Бредя мимо старой деревянной площадки для взвешивания, где в былые времена с крестьян драли по франку за каждую рогатую скотину, мадам Ладусет заметила, что оба заброшенных амбара лишились крыш. Несколько испещренных чахлым плющом домов, давным-давно павших на колени, лежали теперь навзничь, подставив брюхо хилому солнцу. Части разбитого трактора, пара настенных рогов и кровать, к которой до сих пор был привязан ремнями ее посапывающий хозяин, блокировала Рю-дю-Шато — одну из тех, что не вела к замку, — а когда мадам Ладусет добралась до церкви, то увидела, что большинство надгробий лежат ниц, словно расстрелянные в спину.
Лавируя меж останками буфета и разорвавшимися тюками сена, старушка прошла мимо пустой аптеки. Чья-то раковина пробила стеклянную витрину и застряла среди расколотых склянок с древними снадобьями. Дойдя до фонтана, который якобы исцелял от подагры, она заглянула внутрь и обнаружила раздувшийся от воды багет, сковороду для жарки каштанов и один носок, показавшийся ей ужасно знакомым. От скамейки, равно как и от ее постоянного обитателя, не осталось и следа.
Пройдя чуть дальше по улице, она посочувствовала бакалейщице из-за разодранного в клочья навеса и подумала, что скажет ее сын, когда увидит оконный ящик с геранью и извергнутое из него содержимое на полу «Грез сердца». И лишь на Пляс-дю-Марш, сунув голову в набитый проспиртованными, храпящими телами, мадам Ладусет поняла, что единственной вещью, оставшейся целой и невредимой, была та забавная штуковина у стены, которая пару раз доставляла ей несказанное удовольствие.
Остановившись на мосту — поглазеть на обломок зубца бастиона, который обрушился в Белль, — мадам Ладусет вдруг заметила под ногами мертвую утку, чья печень, как подсказали бывалые пальцы старушки, как раз ожирела до нужной кондиции. Обрадованная нежданным везением, она подняла находку за шею и поспешно, пока никто не увидел, отнесла домой. Набрав дощечки от разбитой бочки, она разожгла огонь в очаге и поставила перед ним железный утюг — один из тех, что ее сын выставил на полке камина для украшения. После того как утюг нагрелся, мадам Ладусет аккуратно разложила утку на кухонном столе, накрыла влажным полотенцем и приступила к глажке, согласно традиционному методу. А закончив, обнаружила, как всегда, что птичьи перья выщипываются гораздо легче.
Несколькими часами позже, когда жители Амур-сюр-Белль один за другим начали открывать свои ставни, первым их чувством было отнюдь не облегчение, что удалось избежать чистилища, но ужасная тошнота от набитых за ночь желудков. В очередной раз подумав, что пробил смертный час, все кинулись опустошать свои холодильники, буфеты и погреба. В ход пошли самые соблазнительные деликатесы: паштеты из оленины, кровяные колбасы, гусиные ножки в жире, фуа-гра с трюфелями, консервы из утки и saucissons secs. [47]Когда селяне вытерли рты и поняли, что все еще сидят за своими столами, они вновь бросились к холодильникам, выгребли оттуда все мясо и наскоро приготовили соусы из консервированных белых грибов. Отложив наконец вилки, они огляделись и, с удивлением узнав свой собственный дом, тут же подчистили закрома, извлекая на свет божий муку, сахар, сливочное масло и консервы из фруктов. И пока ветер пронзительно визжал в замочные скважины, пока за окном кувыркался крупный и мелкий домашний скот и сорванные с петель ставни выписывали в небе пируэты, женщины Амур-сюр-Белль, закатав рукава, торопливо пекли пироги, надеясь, что Господь все же не настолько жесток, чтобы забрать их жизнь прежде, чем они успеют как следует угоститься. Гастрономические шедевры запивались лучшими винами, что были припрятаны для более светлых дней. И с пробуждением все это вышло наружу в едином блюющем хоре, встряхнувшем тех, кто не решался открыть глаза из страха столкнуться лицом к лицу с самим дьяволом.
Пока его белокожая супруга чистила зубы в четвертый раз за утро, мсье Моро выскользнул из дома проверить, стоит ли еще его дровяной сарайчик со спрятанным за поленницей портретом мадам Ладусет. Прошлой ночью старик попытался спасти его от урагана, однако мадам Моро наотрез отказалась выпускать мужа из дому, поскольку ей не хотелось, чтобы тот умер прежде, чем покрасит кухню, как обещал. Но когда обещание все же было выполнено, ветер уже задувал между досок пола с такой устрашающей силой, что даже любовь с присущими ей безумствами не смогла заставить мсье Моро отважиться на подобную вылазку.
