Воспользовавшись минутным затишьем, Гийом скрылся в подсобке, чтобы хоть немного прийти в себя. Но едва он опустился на обтерханную белую табуретку, как раздался звон колокольчика. Надеясь, что уродливые хлеба отпугнут покупателей сами собой, сваха даже не пошевелился. Через некоторое время послышалось нетерпеливое покашливание, и Гийом моментально сообразил, что имеет дело с женщиной, которая полагает, что выждала достаточно, чтобы получить то, зачем пришла. Сваха неохотно поднялся и поковылял в магазин — в надежде, что у клиентки, кто бы она ни была, найдется достаточно мелочи, чтобы ему не пришлось выдавать очередную расписку.
У прилавка стояла не просто покупательница, а Эмилия Фрэсс собственной персоной — в старинном платье цвета янтаря, будто обрезанном по колено, и с чем-то блестящим в заколотых волосах. Обрадованный сваха тут же прошествовал к кассе, объяснил, что Стефан Жолли оставил булочную в его надежных руках на все утро, и спросил, чем он может ей помочь.
— Mille-feuille, пожалуйста, — ответила Эмилия.
Уверенность, не оставлявшая Гийома до сего момента, неожиданно исчезла, и он почувствовал, как сердце съеживается от страха: а вдруг во всей этой кутерьме он по нечаянности продал пирожное с письмом? Но, перегнувшись через прилавок, сваха вздохнул с облегчением: mille-feuille с сюрпризом по-прежнему было на месте, легко узнаваемое из-за своей необычной толщины.
— Конечно! Стефан Жолли предупреждал, что ты непременно зайдешь, и попросил оставить одно специально для тебя.
С этими словами Гийом взял вспученный квадратик щипцами и аккуратно поместил в коробку. Окрыленный тем, что план сработал, он добавил сверху еще три, объявив, что это за счет заведения.
Пока бывший парикмахер завязывал веревочку, Эмилия спросила, помнит ли он, как постриг ее тогда, в детстве, и она, к ярости своей мамы, стала походить на задиристого петушка. Гийом ответил, что конечно помнит, и спросил, помнит ли Эмилия грибы, что они вместе собирали в лесу, а потом жарили на костре в пещерах, где во время войны прятались участники Сопротивления. Эмилия ответила, что конечно помнит, и сваха приступил ко второй коробке, старательно и не спеша укладывая внутрь кофейные эклеры, лишь бы задержать любовь всей своей жизни подольше. Пока он усердно заправлял крышку, владелица замка спросила, помнит ли Гийом аварию, в которую они попали на его новом мопеде, и как она тогда рухнула прямо на него. Гийом ответил, что конечно помнит, и даже перегнулся через прилавок — показать шрам от ее зубов. Эмилия снова извинилась, а Гийом открыл третью коробку и уложил внутрь четыре ромовые бабы — в знак того, что нисколько не обижается. Пристраивая коробку поверх остальных, он спросил, помнит ли Эмилия, как они соорудили из велосипеда мельничное колесо, которое вращалось течением Белль и давало свет в их лесном убежище. Эмилия ответила, что конечно помнит, и спросила Гийома, помнит ли он, как его отец приходил к ним в дом и ел яблоки тайком от своей жены, которая их на дух не переносила, ссылаясь на Библию и неприятности, что сии греховные плоды принесли роду человеческому. Набивая очередную коробку кусками яблочного пирога — дабы Эмилия видела, что предрассудок не перешел по наследству, — Гийом ответил, что конечно помнит, и спросил, помнит ли Эмилия местного падре, что по субботам превращал деревенский клуб в маленький кинотеатр и крутил фильмы по своему усмотрению, неизменно шокировавшие зрительскую аудиторию. Эмилия ответила, что конечно помнит, и спросила, помнит ли Гийом, как еще в бытность мальчиком-служкой он помочился в купель перед началом мессы. Пытаясь скрыть густой румянец, заливший щеки, Гийом перегнулся через прилавок и, доставая четыре noix charentaises, [37]честно признался, что помнит.
К моменту, когда Эмилия Фрэсс покинула булочную, Гийом Ладусет не только упаковал для нее все пирожные — включая и те, что хранились в подсобке на завтра, — но и решительно отклонил попытку владелицы замка расплатиться за них. Ему не хотелось, чтобы Эмилия поняла, что он не знает, как работает касса, и что в арифметике он полный профан. В результате коробок оказалось столько, что Эмилии пришлось подгонять машину, дабы увезти все домой.
