Из каптерки вылез заспанный Гия, которого тут же загребли для той же надобности — разбирать обломки. Я никогда еще не был на «яме», черт меня дернул предложить Гие мое место на тумбочке в обмен на то, что я поеду вместо него. Гия с радостью согласился и я вместе с остальными получил ОЗК (общевойсковой защитный комплект) и нас погрузили в кузов «Урала», который довез нас до места катастрофы.
Картина представилась глазам мрачная: на опушке леса на вершине дерева висел тормозной парашют, далее начиналась свежая просека, которая постепенно углублялась — в начале были срезаны только верхушки деревьев, в конце просеки деревья были изломаны и выворочены с корнем. Пахло гарью, керосином, в некоторых местах еще что-то дымилось. Поляна в конце просеки была усыпана искореженными до неузнаваемости обломками, в которых трудно было опознать части того, что еще недавно было штурмовиком СУ-25. Более менее сохранилась бронированная кабина, которая валялась отдельно, в некоторых приборах даже стекла остались целы, двигатели, находящиеся в бронированных гондолах тоже можно было опознать, более менее уцелели стойки шасси с пневматиками. Все остальное идентификации не поддавалось — это был разбросанный по всей поляне искореженный алюминиевый хлам, перемешанный с расщепленным деревом и свежевзрытой землей. Пушка ГШ-302 была завернута в бараний рог, я даже не поверил сперва своим глазам. По всему лесу был разбросан ее боекомплект, то и дело приходилось отлавливать очередного пацаненка, пытающегося утащить 30-миллиметровый патрон в качестве сувенира. Самолет упал на лес в перевернутом положении, вниз кабиной. Катапульта сработала то ли от удара, то ли пилот в последний момент успел рвануть держки. Думаю, он сознавал, что катапультирование в перевернутом положении с такой высоты — верная смерть. Но если бы он остался в кабине, его бы буквально размазало — возможно, в последний момент он подумал о людях, которым придется собирать его тело по частям, и значительно облегчил им работу. Тело было относительно целым, только без одной ноги. Ногу нашли неподалеку. Слава Богу, это случилось еще до моего приезда. Это был майор Кириллов, говорят, хороший мужик, хотя лично с ним мне общаться не довелось. На земле у него осталась жена и двое детей. Ему не хватило нескольких метров, чтобы при выполнении фигуры высшего пилотажа избежать столкновения с деревьями. Поговаривали о невыставленном на давление аэродрома барометрическом высотомере, но на самом деле я так и не узнал, что там накопала впоследствии комиссия.
Нас построили в цепь и мы двинулись вперед, прочесывая лес, квадрат за квадратом. Задачей был поиск боеприпасов, НАЗа, и фрагментов тела. Не пройдя и десяти метров я наткнулся на здоровенный шмат мяса с куском кожи, по которому уже ползали муравьи. Меня едва не вывернуло наизнанку от этого зрелища. Я сообщил о своей находке и ее забрали, упаковав в нумерованный полиэтиленовый пакет. Еще я нашел с дюжины две патронов к пушке, растресканный защитный шлем и контейнер от НАЗа, носимого аварийного запаса, уже кем-то выпотрошенный. Видимо, кто-то успел побывать на месте катастрофы раньше приезда поисково-спасательной группы. Да и сейчас вокруг места крушения как шакалы бродили какие-то старые пердуны в гражданском, с допотопным прибором радиационного контроля, все рвались замерить уровень радиации. Их уговаривали уйти, но они огрызались, и все старались прорваться через оцепление. Ушли они только тогда, когда один из них своей настойчивостью вывел из себя начальника оцепления и схлопотал наконец по роже. Неподалеку был пионерский лагерь, говорили, что пока он пустовал, видимо эти деятели были оттуда. Недавно прошел теплый летний дождик, вылезло солнце, в лесу щебетали птицы — это никак не вязалось с видом зрелища искореженной техники. Несколько часов мы бродили по лесу, собирая все, что могло представлять интерес для комиссии по расследованию, затем нас сменила другая группа. В этот день я просто не смог есть, и еще неделю от вида мяса меня мутило.
Потом мне еще долго приносили всевозможные обгоревшие платы, на предмет определения их ценности или с предложением купить, я считался чуваком, «шарящим» в электронике (один раз «починил» наш телевизор, заменив сгоревшую лампу каскада строчной развертки, которую украл из точно такого же телевизора в комендатуре, когда был в патруле). Меня уверяли, что золота-серебра в этих микросхемах столько, что хватит на всю оставшуюся жизнь. Я обычно рекомендовал им отнести это туда, где они это взяли.
