«Они проиграли, два-один», — резко ответил он, и услышал, как мальчик, хлопнув дверью, побежал сообщать новость. Он шел, засунув руки в карманы, с сигаретой в уголке рта, не обращая внимания на то, что пепел осыпался на его макинтош. Из ярко освещенного магазина доносился запах жареной рыбы и картошки, который пробудил в нем аппетит.

«Никакого кино на этот вечер, — сказал Фред, — в такую погоду лучше всего остаться дома». Улицы Мидоуза пустели, и Фред с Ленноксом слышали у себя за спиной топот ног и невнятные голоса, которые горячо обсуждали проигранный матч. Почти на каждом углу, при мутном свете горящих в тумане фонарей, стояли группы парней, которые спорили между собой и заигрывали с проходящими мимо девушками. Леннокс зашел в ворота, где ему в нос ударил сырой запах заднего двора, смешанный с вонью, исходящей от мусорных жбанов. Оба приятеля открыли калитки перед своими домами.

«До скорого. Возможно, мы увидимся завтра в пабе.»

«Завтра я не могу, — ответил Фред, уже стоя на пороге. — Мне надо починить свой велосипед. Я покрашу его эмалью и заменю старый тормоз. Однажды меня чуть не сбил автобус из-за того, что тот барахлил.»

Звякнула дверная щеколда, и Леннокс сказал: «Ну ладно, до свиданья». Он открыл входную дверь и зашел в дом.

Он молча прошел в маленькую гостиную и снял макинтош. «Надо было разжечь огонь, — сказал он жене, выходя из комнаты. — Здесь застоялся затхлый воздух. Такое впечатление, как будто сюда полгода никто не заходил.»

Его жена сидела у камина с двумя ярко синими клубками шерсти на коленях и вязала. Ей было сорок лет — столько же, сколько и Ленноксу, — но с годами она располнела и стала какой-то бесцветной, тогда как Леннокс, наоборот, с возрастом стал худым и жилистым. За столом, допивая чай, сидели их трое детей, старшей дочери уже было четырнадцать лет.

Миссис Леннокс продолжала вязать. «Я собиралась это сделать сегодня, но у меня не было времени.»

«Вместо тебя это вполне может сделать Ирис», — сказал Леннокс, садясь за стол.

Дочь подняла на него глаза: «Папа, я еще не допила чай». Ее ноющий протяжный ответ разозлил его. «Допьешь потом,» — сказал он с сердитым видом. «Камин надо зажечь немедленно, поэтому живо поднимайся и неси уголь из подвала.»

Но она даже не пошевелилась, продолжая сидеть с упорством капризной маменькиной дочки. Леннокс встал: «Не заставляй меня говорить тебе это второй раз.» — У нее на глаза навернулись слезы. — «Поднимайся, живо, — прикрикнул он. — Делай, что тебе говорят.» Он не обратил внимания на просьбы жены оставить дочку в покое и поднял руку, чтобы дать ей затрещину.

«Хорошо, я иду», — сказала она, поднимаясь и направляясь к двери подвала.

Тогда он сел снова, окинул взглядом широкий пустой стол и поставил локти на скатерть. «Ну, что у нас на ужин?»

Жена снова взглянула на него, оторвавшись от вязания: «Там в печке две запеченных селедки.»

Он продолжал сидеть, нервно перебирая пальцами нож и вилку. «Ну и? — спросил он, — я что, должен ждать всю ночь, пока ты дашь мне поесть?»

Она молча достала из печи блюдо и поставила перед ним.

«Опять селедка, — сказал он, отделяя от костей длинную полоску белого мяса. — Неужели ты не могла приготовить ничего другого?»

«Это лучшее, что я умею делать», — ответила она, но ее нарочитое спокойствие ничуть не умерило недовольство, хотя она не могла понять причину этого.

Он заметил ее невозмутимость, и это разозлило его еще больше. «Я в этом уверен», — язвительно произнес он.

Куски угля с шумом падали на пол около камина, где дочь разжигала огонь. Он медленно разделывал селедку на куски, но не приступал к еде. Двое других детей сидели на диване и молча смотрели на него. С одной стороны тарелки он складывал кости, а с другой — мясо. Когда к нему подошел кот и потерся ему о ногу, он вывалил часть рыбы с тарелки на линолеумный пол. После того, как кот, по его мнению, наелся, он отшвырнул его ногой в сторону с такой силой, что тот ударился головой о сервант. Животное мявкнуло от боли и принялось вылизываться, глядя на него полными удивления, огорченными зелеными глазами.

