Вскоре желудки напомнили им, что дело идет к полудню, и, взявшись за руки из боязни потеряться в толпе, парочка направилась к огромной палатке, где подавали комплексные обеды. Уставшие, но довольные, они присели за деревянный стол. Пьер Рузо налил обоим по бокалу местного «Фелибре» и попросил мадам Серр рассказать о себе. Она охотно ответила, что вырастила восемь здоровых детей и потому ни разу не пожалела, что вышла за своего мужа. В конце концов он бросил ее из-за ее же измены и тем самым избавил от необходимости уходить от него самой. Героически справившись с чесночным супом, паштетом из гусиной печенки, утиной ножкой конфи с бобами, салатом из «Кабеку» и грецких орехов, пирогом с малиной, кофе и сливовым шнапсом, каждый из них согласился, что самое неприятное в старости — то, что не удается осилить столько, сколько ел раньше.

После сытного обеда они прогулялись до главной площади, где взяли свободную скамейку, перенесли в тень платана и, присев, стали наблюдать за народными танцами под аккомпанемент старинной шарманки и диатонического аккордеона.

Оба были в восторге от польки, но изнурены нестерпимой жарой, и отставной парикмахер предложил отдохнуть у реки. Они нашли тихое местечко в тени, и Пьер Рузо открыл для мадам Серр — у которой, по ее словам, совсем не осталось сил — баночку «Перье». Они скинули обувь и сели рядом, глядя на поскрипывающие у их ног кирпичные воды Дордони. Уже потом, дома, заливаясь краской при воспоминании о комичности своего поступка, мадам Серр обвинила во всем солнце, спекшее ей мозги. Так это или нет, но старушка вдруг отдала Пьеру Рузо свою минералку и сказала, что больше не может терпеть. Скрюченными от подагры пальцами она стянула с себя линяло-голубое платье, вошла в восхитительно прохладную воду и, отдавшись течению, поплыла вниз по реке на спине в своих просторных, телесного цвета панталонах.

Гийом Ладусет подъехал к булочной — забрать Стефана Жолли на рыбалку — и заглушил мотор. На сей раз он не стал опускать противосолнечный козырек, чтобы критически осмотреть в зеркальце великолепие своих роскошных усов. Не стал он и открывать бардачок, чтобы убить время. Он даже не выругал мысленно булочника за то, что тот каждый раз заставляет себя ждать. Вместо этого Гийом просто сидел, глядя в одну точку прямо перед собой, и думал о том, что же затеяли его лучший друг и Эмилия Фрэсс. Мысль эта не давала свахе покоя всю неделю. Он смотрел невидящими глазами на место, где некогда возвышался каменный крест, и пытался понять, каким же образом возник этот странный роман. Будь он понастойчивей, заключил Гийом, постарайся он убедить Лизетт Робер в многочисленных достоинствах булочника, — и Стефан Жолли не стал бы искать любовь на стороне.

Гийом Ладусет перевел взгляд на задернутые кремовые занавески и мысленно вообразил, как хозяин булочной стучится в ворота замка, вручает Эмилии коробку mille-feuilles, испеченных искусными пальцами мастера-лауреата, и пробует ее фамильные овощи. Интересно, думал Гийом, явственно представляя себе серебряные как ртуть волосы Эмилии, заколотые на макушке чем-то блестящим, в каком из старинных платьев она встречала гостя?

Он взглянул на ногти: когда-то ухоженные до совершенства, сейчас они были обкусаны до мяса — как у булочника, с тех пор как его хлеба стали раздуваться до жутчайших размеров. «Какой позор», — подумал Гийом, понимая, что ему придется прятать их от бывшего босса, когда тот явится в «Грезы сердца» рассказать, как прошло свидание с мадам Серр.

Пассажирская дверца внезапно открылась, и крепкая волосатая рука поставила на заднее сиденье увесистую, свитую из прутьев каштана корзину. Через мгновение рука исчезла, но тут же возникла вновь, на сей раз с кухонным полотенцем в красно-белую клетку, и аккуратно прикрыла корзину. В следующую секунду автомобиль накренился на правый бок: ухватившись за крышу и маневрируя задом, булочник втиснул в салон сперва свой внушительный корпус, а следом за ним и голову.

— Привет, — поздоровался он. — Прости, задержался.

— Ничего, — ответил Гийом, заводя машину. — Все взял?

— Ага, — подтвердил Стефан Жолли, опуская стекло.

