В перерыве между песнями, когда Кэтрин по традиции обратилась к зрителям со словами благодарности, кто-то узнал Фредерика, сидевшего в зале. И пока певица продолжала говорить, не понимая, почему зрители волнуются, стали раздаваться выкрики. Всмотревшись в полутемный зал, она поняла причину суматохи: она увидела Фреда. Ясно было, что публика хотела вызвать на сцену своего любимца.

Кэтрин хорошо понимала настроение людей и знала цену успеха. Если она не пригласит Фредерика на сцену, то много потеряет.

— Фредерик Эмбридж, — сказала она в микрофон, и ее голос разнесся по залу. — Не могли бы вы подняться сюда, на сцену, и спеть? В этом случае мы могли бы возвратить вам стоимость билета. — Она весело засмеялась, произнося эти слова, которые вызвали бурю аплодисментов и восторга, особенно когда он встал и направился к сцене.

На нем были элегантные черные брюки и сияющий белизной свитер. Контраст белого и черного бросался в глаза, когда он встал рядом с Кэтрин. В сторону от микрофона он тихо сказал ей:

— Извини, Кэт, что я не пришел к тебе в гримерную, но я хотел видеть тебя стоящей лицом к публике.

— Что вы хотите петь? — громко спросила Кэтрин.

Прежде чем он успел ответить, публика решила за него. Кэтрин улыбнулась и замерла. «Снежная тишина»!

Фредерик взял ее за руку, в которой она держала розу.

— Мой оркестр не знает этой мелодии, я давно не пела эту песню… — начала было она.

— Я знаю ее. — На сцену поднялся Томас Мартин со своей гитарой. — Я буду аккомпанировать вам.

Фредерик подвел Кэтрин к своему микрофону. Она знала, как нужно исполнять эту песню, — стоя лицом к лицу, глядя друг другу в глаза. Это был дуэт для влюбленных со скрытым и сложным смыслом. Музыкальная мелодия песни должна была отражать их чувства. Голоса артистов следовали один за другим. И Кэт забыла о слушателях, забыла о сцене и на какой-то момент — о шести годах разлуки с любимым.

В их пении было даже больше интимности, чем она собиралась допускать в их новых деловых отношениях. Сейчас она не могла сопротивляться ему. Когда Фред пел, обращаясь к ней, казалось, он говорил: «Нет ничего, кроме любви, никогда не может быть ничего, кроме любви». Это еще больше подчеркивалось мизансценой и заключительным поцелуем, более страстным, чем простое прикосновение. В конце песни их голоса на мгновение замирали, а потом сливались. Фредерик видел, как дрожали ее губы, когда он подхватывал ее последние слова, и затем они пели их в унисон.

Они словно были на необитаемом острове, а не на сцене под прожекторами, на глазах у тысячи зрителей. Она не слышала сумасшедших аплодисментов, восторженных восклицаний, выкрикивания их имен. Ее руки тянулись к нему — в одной был микрофон, в другой — роза. Вспышки фотоаппаратов сверкали подобно фейерверку. Она потеряла чувство времени. Ее губы касались его губ, может быть, часы, или дни, или только секунды. Но, когда Фредерик увел ее со сцены, Кэтрин вся дрожала от напряжения, какого она не испытывала прежде. Он смущенно посмотрел ей в глаза, изумленный вспыхнувшей в ней страстью, и улыбнулся.

— Кэт, сегодня ты была лучше, чем когда-либо! — Он поцеловал ей руку. — Все плохое в этом сентиментальном номере ушло. Да, в этой песне природа и чувства влюбленных слились в единое гармоническое целое.

После двух часов выступлений и сверх того вызовов на бис Фредерик уже чуть не силой увел ее со сцены.

— Кэт, они будут так держать тебя всю ночь. — Он слышал, как у нее участилось сердцебиение. Он по себе знал, как бешено расходуются силы за два часа пребывания на сцене.

У гримерной стояли толпы людей, загораживая проход, чтобы поздравить Кэтрин или хотя бы прикоснуться к ней. Репортеры расталкивали толпу локтями, задавая им вопросы. Она старательно отвечала, а Фредерик бросал короткие реплики со свойственным ему шармом, одновременно решительно и быстро продвигая ее к гримерной. Как только они вошли туда, он запер дверь.

— Хотя я едва держусь на ногах, — сказала она устало, — я чувствую себя вполне хорошо! — Ее глаза сияли. — Это шампанское?

