Их бурный роман между тем перешел в упорядоченные отношения. Иногда в Николасе возникала надежда, что Алекса влюбится в него и разведется со своим мужем. Однако Алекса, после того как ее жажда любви была удовлетворена, превратилась в нежную понимающую возлюбленную, которая, казалось, уступила ему роль соблазнителя и со своей стороны играла роль жертвы. Снова и снова он поражался ее сходству с Беатой, и часто его подмывало сказать ей об этом, но какое-то внутреннее чувство удерживало его.
Как-то воскресным днем в августе они встретились, как обычно, на одной тихой потсдамской улочке, откуда и отправились в Глинике. К ленчу Николас приготовил холодную курицу, гусиный паштет из Венгрии, салат, пирожные и лесную клубнику. Все это сопровождалось охлажденным рейнвейном. После еды и хорошей прогулки по берегу следовали занятия нежной любовью и сон.
Он проснулся оттого, что она зашевелилась возле него. Вдалеке часы на башне пробили пять. Он бросил взгляд на Алексу и собрался снова заснуть, как вдруг она изо всех сил затрясла его. В растерянности он выпрямился в кровати. Ее ногти впились в его тело, и она истерично кричала:
— Я не Беата! Я Алекса! Алекса Годенхаузен! Я это я! Беата умерла! Три года назад! Ты лежишь в кровати не с ней, а со мной! Со мной! Со мной!
Она спрыгнула с кровати и судорожно стала собирать свою одежду. Он смотрел на нее, не понимая, что случилось. Только немного спустя до него стал доходить смысл происходящего.
— Почему Беата? Я прекрасно знаю, что ты не Беата…
— Конечно, теперь ты знаешь, но, когда ты со мной в постели, ты думаешь о ней. Только не лги! И не пытайся это отрицать. Я за тобой достаточно давно наблюдаю. Когда ты со мной, ты закрываешь глаза и думаешь о Беате.
— Это неправда!
— Господи боже мой, но это правда!
— Ну что на тебя нашло? Что я тебе сделал плохого?
— Ты звал Беату! Громко и отчетливо.
— Да нет же. — У него пропал весь сон. — Должно быть, мне что-то приснилось.
— Тогда смотри свои сны дальше, только без меня. У нас тут не спиритический сеанс, а я никакой не медиум, через которого ты можешь общаться с покойной. Нет. Я живая, живая женщина из плоти и крови. Я — это я, а не явление духа.
В течение первого года Беата ему едва ли снилась. Только об одном сне, сразу же после пожара, он вспоминал отчетливо. Он стоял на южном склоне виноградника Рети. Между рядами работали люди, только что прошел плуг. Внезапно в конце сада он под ореховым деревом увидел Беату. Он сразу же во сне подумал при ее появлении, что ни в коем случае нельзя считать, что она не умерла, но, когда она сделала несколько шагов ему навстречу, причем выглядела абсолютно живой, он пришел в замешательство. Может быть, пожар ему просто приснился? И быть может, Беата вообще жива и он, как и прежде, женат на ней? Он помчался к ней и чувствовал еще и сейчас, два года спустя, как хлестали его ветки ореха и как он был вне себя от счастья ее, живую, видеть перед собой. Она удивленно смотрела на него и смеялась. Когда он проснулся, он все еще слышал ее смех и чувствовал рядом с собой ее тело, теплое и мягкое. Возвращение в сознание отозвалось резкой болью, непереносимой, как будто его пронзили насквозь, такой, какую он испытал при известии о ее смерти. После этого она больше ему не снилась, по меньшей мере целый год. Его сознание смирилось с потерей. Она ушла безвозвратно, это означало пустоту, но и, вероятно, новое начало.
С момента встречи с Алексой в Новом дворце Потсдама Беата снова вернулась в его сны. Ее образ часто не был отчетливым. То она была Беатой, затем вдруг превращалась в Алексу. То вдруг оказывалось, что Беата живет в Потсдаме и замужем за Годенхаузеном, отчего он, Николас, испытывал жгучие муки ревности.
И как раз такой спутанный сон приснился ему, видимо, в этот раз, хотя он ничего не помнил.
— Я знаю, кто ты, — ты это ты. Как я могу тебя спутать? Ты самый тяжелый и непредсказуемый человек на всем белом свете.
