— Как красиво! — восхищенно прошептала Александра. — Какие лилии прекрасные. Я таких не видела ни разу.

— Экологически чистое место, потому и лилии растут, — солидно произнёс мальчишка. — Ну всё, мы дома. Спускайтесь на берег. Там, за рябиновым лесом наш посёлок. Идите по тропиночке, не заблудитесь. А мне надо еще лодку вымыть.

Александра поблагодарила мальчика и зашагала к посёлку. Узкая тропинка провела её через высокие камыши. Тонкие стебли, украшенные бархатными продолговатыми головками, тихо шуршали, стукались друг о друга.

Потом она миновала рябиновый лес, прошлась по берёзовой светлой роще и оказалась в кленовом парке с аккуратными ровными аллеями. И где-то там, за парком, виднелись дома.

Вдруг из боковой аллеи стремительно вышла невысокая, тонкая в талии женщина, и Александра обмерла на месте: Антонина Маренкова! Ей стало жутко: понимала, что не может она быть живой, а вот поди-ка — идет по аллее да ещё и улыбается!

— Здравствуйте, Александра Павловна, — сказала Маренкова, подойдя ближе. — Все как-то повода не было сказать вам спасибо.

— За что? — пролепетала Изгомова, ощущая легкое беспокойство: почему Маренкова такая любезная?

Но Маренкова, по-прежнему улыбаясь, лишь легко коснулась её локтя и просто сказала:

— За память. Я знаю, когда вы бываете в церкви, всегда ставите свечу и по моей душе. И за цветы спасибо. Другие так не делают. Спасибо, — и пошла дальше.

Александра смотрела ей вслед и заметила за деревьями громадные, похожие на заводские, корпуса. «Ой, — всполошилась Александра, — увидят её люди и в обморок упадут! Куда она идет? Она же мёртвая!» — и тут же сказала сама себе: «Ну, какая же она мёртвая? Чушь какая-то! Как бы я смогла увидеть мёртвого человека? Ну и сон мне приснился — Маренкова умерла!» — Александра даже рассмеялась.

Из-за деревьев показались люди, и в них она признала брата Геннадия, мать, Смирнова… Александра ощутила смутное беспокойство: что-то было противоестественное в том, что её близкие, родные и любимые люди шли навстречу — так не должно быть! Лёгкий страх возник в душе Александры: куда она попала?

А Геннадий улыбнулся, сказал:

— В хорошее место ты попала. Хочешь в гости зайти?

Александра кивнула, потому что чувствовала усталость. И они пошли в посёлок. Он был красив, ухожен. Не спеша прошли по ровной, заросшей низенькой травой дороге, пока не достигли дома, где, видимо, жили её родные. Александра удивлялась, почему раньше ни мама, ни Гена не звали её в гости. А в каком удивительном месте они живут!

Они сели на скамью у калитки.

— Ну, как ты? — спросил Гена. А мама молча смотрела в лицо Александры, улыбалась по-доброму.

Александра стала рассказывать про свои невзгоды. Гена остановил её:

— Не надо говорить о плохом. Говори о хорошем.

— Ага, — обидчиво надула губы Александра, — а если оно есть, плохое-то. Как про него не говорить?

— Ты должна научиться думать только положительно, — назидательно поднял указательный палец Геннадий, и мама кивнула, подтверждая, сказанное им. — Утверждение — это отражение человеческих убеждений. Отрицательные утверждения только приумножают то, чего вы не хотите. Положительные думы откроют новые каналы в твоем сознании, и тебе будет легче. И чаще говори сама себе, чего ты хочешь хорошего от жизни.

— Чего? — задумалась Александра. — Хочу остаться здесь, у вас. Хотя нет, там, дома, живут мои сыновья. Я не хочу с ними расставаться.

— Ну и не расставайся. У нас поселиться ты еще успеешь.

— Кстати, где вы живёте, как зовётся ваш посёлок? И как вы здесь оказались?

— Придёт время — узнаешь, — грустно улыбнулся Геннадий: хоть и в красивом месте они живут, но хочется им, вероятно, оказаться дома.

И тут Александру словно стрелой пронзило: да ведь и мама, и Гена, и отец — их нет в живых, а она с ними беседует. Как так получилось? Гена на её вопрос только головой покачал, не скажу, мол, нельзя.

— Я, кажется, поняла. Вы живёте в мире, где запросто используются машины времени, так, да?

