Венсит стоял, уперев руки в бока, и смотрел на все это с явным неодобрением:

— Ты закончил, наконец, играть со своим могуществом? Иди, благодарю тебя. Иди, нам надо работать. И тебе, и мне.

Ридон сухо ответил:

— Хорошо. Раз ты просишь, я поговорю с твоим добрым другом Торном Хагеном. А затем вернусь, чтобы осмотреть этого Брана, в котором, как мне показалось, ты очень заинтересован. Может быть, действительно от него будет какая-то польза, в чем я сомневаюсь. А может быть, я обнаружу в нем кроющуюся для нас опасность, хотя ты уверен, что ее не существует.

— Делай, что хочешь.

Ридон завернулся в плащ и исчез.

Венсит вернулся к карте и, глядя на путаницу голубых, красных, зеленых линий, обратился мыслями к плану предстоящей кампании.

В его глазах цвета голубого льда бушевала необузданная энергия, пальцы нервно стискивали перо, зигзагами скачущее по карте, плечи напряглись, как будто он уже готовился вступить в бой.

— Одиннадцатью Королевствами должен править я один, — сказал он себе. — Я должен править единолично. И это вам будет не мальчик-король, который сидит сегодня на своем троне в Ремуте!

Ранним вечером того же дня проблему Дерини обсуждали еще два человека.

Это были священники, добровольно вышедшие из состава той самой Гвинедской Курии, о которой с таким презрением отзывался Венсит. Именно на них лежала основная ответственность за тот раскол в духовенстве Гвинеда, который существовал и по сей день.

О Томасе Кардиеле, в чьей часовне в данный момент велась беседа, трудно было подумать, что он способен на мятеж. Ему недавно исполнился сорок один год. В течение последних пяти лет он был епископом богатой и престижной епархии Джассы. Так что казалось невероятным, что он станет вдохновителем событий, которые произошли два месяца назад. До недавнего времени это был один из самых молодых епископов, занимающий твердое положение и непоколебимо преданный церкви, которой он служил. И во всех спорах он всегда придерживался нейтральной позиции, традиционной для епископов Джассы.

Его молодой коллега Денис Арлиан тоже неожиданно оказался на первых ролях в этом мятеже.

И теперь тридцативосьмилетний епископ Гвинеда думал о том, что если события в самое ближайшее время не повернутся к лучшему, то им придется довольствоваться лишь надеждой на сохранение жизни.

Ведь согласно законам Гвинедской Курии, грехи Кардиеля и Арлиана были огромны, так как они двое и еще четыре епископа открыто выказали неповиновение Курии, объявив, что Интердикт, которым угрожают Корвину, незаконен.

Но Интердикт на Корвин все-таки наложили. И добился этого архиепископ Лорис, который решил во что бы то ни стало настоять на своем.

Теперь в Гвинеде фактически существовали две Курии: Курия Шестерых в Джассе, которая изгнала Лориса и его приверженцев за пределы города, и Курия Одиннадцати в Короте, бывшей столице Моргана.

Шестерка объединилась с Варином де Греем, и они объявили себя единственно законной церковной властью в Гвинеде.

Теперь примирение между группировками, даже если оно когда-нибудь и будет достигнуто, потребует много сил.

Кардиель возбужденно ходил взад и вперед перед алтарем часовни, уже в который раз перечитывая лист пергамента, который держал в руках. Он недовольно качал головой, пробегая глазами текст. Когда он в очередной раз закончил читать страницу, из его груди вырвался тяжелый вздох.

Арлиан спокойно сидел на передней скамье, наблюдая за коллегой. Его возбуждение выдавало только постукивание пальцев по сиденью.

Кардиель покачал головой, снова вздохнул и потер рукой подбородок. На его пальце сверкнул темный аметист, когда на него попал свет свечи.

— Это какая-то бессмыслица, Денис, — заключил Кардиель. — Как могли жители Корвина напасть на Нигеля и его людей? Разве то пятно, что лежит на Келсоне, пачкает и его дядю? Ведь Нигель не Дерини.

Арлиан перестал барабанить пальцами по скамье.

Его тоже поразили новости о событиях на дороге в Дженан Бейл, которые произошли два дня назад, но изощренный ум уже обдумывал всю ситуацию в целом, стараясь выработать какой-то план действий.

