— Да не слушайте вы их, господин Северин, — заверещала госпожа Феликс. — Я всё сама видела. Они каждую ночь ходили, камни ваши воровали. Это они специально сделали — вам помешать хотели. У них аура чёрная, я в кристалл смотрела. Как прознали, что я знаю об их замыслах коварных, так чуть не убили. Чудом спаслась…

Северин даже не взглянул на неё. Он разжал пальцы, камни упали на землю, и тут же в руке доктора сверкнул скальпель. Он шагнул ко мне, но в этот момент Густав со всей силы ударил его в челюсть. Северин упал, и Густав быстро наступил ему на ладонь.

— Ублюдок, — прошипел он. — Сумасшедший ублюдок.

Он вырвал скальпель. Северин корчился среди камней и бормотал что-то бессвязное. Густав схватился за провод и резко потянул, вырвав из груды камней ещё одну колбу. Удар ботинка оборвал мучения игуаны.

— Ты хоть представляешь, кого ты хотел разбудить? Просто большую рыбу?

Я бросился к дому Северина. Распахнув раму, я влез в окно и принялся выкидывать на улицу колбы с ящерицами — около дюжины, кажется. Густав с Людвигом тут же их разбивали. Северин тихо скулил. Госпожа Феликс поспешила скрыться.

Когда мы закончили, Густав устало прислонился к батисфере. Его руки тряслись. Он поднял один из булыжников, всмотрелся в него и криво усмехнулся.

— Я видел во сне эту тварь…

Смотритель передал мне камень. На шершавой поверхности отпечатался трилобит.

Начал накрапывать дождь.

К вечеру погода окончательно испортилась. Море разбушевалось не на шутку. Тяжёлые тучи висели низко, почти сливаясь с волнами. Молнии вспыхивали почти ежеминутно. Косой дождь неистово барабанил в окна.

Мы сидели в каморке под маяком и пили тёплый ром. Прижавшись лбом к холодному стеклу, я смотрел на море. Волны вздымались, тянулись к небу с непостижимой яростью, и за каждым новым валом мне чудился Левиафан. Бесконечно древнее чудовище, всех тварей завершенье.

Неожиданно моё внимание привлёк огонёк, вспыхнувший на пляже. Присмотревшись, я понял, что это свет фонаря. На пляже определённо кто-то был. Но только полный безумец решился бы выйти к морю в такую погоду.

— Северин!

Выскочив из маяка, мы побежали к пляжу. Дождь хлестал по щекам. Я тут же вымок до нитки, но не обратил на это внимания. Ветер валил с ног. Я падал, раздирая колени и ладони, но вскакивал и продолжал бежать. Если это действительно доктор, а в этом я не сомневался, медлить было нельзя.

Как мы добрались, я не помню. Просто бег внезапно прекратился, и мы, задыхаясь, остановились перед доктором. Северин возился с моторной лодкой, грузя в неё непонятные приборы. Из-за бортов выглядывала труба граммофона, заполненная камнями — остатки чудовищного фонографа. Северин нас не заметил. Должно быть, поломка механизма окончательно подкосила учёного. Печать безумия маской застыла на его лице.

— Доктор! — заорал Густав.

Северин резко развернулся, вскинув руку. В свете молнии блеснул пистолет. Гром заглушил выстрел. Людвиг дёрнулся, схватился за плечо и медленно осел на песок. По рубашке изобретателя расползалось тёмное пятно. Мы с Густавом бросились к нему. Людвиг растерянно переводил взгляд с меня на смотрителя.

— Я умру?

— Чёрта с два, — огрызнулся Густав.

— Ну что? — хохотал Северин. — Кто ещё хочет меня остановить? Есть желающие?

Он выстрелил в воздух. С каждой молнией лицо доктора вспыхивало бледно-зелёным светом. Густав выругался. Северин навалился на лодку, но смог лишь слегка сдвинуть её.

— Вы двое, — он ткнул в нашу сторону револьвером.

— Доктор, одумайтесь, — прокричал я. — Это безумие… Самоубийство.

— Заткнись! — взвизгнул Северин и снова выстрелил в воздух.

Людвиг вздрогнул.

— Бесполезно, — покачал головой Густав. — Он окончательно свихнулся.

