Половину посылки мы сожрали в каптерке с ребятами из моего призыва, еще немного я отнес на нашу тайную блатхату, угостить Стаса и Вована, старшине тоже обломилось, так что жаловаться ему было грех. На этом мои ратные подвиги, овеянные боевой славой и свистом пуль, закончились.
Время шло, на дворе стоял уже февраль, и неумолимо приближалась весна, а с ней и приказ. Вована сняли с водительской должности, он залетел, свалив в Москву в самоход, а старшина не смог прикрыть его. Вместо него на уазик начинжа посадили молодого парнишку, который буквально через месяц погиб. Когда утром в автопарке он подошел к крану с горячей водой, торчащему из стены котельной, дабы набрать воды в радиатор, какой-то идиот-азер, водила ЗиЛ-131, решил подшутить над ним. Он завел свой драндулет, и хотел пугнуть «молодого», затормозив в сантиметре от его задницы. Но долбанный ЗиЛ, в отличии от того же Камаза, имеет дурную привычку стравливать за ночь давление в воздушной тормозной системе, там даже на передней панели четко написано, что нельзя начинать движение, не убедившись, что давление в системе не менее скольких-то там килограмм. Короче, расплющил он парня об стену бампером. После этого тот еще жил часа два, крепкий организм попался, но спасти его так и не смогли. Весь полк ходил смурной после этого случая, а мы с Вованом крепко нажрались в подвале казармы.
В конце февраля на гарнизон свалилась новая беда — генеральная инспекция Министерства Обороны, сокращенно ГИМО. Кто служил, тот должен знать, что это такое. Нас честно предупредили, что служба все время, пока эта самая инспекция будет заниматься нашей частью, будет идти строго по Уставу. Разумеется, это никого не обрадовало.
Части в гарнизоне проверялись по очереди, а вечером, когда членов инспекции убойно поили в генеральском зале летной столовой, из уже проверенной части образовывалась муравьиная тропа из солдатиков, которая тащила в часть, являющуюся следующим кандидатом для проверки, всевозможное воинское имущество: койки, матрацы, подушки, тумбочки, зеркала, гладильные доски, столы и прочий хлам, которого всегда недосчитывались. Это была старшинская солидарность, помогшая совместно пережить не одну проверку или ревизию.
Нас выгнали сперва на показательные полеты, которые длились до обеда. Погода была мерзотная, дул резкий ветер, шел мокрый снег. Как там летуны выполняли задачу свою — Бог знает, но сели все взлетевшие борта, что не могло не радовать. К обеду полеты закончились. А назавтра, ровно в 6 утра должна была случиться внезапная тревога, о который, впрочем, все мы знали еще с вечера. Старшина сообщил нам, что мы можем спать хоть в одежде, но если хоть одна падла не уложится в норматив сбора по тревоге, он его собственноручно сгноит на кухне.
Самолеты остались на ночь зачехленными на ЦЗ, где они должны были стоять всю ночь. После того, как весь личный состав собрался сваливать с аэродрома, возник вопрос — кто же будет охранять самолеты эскадрильи до момента сдачи ЦЗ караулу, каковая должна была случиться только в 20:00. Наш инженер, майор Кириченко, или же попросту Кирьян, хищно повел красным носом, как бы принюхиваясь к строю, затем отыскал глазами меня и лицо его озарилось победной улыбкой. Он ткнул в меня толстым пальцем.
- Залетчики! Выйти из строя.
Я грустно вышел на три шага. Похоже, нормальный ужин мне сегодня не светил, придется напрягать молодых, чтобы притащили в сушилку жратву в котелках.
- Как же я, товарищ майор, смогу разом охранить все наши самолеты? Пока я буду на том конце, с этого уже что-нибудь скрутят. Помощник бы нужен.
Кирьян прищурился, лоб его густо покрылся морщинами, налицо была усиленная работа мысли.
- Есть желающие-добровольцы помогать этому залетчику в охране самолетов? — спросил Кирьян у строя.
- Разрешите мне, товарищ майор! — я узнал голос Стаса.
- И мне!!! — вызвался еще один боец.