Поднимая руку, чтобы пригладить волосы, он сбил с головы камилавку. Не спеша наклонился, аккуратно ее поднял, расправил и положил на скамью рядом с собой, затем сложил руки на груди, прикрыв тяжелый серебряный нагрудный крест.

— Может быть, мы зря держим свою армию здесь, в Джассе? — сказал, наконец, он. — Может быть, нам надо было прийти на помощь Келсону несколько месяцев назад, когда все это только что произошло? Или, может быть, нам следует ехать в Корот и искать примирения с архиепископами? Ведь пока не будет примирения, не будет мира в Корвине.

Он опустил голову и посмотрел на крест, а потом тихо продолжил:

— О, мы хорошо приручили наш народ, мы, пастыри Гвинеда. И когда звучит анафема, овцы наши повинуются, даже если это неправильно и те, кого предают анафеме, неповинны в преступлениях, в которых их обвиняют.

— Значит, ты считаешь Моргана и Мак Лейна невиновными?

Арлиан покачал головой.

— Нет. Формально они виновны. В этом сомнений нет. Часовня Святого Торина сгорела, люди убиты, а Морган и Дункан — Дерини.

— Но если все происшедшее там было обусловлено чрезвычайными обстоятельствами… и они могли бы это объяснить… — пробормотал Кардиель.

— Возможно. Если, как ты предполагаешь, они действовали в целях самозащиты, стараясь выбраться из ловушки, тогда они могут снять с себя ответственность за то, что произошло в часовне Святого Торина. Даже убийство, если они защищали свою жизнь, может быть прощено, — Арлиан вздохнул. — Но Дерини-то они остаются.

— Увы, это так.

Кардиель перестал ходить и присел на мраморную ограду алтаря перед Арлианом.

Лампада, висевшая у него над головой, бросала красный свет на его седые волосы, окрашивала в тусклый пурпур камилавку.

Кардиель долго смотрел на лист пергамента, прежде чем сложить его и спрятать в складках одежды. Опершись обеими руками на ограду, он долго смотрел на сводчатый потолок и, наконец, обратил свой взгляд на Арлиана.

— Ты думаешь, они придут к нам, Денис? — спросил он. — Неужели ты полагаешь, что они рискнут довериться нам?

— Не знаю.

— Если бы мы могли переговорить с ними, узнать, что же в действительности произошло в часовне Святого Торина, мы могли бы стать посредниками между ними и архиепископами и покончить с этой нелепой историей. Я вовсе не хочу ввергнуть Курию в пучину братоубийственной войны, Денис. Но я не могу и поддерживать Интердикт Лориса.

Кардиель помолчал, а затем продолжил тихим голосом:

— Я все думаю и пытаюсь понять, что же мы должны делать, чтобы выйти из тупика, в котором сейчас находимся. И прихожу все время к одному и тому же выводу, хотя мне кажется, что есть и другой путь. Глупо, не правда ли?

Арлиан покачал головой.

— Вовсе не глупо. Лорис сделал все, чтобы криками об ереси, святотатстве и убийстве воздействовать на наши эмоции. Он представил все так, чтобы Интердикт казался единственным подходящим наказанием для герцогства, владелец которого оскорбил Бога и людей. Но тебя ему не удалось одурачить. Ты, сорвав словесную шелуху, сумел обнажить его истерию и вышел из сетей лжи, в которых мы все оказались. Для этого потребовалось мужество, Томас. — Арлиан улыбнулся. — И не только от тебя, но и от нас — от тех, кто последовал за тобой. Однако никто не сожалеет об этом решении, и никто из нас не отступится от тебя, что бы ты ни решил делать дальше. Мы все вместе несем ответственность за этот раскол.

Кардиель с грустной улыбкой опустил глаза.

— Спасибо тебе за эти слова. Но я не имею ни малейшего понятия, что же нам делать дальше. Мы слишком одиноки.

— Одиноки? Но с нами весь город Джасса! И твоя личная стража.

Она не поддалась на слова архиепископа Лориса, Томас. Конечно, солдаты знают, что Морган и Дункан ответственны за разрушение часовни Святого Торина, и не собираются прощать их, несмотря ни на какие обстоятельства, но их преданность Келсону от этого не пошатнулась. Посмотри на нашу армию.