Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Я не хочу! Не хочу не хочу не хо…

Пылинка. Я пылинка в беззвёздном вакууме. Я пытаюсь закричать, но у меня нет рта. Я постигаю пустоту. Время исчезло. Время — секунда, размазанная по ленте Мёбиуса, и у меня нет снов, чтобы заполнить его.

Я хочу отключить страх, но впервые за долгие годы я бессилен сделать это. Я постигаю свой страх. Мне кажется, я слышу, как Смерть разговаривает со мной. Смерть — азартная маленькая старушка, она раскачивается в кресле-качалке рядом со мной и говорит, что я проиграл. Она смеётся голосом Элизабет.

— Уходи, — говорит мой мозг. Рта у меня нет.

Я пылинка. Пустота постигает меня.

Электрический разряд выталкивает меня на поверхность. В сером тумане надо мной плавают два лица. Одно — молодое, весёлое и пьяное, второе — квадратное, металлическое и бесстрастное. Это робот. Он говорит мне:

— Очнулся, брат?

— Какой он тебе брат, дурик? — хохочет человек в белом халате. — Он же не робот!

— Но этопомогает ему как роботу. — серьёзно отвечает второй и снова бьёт меня разрядом тока в грудь. Я вздрагиваю, и мой рот издаёт звук «а».

Я жив!

— Вы в машине «Скорой помощи», — говорит мне человек, в руке его золотистая банка лимонного пива с корицей, — к вам домой нас направил институт, потому что вы три раза подряд пропустили профилактику и на звонки не отвечали. Доктора уже начали беспокоиться!

Вот оно что…

— Электричество в доме отключилось на миг, — добавляет робот, — и в твоей башке произошло небольшое замыкание. Ты три месяца провалялся в отключке. Не волнуйся, брат, сейчас тебя починят.

— Он тебе не брат, — нахмурившись, повторяет человек.

— Антон Александрович!

Институт экспериментальной трансплантологии — стеклянно-золотой храм с высокими округлыми потолками. Здесь тихо и малолюдно, и это хорошо. Я иду по залитому вечерним солнцем коридору и слушаю долетающий из-под мраморных сводов шёпот погибших душ. Когда-то давно меня сделали здесь таким, каков я есть сейчас. Каким я буду вечно.

— Антон Александрович!

Моё тело прошло профилактику, оно сильное и прочное; мозг — переплетение миллиардов крошечных проводков — работает великолепно.

— Антон Александрович! Подождите!

Мои ноги останавливаются.

Мальчику, наверное, лет тринадцать. У него чёрные глаза, похожие на ягоды, чёрные прямые волосы и очень смуглая кожа. На нём апельсиновая футболка и джинсовые шорты.

Он говорит, что читал обо мне. Он говорит, что для него честь познакомиться со мной. Он говорит, что восхищается мной.

Я жду насмешек, но их нет.

Мальчик смотрит на меня своими ягодами, и я вижу каждый тоненький волосок над его пухлой верхней губой.

— Чего тебе? — спрашиваю я, а мои ноги уже несут меня прочь.

— Антон Александрович, — не отстаёт он, — мне о вас рассказал мой отец, он здесь работает…

— Какое тебе дело до меня?

— Я просто хотел с вами поговорить…

— Почему именно со мной? Здесь сотни таких, как я.

— Но вы были первым!

Он прав. Я был первым из многих. В груди моей пульсирует изумрудная горячая лампа — подзабытое чувство гордости. Апельсиновая футболка маячит в поле периферического зрения.

Мальчик говорит, что его зовут Виталик. Он говорит, что, когда вырастет, тоже купит стальное тело. Он тоже будет жить вечно.

Через сто лет после моего второго рождения у меня появился поклонник.

Мы идём мимо футбольного поля, и мальчишки кричат мне: «Эй, ведро с болтами!» — и «Эй, живой труп!» — и «Возвращайся на свалку!». Виталик разбивает одному из них нос (тёмно-красная кровь капает на усталую землю), а другого кормит песком, остальные убегают прочь в страхе.

Ночью мы сидим на крыше небоскрёба, и Виталик плюёт вниз, наблюдая за падением слюны в сияющую миллионами огней бездну.