Он дал сыну шестипенсовую монету, чтобы тот купил ему газету «Футбольный обозреватель». «Поторопись», — крикнул он ему в след. Потом он отодвинул от себя тарелку и кивнул в сторону плохо приготовленной селедки: «Я не буду это есть. Лучше пошли кого-нибудь за пирожными». «И приготовь-ка свежий чай, — добавил он как бы невзначай, — чайник уже кипит.»

Он зашел слишком далеко. Зачем он превратил этот субботний вечер в сущий ад? У его жены застучало в висках от злости. С бешено бьющимся сердцем он выкрикнула ему: «Если ты хочешь пирожных, иди и покупай их сам. И сам готовь себе чай.»

«Когда муж приходит домой после тяжелого рабочего дня, он вправе рассчитывать на чашку чая», — сказал он, гневно глядя на нее. И он кивнул в сторону сына: «Пошли его за пирожными».

Мальчик уже поднялся, но она его остановила: «Не ходи. Сядь на место.» «Иди туда сам, — сказала она мужу. — Ты можешь выпить тот чай, который я уже приготовила, он еще хороший. Дома все в порядке, а ты устраиваешь скандал. Видимо, проиграла твоя любимая команда, и ты решил сорваться на нас, — потому что я не вижу другой причины, из-за которой у тебя могло так испортиться настроение.»

Эта возмущенная тирада жены окончательно вывела его из себя, и он поднялся, чтобы поставить ее на место. «Ты что, забыла, с кем разговариваешь?» — заорал он.

Ее лицо побагровело. «Я только сказала правду, которую тебе не мешало бы услышать.»

Он взял в руки тарелку с рыбой и медленно, аккуратно стряхнул еду на пол. «Вот что следует сделать с твоей чертовой жратвой», — прошипел он.

«Ты идиот, — завопила она, — шизофреник!»

Он ударил ее один, два, три раза по голове и толкнул на пол. Младший сын заплакал, а его сестра выбежала из комнаты…

Фред и его молодая жена слышали сквозь тонкие стены, что происходило в соседнем доме, у Леннокса. До них сперва доносились приглушенные голоса, звук падающих стульев. Однако, услыхав пронзительный вопль, они поняли, что у соседей что-то неладно. «Трудно представить, — сказала Раби, соскользнув с колен мужа и поправив ночную рубашку, — такой скандал, и из-за чего? Только из-за того, что проиграли „Ноттсы“! Я так рада, что ты не похож на Леннокса».

Раби было девятнадцать лет, и, хотя замуж она вышла всего месяц назад, уже было заметно, что она беременна. Фред обхватил ее сзади за талию: «Я не такой дурак, чтобы устраивать скандалы по пустякам».

Она высвободилась из его объятий. «Хорошо, что это так. Потому что иначе тебе было бы несдобровать!»

Фред уселся перед камином со смущенной улыбкой чеширского кота на лице, тогда как Раби отправилась на кухню готовить ужин. Шум за стеной уже стих. Жена Леннокса хлопала дверьми, ходила туда-сюда, выходила из дому, и наконец, забрав детей, ушла от мужа в очередной раз.

Я легко поддаюсь чужому влиянию, и мой разум похож на флюгер, когда кто-нибудь берется убедить меня изменить свое мнение. Но при этом существует одно правило, которому я всегда буду следовать и от которого не отступлюсь ни при каких обстоятельствах. Вот о нем-то я и хочу рассказать вам в этой истории. Главный герой в ней — Джим Скафдейл.

Я никому никогда не позволю убедить себя в том, что человек должен оставаться рядом с родителями после того, как ему исполнилось пятнадцать. Начать жить самостоятельной жизнью можно еще раньше, даже если это и противоречит закону, как и многое другое в этом гнилом мире надежды и славы.

Вы ведь не можете держаться за материнскую юбку до конца своих дней, хотя готов поклясться, что многим очень даже не хотелось бы ее отпускать. Джим Скафдейл был одним из таких парней. Он так долго оставался под опекой своей мамочки, что в конце концов не мог себе представить ничего другого, а когда попытался изменить жизнь, то, я готов поклясться, он не заметил разницы между материнской юбкой и подвязками жены. Впрочем, я уверен, что его одетая с иголочки красотка должна была вдолбить ему в голову, что разница между ними все же существует, — до того, как отправила его обратно к родительнице.