Добравшись до конца сада, мсье Моро, к ужасу своему, увидел, что дровяного сарайчика больше нет. С кровоточащим сердцем он перерыл все вокруг, заглядывая под каждое полено, что были раскиданы по двору, но так и не смог отыскать заветный портрет. Обезумевший от горя старик тут же бросился на поиски мадам Ладусет, полагая, что жизнь его пощадили не для того, чтобы остаток дней он провел со своей женой. Когда мсье Моро постучал в ее дверь, мадам Ладусет впустила его и пошла ставить на плиту воду для кофе. Чувствуя потребность опорожнить вздувшийся от нервов мочевой пузырь, прежде чем признаваться в давнишней страсти, мсье Моро отправился в туалет, но, проходя мимо спальни, не смог побороть искушение и заглянул в открытую дверь — на то место, где он всегда мечтал оказаться. Верхний ящик комода был выдвинут, и мсье Моро на цыпочках прошел в комнату — взглянуть на белье хозяйки хотя бы одним глазком. И там, поверх пары свернутых черных чулок, покоился лист пиона. Моментально припомнив древний крестьянский метод предупреждения нежелательного зачатия при помощи пиона, — тот самый метод, который матушка мсье Моро винила в появлении на свет всех его бесчисленных братиков и сестричек, — старик тотчас предположил, что у мадам Ладусет есть тайный любовник. На самом деле лист просто упал с букета, висевшего на стене, — еще одного оружия из арсенала мадам Ладусет в борьбе против ураганов и бурь. Обескураженный мыслью о сопернике, мсье Моро не только забыл о насущной потребности помочиться, но и лишился всяческого желания признаваться в чувствах мадам Ладусет. Вместо этого он вернулся домой, взглянул на свою жену, подумал, что та вовсе не так дурна, как ему казалось, и побрел в сад — собирать разбросанные дрова, чтоб ему было чем согреть ее зимними вечерами.
Было уже за полдень, когда селяне, валявшиеся вповалку на полу бара «Сен-Жюс», зашевелились, разбуженные визгливым зовом своих желудков, который уведомил их, что дело идет к обеду. Первым от сна пробудился Фабрис Рибу. В силу особой привилегии владелец бара всю ночь спал на стойке, избежав тем самым кошмарной неразберихи рук и ног на полу. Полагая, что он в постели у себя дома, Фабрис Рибу перекатился на бок, потянулся за стаканом с водой на тумбочке — и тут же рухнул на Ива Левека, став причиной единственного за последние двадцать четыре часа перелома. После того как односельчане уладили споры насчет того, где чьи конечности, они поднялись на колени и через какое-то время смогли встать на ноги. Мало-помалу они сообразили, что могут сфокусировать зрение, и даже вспомнили свои имена. Когда пошатывающаяся толпа вывалилась из бара и узрела ужасающее состояние, в котором находилась их родная деревня, все тотчас же воспрянули духом: ведь перспективы покупки недвижимости в Амур-сюр-Белль англичанами стали еще туманнее. Разойдясь по домам, жители присосались к водопроводным кранам — так, словно никак не могли утолить нестерпимую жажду, — и лишь после этого занялись делом, пытаясь разыскать то, чего лишились, и прибрать к рукам то, что по случаю залетело в их огороды и сады.
Гийом Ладусет — единственный, кого похмелье обошло стороной, — проснулся на несколько часов раньше других. Однако выбраться из бара сразу сваха так и не смог, ибо был пришпилен к полу громадной тушей Патриса Бодэна. Освободившись, он еще несколько секунд лежал без движения, готовясь к атаке бесчисленных иголочек, и те не заставили себя ждать, вонзившись в каждую клеточку его тела с такой свирепостью, что у свахи перехватило дух. Когда боль немного отпустила, Гийом вышел на свежий воздух и тотчас же кинулся на поиски своей матушки. Пробравшись мимо козы, что расшвыривала помет по доскам пола в прихожей, точно шарики из детских игр, он нашел мадам Ладусет за кухонным столом, рядом с кучкой утиных перьев. С довольным видом старушка стегала пуховое одеяло, а на плите стояла посудина со свежеприготовленным фуа-гра.