Ликование свахи от того, что его хитроумный план удался, не смогли омрачить ни безудержный гнев постоянных покупателей Стефана Жолли, когда выяснилось, что в булочной не осталось ни одного пирожного, ни возмущенные протесты из-за его ошибок при подсчетах цены за хлеб. Ведь Гийому не только удалось передать Эмилии нужное mille-feuille, но и устроить так, что и вся остальная выпечка тоже попала к ней, а значит, исключена любая, даже малейшая вероятность ошибки. Столь велико было возбуждение Гийома Ладусета, что он закрыл булочную на полчаса раньше, когда не смог более выносить даже мысли о том, чтобы писать очередную расписку.
Шагая мимо места, где некогда возвышался каменный крест — пока церковь не сочла деревню более его недостойной, — Гийом мысленно представил себе Эмилию Фрэсс в просторной столовой замка. Вот она сидит за большим столом, красивые ноги отдыхают на прохладном полу pisé,и подносит к губам mille-feuille. Он видел, как любовь всей его жизни обнаруживает письмо, спрятанное меж слоями теста, и читает, поначалу недоверчиво и приходя в восторг с каждой новой строчкой. Восхищенная изысканностью стиля, равно как и изобретательностью и непревзойденным романтизмом способа доставки письма, она, без сомнения, прекратит дальнейшие поиски любви, ибо тут же сделает выбор в пользу сочинившего его поэта. Когда же они с Эмилией поженятся, она откроет ящичек прикроватной тумбочки, достанет жестянку из-под пастилок от кашля с надписью «Доктор Л. Гюйо» и положит туда его ответ. И два письма, как и их авторы, не разлучатся более никогда. Столь зачарован был Гийом Ладусет этой идиллической картиной, что, задрав брючину, дабы выяснить причину непонятного зуда, великодушно простил комаров, чьи сатанинские укусы испещрили его волосатые лодыжки. А когда он остановился перед своим домом — рассмотреть неприглядный шлепок прямо у входной двери, — то даже пожалел несчастную птаху, набившую брюхо вишней с его любимого дерева, ведь бедняжке пришлось справляться с весьма непростой задачей — пропустить через себя целых четырнадцать косточек.
Войдя на кухню, Гийом Ладусет обнаружил, что счастье лишило его аппетита. Но решил тем не менее пообедать — иначе это было бы против природы. После нескольких ломтиков коровьего языка, миски дубоволистного салата и двух порций «Кабеку» сваха позволил себе небольшую сиесту. У гостевой спальни он притормозил и завернул внутрь — задернуть шторы от солнца, бьющего в комнату прямой наводкой. Бросив взгляд в окно, сваха вдруг заметил, что ужасные корнишоны Ива Левека куда-то исчезли. Преисполненный великодушия, он дал себе слово после сна непременно заглянуть к соседу и выразить соболезнования. Свахе также не терпелось узнать, как прошло свидание дантиста с Дениз Вигье, ибо после их золотоискательской экспедиции тот так и не появился в брачной конторе.
Ив Левек запустил сваху в дом с явной неохотой. Соседи прошли к грядке, где когда-то росли пресловутые корнишоны, и, пока они смотрели на пожухлые трупики, покоившиеся на компостной куче, Гийом Ладусет едва сдерживал желание в очередной раз заметить дантисту, что сажать их следовало, когда Луна проходила созвездие Овна.
Мужчины присели за белый пластмассовый стол под зонтиком в саду, и Ив Левек подробно описал свое утро с мерзостной бакалейщицей. Гийом тем не менее похвалил дантиста, услышав, что тот заплатил за Дениз Вигье и не забыл сделать комплимент ее платью. Он даже отметил умение Ива Левека принимать подарки — после того как узнал, что тот быстренько прикарманил найденный бакалейщицей самородок. Настроение свахи было настолько приподнятым, что он даже не выговорил дантисту за то, что тот столь необдуманно отверг кандидатку лишь из-за легкомысленного поведения ее бабки во время войны. Гийом просто напомнил соседу, что он не продвинется ни на йоту в поисках любви, если не сосредоточится на утиной ножке, не забудет про то, что прогоркло, и не пожмет плечами, обнаружив маленькую зеленую пуговку.