Геннадий захохотал, улыбнулись и Павла Фёдоровна с Николаем Константиновичем.

— Ну ты и фантазёрка, Пигалица — иные миры! Мы тебе что — инопланетяне?

— Да кто вас знает! — с досадой ответила Александра. — Вы умерли. А оказывается, живые. Ничего не пойму, но хотелось бы остаться здесь.

— Не твой черёд! — нахмурился Геннадий. И лукаво улыбнулся. — Ты ещё не всё в той жизни испытала.

— Что я не испытала? — строптиво притопнула ногой Александра: вот ведь зараза, а не брат — мотает нервы на кулак, а правду не говорит. Топнула ногой, и сразу, как в сказке, изменилось всё вокруг — замаячил в полумраке большой зал, и человек незнакомый за роялем сидит.

А черёд отправиться в мир иной вышел Элле, дочери Тамары, представительнице пятого поколения потомков Фёдора Агалакова…

Александра нетерпеливо разорвала пакет. В нём должен быть ответ, приняты ли её песни на конкурс самодеятельной эстрадной песни. И прочла, что не прошли: в них много «бардовского». Первое, что ощутила — это раздражение: «„Бардовского“… А что плохого в песнях бардов? Душевные песни».

Следом пришла мысль: «Мои песни нельзя сделать эстрадными? А я докажу обратное!» Мысль пришла и пропала, месяца два Александра не думала о песнях, пока не познакомилась в кафе с музыкантом, который виртуозно играл на «клавишах».

Они оказались в кафе в разных компаниях. Александра и внимания на него сначала не обращала. Просто увидела вдруг, как незнакомый молодой мужчина с легкой проседью на висках направился к музыкантам, встал за пульт синтезатора. Он играл, закрыв глаза, и нежная, ласковая музыка обволакивала душу прозрачной тканью, сквозь которую всё виделось в зыбком голубом свете. Александра тоже закрыла глаза и неожиданно увидела себя и незнакомого музыканта рядом… в постели. Она тут же распахнула глаза, слегка покраснев, будто кто-то мог подслушать её мысли.

— Это кто? — спросила соседа по столику: вхож в местный «бомонд» и знал всех в городе, кто имел к музыке отношение.

— Это? Мишка Крахмалёв. Он в ресторане играет. Ас, но это его губит, — и приятель щелкнул себя по шее. — А что? Понравился?

Александра покраснела по-настоящему, но в полумраке никто это не заметил.

— А он умеет делать аранжировки?

— Он умеет делать все! — приятель сказал это с такой гордостью, будто это он — Мишка Крахмалёв.

— А спроси у него, смог бы он сделать аранжировку одной моей песни.

— Здрасте! Спроси его сама! — приятель был без комплексов, встал и направился к соседнему столику. Вернулся вместе с Крахмалёвым.

— Вот, — показал на Александру, знакомься, — это Санька Изгомова, классная женщина и умная баба.

— Лёша, ты чего? — воскликнула Александра, чувствуя, что щеки полыхают пламенем. Ей почему-то не хотелось, чтобы Михаил понял приятеля превратно, с Алексеем они были просто друзья, и сегодня праздновали его день рождения с такими же, как он, «журналюгами».

— А чего? — Алексей изумленно уставился на неё. — Я, понимаешь, её хвалю, а она, как это ты любишь говорить? Фордыбачит! А это — Миша Крахмалёв, лучший музыкант и аранжировщик в городе, то, что тебе, Сань, надо. Бери и пользуйся, — и хитро подмигнул, намекая на её одинокое положение.

Тут оркестранты приступили к делу, зазвучала медленная музыка, и Крахмалёв пригласил Александру танцевать. А у неё закружилась голова, она еле удерживала дистанцию, чтобы не припасть к груди Крахмалёва. Однако следовало вести светский разговор, в котором Александра никогда не была сильна, предпочитая конкретность, потому сразу приступила к делу:

— Михаил, вы можете сделать аранжировку одной песни, её написал не профессионал, но, мне кажется, она неплохая, из неё вполне можно сделать эстрадную песню.

Могу, — и назвал цену.

Александра прикинула: дороговато, но если Алексей прав, и Крахмалёв — лучший аранжировщик в городе, то не стоит мелочиться.

— Хорошо, я согласна.

Михаил скептически уставился на Александру, мол, что это за новоявленная композиторша. Но согласно кивнул, дескать, я тоже согласен.