Избавиться от лишнего груза, сбросив с себя хоть что-то, было невозможно, так как палач, поспешив привести в исполнение несправедливый приговор, не позаботился о том, чтобы сперва развязать ей руки. Освободиться же от тяжелых ботинок с тугой шнуровкой даже на суше было делом непростым, а уж в таких экстремальных условиях и вовсе казалось невозможным. С трудом, на последних крохах воздуха, Наташе все-таки удалось всплыть на поверхность, где она перевернулась на спину и отдалась на волю волн. Постепенно одежда все сильнее пропитывалась водой, и девочка чувствовала, что совсем скоро она последует примеру упавшего в реку бревна, которое сперва плывет, затем постепенно намокает, погружаясь все глубже, и в конце концов, опускается на дно.

Берег был далеко, сильное течение тащило вперед, а веревки на руках, хоть и связанных впереди, намокли, разбухли, стали скользкими и окончательно затянулись нераспутываемыми морскими (точнее, речными) узлами. Не испытывая иллюзий, будто судорожными рывками, изматывающими последние силы, подобно знаменитой лягушке, можно сбить из воды масло и опереться на него, Наташа продолжала плыть по течению головой вперед, глядя в пронзительно-синее небо над собой и надеясь на чудо.

В ботинках, которые до того, точно пудовые гири, тянули ее вниз, откуда ни возьмись, появился воздух, и они поднялись над волнами, как два поплавка, увлекая за собой и ноги. Ситуация же с остальным туловищем становилась все более плачевной по мере того, как из многочисленных складок и слоев ткани просачивались последние пузырьки воздуха, уступая место воде. Так что теперь наташина голова хоть и оказалась значительно впереди ног по направлению движения, опускалась под воду все глубже и глубже, так что та уже захлестывала лицо и плескалась в ушах несчастной утопленницы.

- Надеюсь, ты топишься от несчастной любви? - непонятно, откуда, но, кажется, где-то совсем рядом раздался звонкий молодой голос. Он вполне мог оказаться предсмертной галлюцинацией, но все же Наташа решила не оставлять вопрос без ответа:

- Нет, я… гр-р… фр-р… - она едва не захлебнулась в нахлынувшей волне, но отплевавшись, пояснила: - Я - государственный преступник!

- Ну, тогда ладно, - явно успокоился голос.

Девочка почувствовала, как две сильные руки ухватили ее подмышки и повлекли поперек течения - хорошо бы, к берегу. Вскоре плечи почувствовали приятную опору из мягкого песка, в то время как ноги продолжали подпрыгивать на волнах, а руки неведомого спасителя, которого Наташа, как ни крутила головой, никак не могла разглядеть, трудились над туго затянувшейся мокрой веревкой. Судя по тому, что порой кисти ощущали прикосновение теплой щеки, неизвестный друг помогал себе зубами. Наконец, оковы спали, и Наташа, опираясь на локти, смогла сесть и отползти от воды.

- Привет! - в волнах показалась очаровательная рожица ее спасительницы в обрамлении длинных светлых, слегка отдающих зеленью волос. - Ты точно не хотела утопиться от несчастной любви? - первым делом пожелала убедиться она.

- Сто пудов, -0 кивнула Наташа, не в силах отвести взгляда от маленькой русалки. Ее хвост, покрытый блестящей чешуей, изгибался под водой с таким изяществом, что девочке невольно тоже захотелось породниться с рыбами. Какая красота!

- Ундина, если не ошибаюсь? - желая соблюсти требования этикета, поинтересовалась она, проявляя свои познания в западноевропейской мифологии.

- Какая ты смешная! Нет, я ее младшая сестра, Ульрика. Ундина выходит на берег только с заходом солнца.

- Почему? - стуча в ознобе зубами, поинтересовалась Наташа. В нескольких слоях мокрой одежды было сыро и очень неуютно.

- Боится, что на солнце постареет, - не стала темнить Ульрика. - Не появляется при свете дня с тех пор, как научилась считать.

- А ты?

- А мне, прежде чем начать стареть, надо будет еще повзрослеть. И вообще, среди сестер я слыву дурнушкой, и в случае чего не буду убиваться о потерянной божественной красоте.