Такая вот грустная история.
Однако, жизнь продолжалась. Мне все настойчивее хотелось побывать дома, но отпуск даже и не маячил на горизонте. Я же пока не совершил ничего героического, чтобы удостоиться этой чести. А хотелось очень. Вся моя голова была целиком занята этой мыслью. И однажды случай представился. Командиру нашей эскадрильи было присвоено очередное воинское звание — подполковник. Я узнал об этом в строевой части у знакомого писаря. Приказ по полку еще не был зачитан, но, думаю, Шишкин уже знал об этом. В моей голове созрел коварный план и я тут же попытался его осуществить. Заявившись в штаб эскадрильи, я испросил у комэски разрешения побеседовать с ним. Он не отказал. Тем более, здороваясь с ним, я назвал его "товарищ подполковник", хотя на погонах его пока что была одинокая майорская звезда. Прогиб был засчитан, шеф даже не смог скрыть легкую улыбку. Я в общих чертах изложил ему свою грустную историю, придуманную накануне, про девушку, которая перестала писать письма (наглая ложь, до армии никакой девушки у меня не было, о чем я ничуть не жалею), про долг, которые один мой знакомый, оставшийся на гражданке и не думает возвращать (это было отчасти правдой, правда сумму я немного завысил), про упадок душевных сил и жуткую депрессию, меня охватившую (ну, тут я душой не покривил, надо сказать). Шишкин выслушал мой бред, потом перебил и спросил: "Сколько ты уже прослужил? Год? То есть, в принципе, если за тобой не водится залетов, ты вполне имеешь право на заслуженный десятидневный отпуск. Давай, не грузи меня своими проблемами и езжай. Только не набедокурь там, если с девушкой и долгами не наврал. Скажи старшине, чтобы зашел сегодня ко мне." Я не поверил своим ушам, искренне поблагодарил нашего понятливого комэску и окрыленный унесся в казарму. Вечером следующего дня я уже трясся в можайской электричке, дующей в направлении Москвы, при полном параде, отказываясь поверить в реальность происходящего. В кармане у меня был отпускной билет и требование на получение билета. В душе что-то пело, а встречный ветерок из окна трепал мои волосы. Я еду в отпуск!!! Кто был — тот поймет.
На Белорусском вокзале я успел схватить билет в воинской кассе на отходящий через несколько минут калининградский поезд, заскочил в последний, общий вагон и поезд тут же тронулся. Народу было много, но в Смоленске очень много народу вышло, в Кениг мы приехали в полупустом вагоне. Мы — это потому, что я познакомился с нашим калининградским парнишкой, который тоже ехал в отпуск, только с Сахалина. Мы весело провели время в поезде, дорога пролетела практически незаметно. Удивило только лишь то, что при проезде через Литву в вагон заявились какие-то странные, разнаряженные как клоуны люди военного вида, которые объявили себя "саттрутникаме литоффской покраниччной слюшшпы и тамошни" и бегло просмотрели у нас документы. Впрочем, этим все и ограничилось. В Кениг поезд прибыл уже ночью, зверски пахло цветущими липами, я отвык от этого запаха — и в Кубинке и в Москве его постоянно заглушала керосиновая гарь и выхлоп дизелей. Телеграммы я не давал, ключей от дома у меня не было, поэтому, когда я вышел из такси, было немного стремно — а ну как мои куда-нибудь уехали? Но все оказалось в порядке — я свалился как снег на голову, учинив дома страшный переполох.
Десять дней отпуска пролетели незаметно — я шарахался по друзьям, пытался кадрить девок, которые почему-то не укладывались передо мной в штабеля, вызывая мое искреннее недоумение, короче, занимался всем тем, чем и следовало бы заниматься молодому зольдату, отпущенному домой. В последний день мы с корешами устроили такую пьянку, что голова у меня болела даже тогда, когда я вернулся в часть. С девками, к сожалению, ничего не вышло, должно быть я слегка утратил квалификацию коварного соблазнителя за год службы. Возможно, это даже было и к лучшему. Однако, отпуск быстро закончился, будто его и не было. Обратную дорогу описывать не буду, ибо чувствовал я себя как герой фильма "Вокзал для двоих", который ехал в тюрьму.
