После этих слов Отонаси-сан сходит с возвышения и протягивает что-то ученикам, сидящим за первыми партами. Те, приняв это что-то, берут один листок и передают остальные себе за спину; точь-в-точь как они обычно делают с распечатками, которые надо раздать всему классу.

Дошла очередь и до моей парты. Это обычный чистый лист бумаги сантиметров десяти в длину.

– Когда закончите писать, передайте мне, пожалуйста.

– Так что это за «кое-что»?

В ответ на вопрос, который от имени всего класса задала Коконе, Отонаси-сан отвечает коротко:

– Мое имя.

После этих слов мертвая тишина в классе наконец уступает место гаму. Оно и понятно, я тоже не врубаюсь. Ее имя? Его все знают. Ведь она только сегодня утром представилась как «Ая Отонаси».

– Что за маразм! – восклицает кто-то. Есть лишь один человек, способный сказать такое Отонаси-сан.

Дайя Омине.

Мои одноклассники разом задержали дыхание. Все в классе знают, что Дайю не стоит делать своим врагом.

– Твое имя Ая Отонаси. Зачем тебе, чтобы мы это написали? Ты так сильно хочешь, чтобы мы его побыстрее запомнили?

Отонаси-сан сохраняет хладнокровие даже при таком течении разговора.

– Я бы написал «Ая Отонаси». Но я это произнес только что. Стало быть, и писать больше нет надобности, верно?

– Да, я не возражаю.

Похоже, такого простого согласия он не ожидал и потерял дар речи.

Цокнув языком, он рвет свой листок на части, стараясь делать это погромче, и выходит из класса.

– Ну, что не так? Почему бы не начать писать уже?

Никто не начинает писать. По их лицам, может, и не видно, но все от нее в полном изумлении и обалдении. Она только что переговорила Дайю. Будучи одноклассниками Дайи, мы прекрасно знаем, насколько это круто.

Какое-то время никто ничего просто не в состоянии делать. Но вот раздался скрип по бумаге чьего-то карандаша, и следом, словно подражая, такой же скрип начинает доноситься отовсюду.

Вряд ли кто-то знает, чего добивается Отонаси-сан. Но это не имеет значения. В конце концов, мы только одно можем написать.

Единственное имя – «Ая Отонаси».

Первым свой листок отнес Отонаси-сан Харуаки. Увидев, как он встает, еще несколько человек следуют его примеру. Выражение лица Отонаси-сан остается неизменным, когда она берет у Харуаки листок.

Похоже, он дал…   н е п р а в и л ь н ы й   о т в е т.

– Харуаки, – зову я его, когда он, обменявшись парой слов с Моги-сан, возвращается в мою сторону.

– Что такое, Хосии?

– Что ты написал?

– Мм? Ну, написать можно было только «Ая Отонаси», правда? Правда, я чуть не забыл написать последнюю букву, – отвечает Харуаки; почему-то у него вид немного унылый.

– …Ну да, наверно, только так…

– Ну так не тормози и напиши уже!

– Но ты правда думаешь, что она все это затеяла, чтобы заставить нас написать это имя?

Если так, я совершенно не понимаю, какой в этом смысл.

– Разумеется, нет, – мгновенно отвечает Харуаки, подтверждая мои сомнения.

– Э? Но… ты ведь написал «Ая Отонаси», да?

– Ага. …Слушай, Дайя ведь настолько умный, что это уже даже не смешно, верно? Ну, правда, при этом его характер настолько ужасен, что это тоже не смешно.

Из-за внезапной смены темы я наклонил голову.

– А он сказал, что написал бы просто «Ая Отонаси». Значит, ему не пришло в голову что-то еще, что можно было бы написать. Разумеется, у меня то же самое. Я что хочу сказать: в общем, если мы ничего не можем придумать, значит, и ничего другого написать тоже не можем.

– Если ты не можешь о чем-то подумать… ты не можешь это написать.

– Точно. Другими словами, это направлено не на нас.

У меня такое чувство, что слова Харуаки попали точно в яблочко. Похоже, тут он прав.

Иными словами, Отонаси-сан безразличны все одноклассники, она затеяла это все исключительно   р а д и   т о г о   е д и н с т в е н н о г о   ч е л о в е к а,   к о т о р ы й    м о ж е т   ч т о - т о   п р и д у м а т ь.