Наташа недоверчиво покосилась на смеющуюся мордашку, на лоб которой спускались высыхающие на солнце светлые локоны. На ее взгляд, русалочка была необыкновенно хороша - как же тогда выглядят остальные сестры? Наверное, простой смертный не сможет такого вынести… или у них просто другие критерии красоты. Может, высшим совершенством считается буйная лысина или зеленые бородавки по всему лицу…

Размяв жестоко перетянутые веревкой, замерзшие в воде руки, чтобы пальцы вновь обрели былую чувствительность и подвижность, Наташа принялась стаскивать с себя один предмет одежды за другим, и раскладывать их на травке под палящими лучами находящегося почти что в самом зените солнышка. Неужели все еще около полудня? А кажется, с тех пор, как он проснулась на куче соломы под взглядом Дарины, уже прошли как минимум пара лет.

- А за что тебя казнили? - подтягиваясь на руках, русалочка вылезла на берег.

Наташа не заметила, как, но ее хвост неожиданно превратился в две обычные человеческие ноги. Нахмурившись, девочка припомнила несколько самых абсурдных из предъявляемых ей обвинений, вроде дружбы с дьяволом и ведовства.

- Так ты - ведьма? - непонятно чему обрадовалась Ульрика.

- А ты веришь в ведьм? - удивилась Наташа.

- А ты веришь в русалок? - в тон ей переспросила та. Крыть было нечем. - У ваших сегодня большой шабаш на Лысой горе, ты летишь?

- Да я бы слетала, - вздохнула Наташа. - Но я не ведьма.

Отбежав от города на порядочное расстояние, речка ныряла в лес, в укрытие вековых сосен, омывая прозрачными волнами небольшие песчаные пляжики. На одном из таких, отделенном от частокола высоких деревьев широкой полосой травы, и устроились девочки. Разложив одежду для просушки, Наташа и сама вытянулась рядом, подставив горячим лучам бледную кожу коренной горожанки - не столько для того, чтоб загореть, сколько чтобы согреться. Рядышком пристроилась одетая только в собственные волосы Ульрика - просто за компанию.

- А почему ты спрашивала, не топлюсь ли я от несчастной любви? - вдруг вспомнила Наташа. - Вам запрещается спасать таких утопленниц, потому что они пополняют ваши ряды?

- Они становятся русалками, - признала Ульрика. - Но не все, и не такими, к примеру, как я или мои сестры, прирожденные русалки. Не могут показываться днем, привязаны к той местности, где жили или утопились, - ну, у них свои правила. Мы же не скованы ритуалами, можем появляться когда и где захотим, дружить с живыми людьми, а не только с духами деревьев, и нас довольно трудно сковать чарами. Ведь наш отец - сам речной царь!

- А мать? - заинтересовалась Наташа.

- Наши матери - утопленницы. Кроме Ундины, ее мать - живая женщина, добровольно ушедшая в подводный замок, поэтому у нее наполовину есть душа.

Почувствовав, что все это становится слишком сложным для нее, Наташа не стала углубляться дальше в генеалогию речных жителей, но не прекратила расспросов:

- Тогда отчего же ты меня спасла, не допустила, чтобы я пополнила ряды русалок?

Ульрика сморщилась точно недовольная вопросом, но неожиданно рассмеялась:

- Во-первых, нас и так уже слишком много! Во-вторых, ты мне чем-то понравилась. А в-третьих, ты государственный преступник, спасая тебя, я наверняка досадю… досажду… в общем, Старому городу будет не слишком приятно - а, стало быть, обрадуется Ундина.

- Знаешь, - поворачиваясь к солнышку другим боком, чтобы не обгореть, самокритично призналась девочка: - По-моему, Старому городу абсолютно безразлично, утонула я или выплыла. Это все какое-то недоразумение…

- Так ты хотела утопиться? - уточнила русалка.

- Нет!

- Так чем же ты недовольна? Как бы там ни было, для тебя все сложилось наилучшим образом!

Поднявшись, Наташа перевернула сохнущую одежду другой стороной вверх. Плотная джинса насквозь пропиталась водой, грубая ткань - фаворит местной моды, - тоже все еще оставалась тяжелой и влажной. Лучше всех выглядела футболка, но и ее, после некоторого размышления, Наташа приговорила к дальнейшему поджариванию на солнце.