Она в это время безуспешно боролась с крючками своего корсета.
— Проклятье!
— Сейчас только пять. Куда ты собралась?
— Домой. И причем окончательно. И не пытайся меня переубедить. С тобой покончено.
Блузка была наконец застегнута, и его помощи не потребовалось. Она уже надевала плащ, когда он встал.
— Ну будь же благоразумна, Алекса, — обратился он к ней. — Ты не можешь меня упрекать в вещах, которые происходят во сне. Может быть, мне приснилась Беата, это все еще случается. Я ничего не могу с этим поделать. Может быть, и Годенхаузен тебе иногда снится.
Она была уже в прихожей и пыталась отодвинуть засов двери. Он крепко взял ее за руку.
— Оставь меня, — потребовала она.
— Послушай же… мы с тобой пять — нет, шесть месяцев вместе…
— Семь.
— Да, семь. И все это время ты меня беспрестанно заверяла, что любишь не меня, а своего мужа. И при этом ты полностью бодрствовала и тебе было безразлично, задевает меня это или нет. А откровенно говоря, это меня оскорбляло. Я никогда бы не поверил, что такая односторонняя связь, как наша, будет меня удовлетворять. Но ты слишком много значишь для меня, Алекса. Я не могу тебя потерять. А в глубине души ты сама этого не хочешь. Это ведь не просто случай, что ты здесь. Даже если ты сама этого не осознаешь. Твои чувства ко мне намного сильнее, чем те, которые ты испытываешь к своему мужу.
— Это не правда, — устало сказала она. — Отпусти меня, иначе я вернусь слишком поздно.
— Я отвезу тебя домой. Ты же сама сказала, что можешь опоздать.
— Ну хорошо, — пожала она плечами. — Отвези меня в Потсдам. Но только потому, что так будет быстрее.
Николас быстро оделся. Все время поездки она сидела рядом с ним молча.
— Когда я снова тебя увижу? — спросил он, когда машина остановилась недалеко от ее квартиры.
— Дай мне подумать… — Она уже успокоилась, только выглядела усталой и удрученной. — В следующий четверг, вероятно. Я сказала Гансу Гюнтеру, что хотела бы сходить на концерт в Зоологическом саду. А поскольку для него такая музыка просто не существует, я легко могу одна поехать в Берлин.
— Так значит, до четверга?
— До четверга.
— Когда и где?
— Здесь, в три. Концерт начнется в конце дня.
Он напрасно прождал ее. Поскольку никакой другой связи с ней не было, ему ничего не оставалось, как только ждать от нее письма или звонка.
В следующие два воскресных дня он стоял со своим автомобилем в Потсдаме на месте, где они обычно встречались. В первый раз он терпеливо прождал за рулем два часа, наблюдая за прохожими. Во второе воскресенье он потерял терпение уже через двадцать минут.
Спустя неделю он случайно услышал, что они отдыхали в Нордерни. Для него она оставалась недосягаемой. Его знакомые были, как и прежде, приглашены на прием, но его имя, видимо, было вычеркнуто из списка.
В начале осени он в качестве наблюдателя принимал участие в императорских маневрах. Поступки Вильгельма дали повод для многочисленных анекдотов, в которых потенциальные враги Германии злорадно высмеивались, да и с единственным надежным союзником — Австро-Венгрией — особенно не церемонились.
Николас просто поражался, сколько средств и энергии тратилось на всякие сумасбродные выходки. После того как на прошлых маневрах ванна Вильгельма дала течь, на этот раз в Марсебурге стоял в полной готовности целый саперный батальон, чтобы при подобной катастрофе быть во всеоружии.
Вильгельм имел привычку давать приказ на передвижение войск, не обращая внимание на расстояния. Поэтому пехота и кавалерия предусмотрительно тайно выступали в поход еще ночью, делали в течение дня привал, а остаток марша совершали в конце дня, чтобы достичь установленного пункта в указанное в приказе время. Кавалерийские эскадроны насчитывали в норме официально пятьдесят две лошади, но в ожидании абсурдных приказов кайзера в поход брали еще и запасных лошадей. Иностранные наблюдатели посмеивались, когда они слышали похвальбу Вильгельма насчет прекрасной выносливости его войска.