Друзья выехали из деревни и свернули вправо у пастбища с рыжими лимузенскими коровами, дружно подмигивавшими всем и каждому. Они ехали в сторону Брантома, за окном тянулись поля кукурузы, и всякий раз, когда сваха переключал передачи, костяшки его рук терлись о бедро булочника, раздувшегося над пассажирским сиденьем. И впервые в жизни Гийом Ладусет чувствовал себя неловко.

— На обед что-нибудь прихватил? — наконец поинтересовался он.

— Да так, перекусить малость, — ответил булочник, глядя прямо перед собой. — А ты?

— Тоже — перекусить, — сказал Гийом и чуть сморщил нос.

Прибыв в Брантом, друзья повернули влево, подальше от скопища туристов, и остановились у реки. Они выгрузились из машины — каждый со своей корзиной, рассчитанной на средних размеров семейство, — и направились вдоль берега Дроны, с которого с визгом — и к шумному негодованию местных уток — сигала в воду довольная ребятня.

Добравшись до знака «Рыбалка запрещена!», друзья привычно поставили корзины на землю. Устроившись на берегу, каждый вынул из кармана моток лески с грузилом. Булочник запустил руку в свою корзину, вытащил свежий багет, надломил с краю и отщипнул от мягкого белого мякиша. Затем скатал из мякиша шарик и насадил на крючок, в то время как Гийом Ладусет открыл жестяную баночку и выбрал червяка пожирнее. После того как сваха скинул дежурные кожаные сандалии, а булочник — испачканные в муке туфли, каждый привязал леску к своей правой лодыжке. Аккуратно закатав до колен брючины, они погрузили ступни в темную воду, чувствуя, как лески винтом уходят ко дну реки.

— Хорошо! — воскликнул Гийом Ладусет, перебирая в прохладной воде волосатыми пальцами.

— Блаженство! — согласился Стефан Жолли, наслаждаясь щекочущим водоворотом вокруг своих варикозных вен.

Некоторое время посидели молча, наблюдая за кружением листьев на поверхности неторопливо текущей воды. Но Гийом не смог насладиться своим любимым местом на Дроне, где утки клюкали головой вниз, обнажая покрытые перьями гузки. В воображении свахи стояла совсем иная картина: вот булочник снимает с Эмилии Фрэсс ее нелепые средневековые туфли, привязывает леску к ее обнаженной лодыжке и угощает восхитительным содержимым своей корзины, свитой из прутьев каштана.

— Как-то я проголодался, — неожиданно объявил он.

— И я, — ответил Стефан Жолли.

Ерзая по траве задом, друзья переползли поближе к корзинам, за каждым тянулась леска в бледно-зеленых фестонах тины. Стараясь выиграть время, Гийом сделал вид, будто ищет свой перочинный нож. На самом деле сваха, как обычно, тянул, желая поглядеть, что скрывается в корзине соперника. Краем глаза он наблюдал, как появляется баночка корнишонов, следом — еще багет. А затем, с хитрой улыбкой, которую Гийом Ладусет моментально узнал, булочник извлек из корзины глиняную миску и принялся неторопливо снимать с нее липкую пленку.

— Зеленый салат с вареным вкрутую яйцом? Чудное начало, — обрадовался сваха, с облегчением переводя дух.

— Поверь, ничто не доставляет большего удовольствия, чем свежайшее яйцо из-под одной из твоих собственных куриц, — заметил Стефан Жолли с полным ртом. — Спасибо Марселю Кусси, который присматривает за моими птицами у себя на ферме. И всегда признателен мне за масло из грецких орехов, что я давлю сам и даю ему взамен за его услугу. Он говорит, что в жизни не пробовал ничего подобного. Кстати, я добавил немного в заправку к салату. Угостишься?

— Да нет, спасибо, иначе мне не осилить вот это! — ответил Гийом Ладусет, запуская обе руки в корзину и вынимая неглубокое глиняное блюдо. — Салат из помидоров, промаринованных в сливовом самогоне. Что может быть приятнее в жаркий летний денек! — продолжал он, снимая липкую пленку. — Разумеется, помидор вкуснее, когда ты вырастил его сам. Но еще лучше, если и самогон сделан из твоих же собственных слив. Я отнес их в прошлом году тому парню, что ездит по деревням с передвижным кубом для перегонки, и наблюдал весь процесс от начала до конца. Хочешь немного?