– Ну и изверг же ты, братец, – только и сказал главный конструктор, а после взялся за дело и пошел по стопам заморских оружейников. Самопал свой переделал, чтобы он мог пулять такими же смертоносными пульками, и молодой конструктор тоже руку приложил: так пулю усовершенствовал, что она капусту не только шинковала, но и равномерно перемешивала (если, к примеру, в одном месте ложку соли положить, а в другом полбанки майонеза – салат приготовит), и предлагал еще сделать, чтобы она тот салат сама по тарелкам раскладывала, которые для этого надо было только вокруг кочана расставить; но главный сказал, что это уже лишнее, потому что они оружие создают, а не кухонную технику. Впрочем, работу молодого инженера он оценил высоко: первую категорию тот получил сразу после третьей, минуя вторую, а еще через год уже ведущим был.

После капусты испытали новое оружие на собаках, на свиньях, на обезьянах – всех бьет насмерть, кроме одного случая с собакой. Попали ей в лапу – всю ее пуля измочалила, только что не оторвала – и оставили в испытательном боксе подыхать от потери крови. Она бы и подохла, да сумела как-то выбраться из бокса, заползла в кусты, а там ее подобрали дети начальника полигона (он с семьей тут же при полигоне жил), кое-как перевязали и выходили. Нога зажила как попало, собака после на трех прыгала, но жива осталась. Главный конструктор, узнав об этом, начальника полигона уволил за срыв опыта, а на его место назначил ведущего инженера-конструктора, того самого, что заморскую винтовку ему показал. Случай же этот он взял на заметку, хотя и не придавал ему большого значения: все-таки человек не так живуч, как собака-дворняжка.

Новый начальник полигона взялся за дело по-научному: набрал команду фотографов, которые все результаты испытаний фотографировали, а он снимки в папку подшивал. Когда покончили с обезьянами, намекнул он главному, что теперь можно бы и на человечков перейти, за что едва не поплатился должностью. Тогда он все в шутку обернул и сказал, что пора уже императору докладывать. Главный конструктор таких шуток не любил и докладывать о выполнении задания почему-то не хотел, однако не нашел, что возразить, и во дворец поехал, отобрав для иллюстрации не самые страшные фотографии.

Муторно было у него на душе, когда он ехал во дворец, и непонятно отчего: то ли оттого, что не сам он решение нашел, а у заморских оружейников подсмотрел, да и то с посторонней помощью; то ли само задание казалось ему больно пакостным. Однако был он специалист технический и привык к полученным заданиям подходить с позиций техники, а не этики, поэтому отнес свою нынешнюю маету на счет заморских конкурентов. Императору он все доложил без утайки: и про молодого конструктора, и про заморскую винтовку, и про разбойника, и даже про тот случай с дворняжкой. Император, против ожидания, даже похвалил его:

– Мы, – сказал, – должны у заграницы брать лучшее, а велосипеды изобретать нам не с руки, да и накладно.

И дальше пошел по тому же пути, как с первым самопалом: вооружил новым оружием четыре полка стрельцов и послал их соседнее государство воевать, только не горцев (хоть и не терпелось императору их наказать), а что попроще. А начальник полигона прикомандировал к войску своих фотографов, чтобы те снимали для статистики результаты действия страшных пулек. Кампания прошла на «ура», соседа в два счета покорили и из королей в губернаторы перевели, а императору на стол положили статистические данные о потерях противника, которыми он очень доволен остался, несмотря даже на то, что помимо убитых было и некоторое количество раненых; немного, правда, зато все тяжелые: кому руку оторвало, кому ногу. Император к мелочам придираться не стал, всех щедро наградил: и главного конструктора, и молодого специалиста, ныне начальника полигона, и директора музея. Бывшего начальника полигона, что с дворняжкой проштрафился, на теплую должность пристроил – старшим истопником во дворец, – и даже вдове и детям того разбойника кой-какую пенсию назначил, а то они сильно бедствовали. На взятую с соседа контрибуцию оснастил он своих альпинистов и начал всерьез к войне с горцами готовиться. Главный же конструктор со своим ОКБ переделывал под новый патрон все свои системы оружия: ручной пулемет, кавалерийский самопал и далее по порядку.

Соседи императора тоже получили данные о потерях, которые всех в ужас привели. Стали вычислять, чья очередь следующая, и перед самым началом второго похода на горцев примчались к императору сразу три соседних царя с прошениями о добровольном вхождении в состав империи. Императорские придворные их, как могли, отговаривали: мол, не любит он капитулянтов, да и не время сейчас, – но те твердо стояли на своем и добились-таки приема у императора. Принимал он их, впрочем, в спешке, не выходя из походной кареты, потому что с минуты на минуту собирался выступить в поход на герцогство. Но, против ожидания, на капитулянтство их внимания не обратил и быстро подписал указы о присоединении новых губерний и о назначении губернаторов (они у государственного секретаря были давно заготовлены, только подписать и дату поставить); да и не было императору теперь дела до всякой мелюзги: виделось ему в мечтах, как он, Старый Свет новым оружием покорив, Америку завоевывать двинется.

Снова, теперь уже под командованием самого императора, вступили стрельцы в пределы великого герцогства и по дну ущелья двинулись к его столице. Только на этот раз по гребням хребтов вдоль ущелья двигались альпинисты: высматривали сверху позиции горцев, спускались, нападали сзади и били в упор из шпионских самопалов с глушителями. А к кому приблизиться не могли – на тех указывали императорским артиллеристам, а они уже их из пушек расстреливали. Войско быстро и с небольшими потерями прошло ущелье и вступило в долину. Были у горцев два сюрприза припасены – заряды и люди наготове, чтобы их подорвать. Только альпинисты эти засады обнаружили, прислугу перестреляли, а заряды обезвредили. И пришлось горцам занимать оборону на ближних подступах к столице герцогства.

Такое развитие событий поначалу даже не очень обеспокоило герцога, потому что столица была укреплена хорошо, местность для наступающих неблагоприятная, а взять город в кольцо у императора не получилось: горы помешали, удалось перерезать только дорогу в долине, правда, самую большую, но кроме нее были и другие – через горы – да десятка полтора горных троп. К тому же люди герцога время после первого нашествия даром не теряли, один из захваченных самопалов разобрали, нарисовали с него чертежи и в своих оружейных мастерских стали делать такие же. Только патронного производства своего у них не было, патроны они закупали у тайных перекупщиков, втридорога, а как война началась, те и вовсе подняли цены до небес, дескать, за риск.

Императора трудность осады нимало не смутила. Послал он альпинистов перерезать оставшиеся дороги и горные тропы, вслед за ними стрельцов вторым эшелоном, а сам с основными силами принялся позиции горцев из всех видов оружия обстреливать и налетами теребить, надеясь если не умением их победить, так хоть числом задавить. И так ему хотелось горцев наказать, что не жалко было за каждого десяток своих положить, а то и побольше. К тому же была у него тайная надежда, что герцог сдастся, когда увидит сводки потерь и поймет, каким оружием их бьют.

Когда герцог увидел сводки потерь, он сразу понял, что император бьет их каким-то страшным оружием: в основном убитые, раненых немного, и все такие, что после лечения в строй уже не вернутся. Собрал он своих советников с экспертами, докторов с кандидатами, и спросил, что они думают по этому поводу. Доктора с кандидатами ничего ему не ответили, потому что информации никакой не имели, кроме той же статистики потерь. Сказали только, что надо дополнительные данные раздобыть: как минимум пули найти (или чем там оно бьет, это оружие), а лучше бы образец захватить.