Кирьян слегка удивился такому энтузиазму, но барским жестом махнул добровольцам рукой, давайте, мол. Его совершенно не удивило магическое число охранников — трое. А уж что советские люди лучше всего научились делать на троих, Кирьян должен был знать лучше нас — по сравнению с нами он был просто профессор питейного дела. Однако, он ничего так и не заподозрил, и, пожелав нам успешного выполнения задачи, удалился с остальными в ожидающий тягач.
Оставшись одни, мы тут же развили бурную деятельность. Поскольку ключа на 12 у нас не было, решено было сливать массандру через верхнюю заливную горловину. Я, как самый малогабаритный, ужом заполз под мокрый чехол правого наплыва крыла, с помощью поданного мне углекислотного огнетушителя быстренько разобрался с печатью и десятикопеечной монетой ловко открыл все замочки соответствующего лючка. Заливное отверстие было очень узенькое, а пробка его законтрена проволокой. Слегка ободрав пальцы в темноте, я справился с контровкой. Теперь требовался шлаг, размером примерно с трубочку от капельницы и собственно емкость для сбора продукта. И то и другое мои пайщики-концессионеры добыли у дежурного по ТКДП, молодого солдатика по фамилии Егер, который находился на КДП техников неотлучно. Ему, соответственно, была обещана премия в спиртовом эквиваленте. Трубка была достаточно длинная, но ужасно узкая, массандра самотеком уходила вниз медленно, трехлитровая банка наполнялась довольно долго. Когда мои друзья ее все же унесли на ТКДП и пообещали принести еще одну емкость, я, лежа на холодном наплыве крыла, стал слегка замерзать. Мало того, что шел дождь со снегом, и мокрый чехол изрядно напитал влагой мою куртку, в чехле обнаружились дырочки, через которые холодная вода тонкими струйками заливалась мне за шиворот. Очень неприятное ощущение, должен вам сказать. Поэтому неудивительно, что через несколько минут этих водных процедур я подтянул к себе наш клистир и сделал добрый глоток прямо из трубочки, с силой втягивая в себя жидкость. После третьего глотка приятное тепло начало разливаться по телу, появилось чувство комфорта, сырая куртка и капающий чехол казались уже не столь явным неудобством. А поскольку в данный момент шла проверка ГИМО, массандра оказалась на редкость ядерной, ровно 50х50. Этого-то я и не учел, делая четвертый, пятый и шестой глотки. Когда други мои наконец принесли тару, из под чехла они услышали пение — это я, получив крепкий алкогольный удар по мозгам, упражнялся в вокале, распевая похабные и не очень песенки. Народ враз смекнул, что произошло, предложил мне выбираться из-под брезента, пока я не окосел окончательно. В ответ на это я захихикал и сообщил, что остаюсь здесь жить. Други мои, однако, проявили солдатскую смекалку, попросив дать им свободный конец шланга, чтобы наполнить очередную емкость. Я повелся и дал им шланг. Наполнив емкость, они резко дернули за шланг и он оказался у них в руках. Из-под чехла раздался медвежий рев — то орал я, ошеломленный коварством друзей. Они же, быстренько забравшись на спину самолету, и, взяв меня за ноги, резко выдернули из-под чехла. Сопротивляться было бесполезно. Стас полез под брезент ликвидировать следы нашего вмешательство в спиртовую систему аэроплана, а я, при помощи другого участника концессии попытался встать на ноги. Самолет вместе с бетонкой качало, надрался я капитально. Кое-как я сполз на землю и, парируя раскачивание земли, двинул в сторону ТКДП. Там мне помогли забраться на второй этаж по узкой лесенке и проникнуть в каморку Егера, куда вскоре подошли остальные охранники-алкоголики. Мои друзья быстро дошли до той кондиции, что и я. Привезенный караульной машиной часовой изумленно смотрел на пьяную в хлам компанию, резвящуюся у подножия ТКДП, но мы вручили ему остатки массандры на дне банки, и он быстренько принял пост. Мы же пешком, обняв друг друга за плечи, двинулись шеренгой по дороге в сторону казармы, хором громко распевая песню "Шар цвета хаки" из репертуара группы Наутилус-Помпилиус. Только редкостным везением можно объяснить то, что мы не попались никому на глаза, иначе на этот раз губы нам точно было не избежать.