— Я был уже стар, — говорю я, — моё тело стало дряблым и больным, а разум стал похож на сухое дерево, поедаемое червями. В моём меню было больше лекарств, чем еды. Каждую ночь во сне ко мне приходила Смерть, старая паскудница, и хриплым голосом звала идти за ней… Я отправился в институт к этим умникам и попросил их помочь. Это потом уже институт превратился в храм трансплантологии, а тогда это был обычный НИИ… Сперва они рассмеялись мне в лицо, потом задумались, а когда я назвал им сумму — принялись вкалывать, как трудолюбивые обезьянки. Сначала мне сделали руки, и я забыл, что такое артрит. Потом — сердце, лёгкие, печень, желудок, и я навсегда распрощался с тахикардией, одышкой, циррозом и гастритом. Позже внутренние органы удалили за ненадобностью. Труднее всего было сделать мозг, скопировать память… но и с этим они справились. Мне было очень тяжело. Мне было очень больно. Но оно того стоило.

— Вы победили смерть!

— Смерть не властна надо мной.

— Сколько же вам лет?

— Сто восемьдесят. Я ещё очень молод.

Я пылинка. Пустота постигает меня.

— Это здорово, да? — отстранённо спрашивает он.

— Да, — говорю я — и думаю о паутине на зеркале в моей квартире, «да», говорю я, потому что не хочу снова слышать дребезжащее хихиканье Смерти.

— Да, — шёпотом повторяет мальчик, он подходит ко мне и прижимается к моему холодному телу из нержавеющей стали, титана и пластика.

— Живи долго, живи очень долго, — говорят мои губы, — а в конце не нужно будет терять этот мир. Будет продолжение. Вечное продолжение.

— Мой отец распланировал мою жизнь за меня, — хмурится Виталик, — я не хочу делать то, что он скажет, и ждать столько лет. Я хочу быть как вы.

— Мне недоступно многое…

— Я знаю. Мне это не нужно.

Мальчик приходит ко мне каждый день. Он говорит, что у него нет друзей, кроме меня. В нём очень много гордости и презрения к окружающим, я это вижу. Что ж, иногда эти чувства свойственны юности.

Его отец позвонил мне и запретил общаться со своим сыном, поэтому Виталик приходит ко мне тайно.

— Отец обещает убить меня, если я сделаю это, — говорит он сквозь зубы, — посмотрим, что он скажет, когда я приду к нему в новом теле.

— Электричество — моя кровь, — учу его я, — электричество и сталь вместо слабой плоти. Электричество поёт в небе над городом, оно кусает хвостики моих мыслей в дальнем тёмном уголке мозга. Электричество — это камешек, порождающий лавину. Электричество делает вдох, и триллионы кузнечиков яростно стрекочут в полях; оно делает выдох, и далёкие галактики гаснут, истекая фиалковым страхом.

— У меня есть деньги на операцию, — говорит мальчик, — я два года брал у родителей понемногу.

Много лет назад я попробовал завести щенка, но зашёл в Сеть и забыл о нём, и бедняга умер от голода. Странно, я всё ещё помню об этом.

В один прекрасный день мальчик приходит ко мне изменённым. Я встречаю его на улице, рядом с моим домом. Он идёт по проспекту в своей апельсиновой майке, и волосы его горят чёрным пламенем в лучах солнца, а в его глазах страдание и счастье.

— Вот, учитель, — говорит он и протягивает правую руку. Солнечные блики, отразившись от неё, бьют мне в глаза. Его стальные пальцы сжимают мою ладонь (клацающий звук). До локтя его рука всё ещё из плоти, но предплечье и кисть — крепкий хромированный металл. Там, где плоть сочленяется со сталью, алеют свежие рубцы.

— У меня не хватило денег на большее, — улыбается он сквозь слёзы, — но я достану.

— А твой отец?

— Его нет сейчас в городе.

— Но он вернётся.

— Пусть. Сегодня мне исполнилось четырнадцать лет, понимаете? Я совершеннолетний.

— С днём рождения, — говорят мои губы.

…Сегодня я в Исландии. Мы стоим с Элизабет у края плато и смотрим на гейзеры внизу. Снег заметает мир, мы почти по колено в нём, и заледеневшие на лету птицы падают в сугробы, но на Элизабет только белое воздушное платье, потому что я так хочу. Впрочем, ей всё равно.

73
{"b":"162609","o":1}