— Я решил, что тебе надо подкрепиться после бешеных оваций твоих поклонников.

— Ну вот я выпью, и мне будет легче. — Пробка хлопнула, и белая шипящая пена брызнула ей в лицо. Фредерик достал два фужера, наполнил их и протянул один ей.

— Я говорю правду, дорогая. — Он чокнулся с ней. — Ты никогда не была так хороша, как сегодня.

Кэтрин улыбнулась и поднесла фужер к губам. Фредерика снова охватил неистовый приступ желания. Бережно он взял у нее фужер и поставил на стол рядом со своим.

— У меня ощущение, что я что-то должен предпринять в этот вечер.

Она была не готова к такому повороту событий…

Но его долгий глубокий поцелуй… Его рука, блуждающая по ее груди… Кэт почувствовала, что теряет над собой контроль. Фредерик страстно целовал ее, и она отвечала тем же.

— Фред… — шептала она у его губ. Она тоже желала его, желала отчаянно — и боялась.

— Ты прекрасна, Кэт. Одна из самых прекрасных женщин, каких я только знал. — Она сумела отступить назад, протянула руку, взяла фужер и вызывающе подняла его.

— За одну из многих?!

— Да, я знал многих женщин, — усмехнулся Фредерик и поднял фужер. — Почему ты не сотрешь эту дрянь с лица, чтобы я мог тебя видеть без краски?

— Ты знаешь, сколько времени мне надо сидеть спокойно, пока я сниму грим. — Кэтрин подошла к туалетному столу и зачерпнула обильную порцию кольдкрема. Она начала успокаиваться. — Гример старался сделать меня очаровательной и привлекательной.

— Ты меня возбуждаешь, когда очаровательна, а привлекательной ты была бы и в бумажном мешке.

Кэтрин видела Фреда в зеркале. Он выглядел необычайно серьезным.

— Вероятно, ты сказал мне комплимент. — Она густо намазала кремом лицо и усмехнулась. — Сейчас я привлекательна?

Фред тоже усмехнулся ей в ответ.

— Кэт, не будь бесчувственной, ответ ясен.

Она начала снимать с лица грим.

— Фред, мне было хорошо снова петь с тобой. Я всегда чувствовала себя как-то необыкновенно, когда мы выступали вместе. И сегодня тоже. Представляю, что напишут в газетах о нашем дуэте, особенно… особенно о том, как мы его закончили.

— Мне понравилось, как мы его закончили. — Фредерик встал и положил руку ей на плечо. — И он всегда будет заканчиваться так. — Он поцеловал ее в шею, а в глазах сверкнули искорки смеха. — Ты боишься прессы, Кэт?

— Нет, конечно нет, но Фредди…

Он наклонился над ней, но вместо поцелуя, которого она ожидала, он слегка прихватил зубами ее нижнюю губу. Кэтрин вцепилась ему в свитер, у нее перехватило дыхание. Они смотрели друг на друга, но его лицо плыло перед ней в каком-то тумане, словно страсть застилала ей взор.

Фредерик отпустил ее, потом шутливо поцеловал в нос. Кэтрин в ответ взъерошила ему волосы, пытаясь прийти в себя. Он легонько оттолкнул ее, сказав себе: нет не здесь и не сейчас.

— Ты хочешь переодеться, прежде чем мы позволим кому-либо войти сюда?

Понемногу Кэтрин тоже успокоилась. Фредерик пил шампанское и наблюдал за ней. Выражение лица у него было странное, словно у боксера, проверяющего свои слабые места перед выходом на ринг.

— Я? Да. Думаю, пора переодеться, но… — она осмотрела комнату, — я не знаю, куда дела свою одежду.

Фредерик рассмеялся, и они начали поиски. В конце концов они нашли ее кроссовки и джинсы среди букетов.

Они немного прошлись по городу. Когда приехали в аэропорт, было уже поздно. Кэтрин осталась довольна прогулкой после утомительного концерта. Она непринужденно болтала о всякой всячине и никак не ожидала, что они полетят на личном самолете Фредерика. Поднявшись по трапу и войдя внутрь, она с интересом принялась рассматривать комфортабельный, богато обставленный салон. Здесь все помогало снять усталость во время длительного перелета: толстые ворсистые ковры, глубокие кожаные кресла и широкая тахта. В одном конце салона помещался обитый мягкой тканью бар, в другом — проход, ведущий в крохотную буфетную. А где-то рядом была еще и ванна.