Понимаю теперь, почему Харуаки только что был таким унылым. В смысле, он же втюрился в нее с первого взгляда. Он, может, и держится шутом гороховым, но я не знаю никого, кому бы он еще признался в любви. Значит, он был настроен более-менее серьезно.

Но она ему не подыграла. Его существование было просто-напросто проигнорировано… как и предупреждал Дайя.

– …Харуаки, ты на удивление умен.

– Это вот «на удивление» было совершенно не обязательно!

Я скрываю застенчивость от собственных грубых слов за улыбкой, Харуаки горько улыбается в ответ.

– Ладно, побежал я. Если сейчас не пойду, старшие меня убьют. И это не преувеличение!

– А, ну да. Давай тогда.

Наша средненькая бейсбольная команда, похоже, очень требовательна.

Я смотрю на свой пустой лист. Собираюсь написать «Ая Отонаси», но в итоге так и не могу этого сделать.

Смотрю на Отонаси-сан. Ни малейшего изменения в выражении ее лица, когда она просматривает листки, которые ей передают. Похоже, на них на всех «Ая Отонаси».

…Т о т,   к т о   н е   м о ж е т   н и   о   ч е м   п о д у м а т ь,   н е   м о ж е т   н и ч е г о   н а п и с а т ь.

– …

И что мне тогда делать?

В конце концов мне удалось о чем-то подумать. Непонятно почему в голову пришло дурацкое имя «Мария».

Нет, я знаю. Со мной что-то не в порядке. «Мария», тоже мне. Без понятия, откуда вообще это имя взялось. Если я дам ей листок с этим именем, она просто наорет на меня, что-нибудь типа «что еще за шуточки тут!»

Ну а что если окажется, что этого-то ответа она и ждет?..

После долгих колебаний я начинаю писать на своем десятисантиметровом листке.

«Мария»

Я встаю и направляюсь к Отонаси-сан. Очереди уже нет. Похоже, я последний. Нервно протягиваю ей листок. Отонаси-сан берет его без единого слова.

Смотрит на то, что там написано.

И выражение ее лица меняется. Разом.

– …Э?

Отонаси-сан, не выказывавшая ни малейших признаков беспокойства перед учителем и Дайей, смотрит на меня во все глаза?

– Хе-хе-хе…

И тут она начинает смеяться.

– Хосино.

– О, ты запомнила мое имя.

Я начал жалеть об этом в следующее же мгновение. Потому что, едва отсмеявшись, она уставилась на меня так яростно, словно я враг всех ее предков.

– …Ты!.. Что еще, блин, за шуточки?!

Похоже, она отчаянно пытается сдержать гнев, поэтому говорит тихим, грудным голосом. Часть про «шуточки» я предвидел, но ее тон несколько неожиданный.

Она, не сдерживаясь, хватает меня за воротник.

– Уа! Я, я извиняюсь! Я, я не то чтобы прикалывался…

– То есть ты хочешь сказать, что способен написать такой ответ на полном серьезе?

– …Эээ, ну… Ты… наверно, права. Я, наверно, просто прикалывался.

Это, похоже, была последняя капля.

Не выпуская мой воротник, она тащит меня аж до заднего двора школы.

– Хосино. Ты надо мной смеешься?

Прижав меня к стене школы, Отонаси-сан сверлит меня сердитым взглядом.

– Мне не очень-то удается придумывать планы. Я это знаю. Это совершенно маразматический план, почти как сказать: «Виновник, назовись сам!» Нет, это даже планом нельзя назвать. И тем не менее… Почему, черт побери, ты клюнул на удочку?! И ведь я уже второй раз так сделала! В первый раз ты ни малейшего внимания не обратил!

Она выпустила мой воротник, но ее взгляда более чем достаточно, чтобы удержать меня на месте.

Отонаси-сан смотрит на меня, жуя губу. Наконец она вздыхает.

– …Нет, я потеряла голову, потому что наконец нашла зацепку, применив такой идиотский метод. Но ситуация, несомненно, улучшается, так что мне скорее радоваться бы надо.

– …Ага, наверно. Тебе надо радоваться! Ха-ха-ха.

Отонаси-сан сердито смотрит на мою вымученную улыбку. Кажется, лучше всего придержать язык.

– …Не понимаю. Я-то уж думала, что ты сдался моей настойчивости… но что это у тебя за довольная, идиотская рожа!