— Быстрее!

Северин забрался в лодку. Вместе с Густавом мы смогли столкнуть её в воду. Суденышко билось на волнах, словно предчувствуя скорую катастрофу.

— Доктор, — я всё ещё пытался образумить Северина. — Это же верная смерть…

— И что ты знаешь о смерти?

Холодный ствол упёрся мне в лоб. Лицо доктора очутилось совсем рядом. Я посмотрел ему в глаза, но не увидел ничего, кроме пустого всепоглощающего безумия. Губы учёного скривились в жуткой усмешке. Мне стало страшно.

Я так и не понял, почему Северин не выстрелил. Совершенно неожиданно он опустил пистолет и бросился на корму. Я попятился. Северин истерично дёргал за шнур, заводя мотор, и где-то попытки с пятой ему это удалось. Разрезая волны, лодка устремилась в море.

Мы выбрались на берег. Людвиг был совсем плох. Скорчившись на песке, он беззвучно шевелил губами.

— Держись, парень, — наигранно бодро сказал Густав. — Ещё никто не умирал от дырки в плече.

Людвиг улыбнулся. Мы подняли его и медленно повели к маяку. Напоследок я обернулся. Лодка Северина упорно боролась с волнами, и отступать он не собирался. Густав проследил за моим взглядом.

— Бедняга. Всё-таки простых шуток ему было мало.

Я до сих пор не могу точно сказать, что произошло в следующее мгновение. Была ли это большая волна, или же Северин действительно разбудил Левиафана и тот явился на зов. Над лодкой нависла огромная тень и обрушилась, увлекая за собой суденышко. Лодка исчезла. Я всматривался в бушующее море, тщетно силясь хоть что-нибудь разглядеть среди беснующихся вод. На долю секунды мне показалось, что над волнами промелькнула голова, но тут же очередной вал накрыл её, и Северин скрылся там, где скверну жжёт пучина.

Дротик ударился в дырку от нуля и отскочил куда-то под стол.

Ну и чёрт с ним. Вот второй обязательно воткнётся в президентский орден.

Не попал. Как говорил Винни-Пух, не то чтобы совсем не попал, просто не попал в шарик.

Ладно, зато в любви мне обязательно повезёт.

Я выбрался из-под одеяла и подошёл к мишени-календарю подобрать дротики. Один вижу, один под столом и ещё один… Эй, парень, короче, ты не хочешь втыкаться в нашего президента? Не хочешь быть слепым оружием в руках мастодонтов старого мира? Протестуешь против насильственной попытки диссидентского реванша? Тогда сам виноват.

Выкатился? Ну, то-то…

Я включил телевизор и снова плюхнулся на кровать. До работы ещё два часа, а до начала интенсивных сборов на работу — час. Так что календарь вряд ли выживет — сегодня не его день. Сегодня праздник. Не помню какой.

Родители рассказывали, что раньше на праздники ходили толпы людей, а по телевизору показывали толпы танков и ракет. Вот это я понимаю, перформанс. А сейчас в ящике не то новости, не то передача для садоводов. Ведущая с халтурно приклеенной улыбкой восхищается урожайностью зранга зелёного… Ну и название придумали… а зранг этот весь ещё и в каких-то бородавках.

Я уже хотел потянуться за дистанционкой, когда заслонивший синелистное растение мужик сказал: прогноз погоды на сегодня — и через паузу — благоприятен.

Я удивлённо хлопнул глазами, а телевизор завёл про решение проблем озоновых дыр и беспокойство экологов.

Однако.

— …состоялось подписание совместного коммюнике. Лидеры мирового сообщества выразили уверенность в том, что они и их партнёры останутся верны курсу на интеграцию и углубление взаимовыгодных связей.

Вот это хорошо сказано, про взаимовыгодные. Это мне нравится. Коротко и по существу. Враньё, конечно, зато по-доброму.

С народом именно по-доброму и надо. И ещё: «Грудью вперёд бравой, Флагами небо оклеивай».

А то без этого эффект смазывается.

Друзья считают, что я — диссидент. Мои высказывания записываются на диктофоны и прослушиваются в уединении. Раза два их пытались транслировать местные радиостанции, но после этого им срочно приходилось закрываться. На проверку соответствия трудовому кодексу.