— Нет, — ответил Генри. — Но тебе не стоит беспокоиться, потому что я как раз собирался ему об этом сообщить.

На секунду Пенелопе показалось, что она вдохнула кристаллы льда. Когда Генри отступил на несколько шагов в галерею, жена тут же последовала за ним.

— Сообщить о чем? — потребовала она ответа.

Рубашка Генри была расстегнута до половины груди, а под мышками расплывались темные круги от пота. От него прямо-таки разило местом, откуда он только что явился.

Пенелопа не удержалась от мысли, что Генри по-прежнему очень красив, и тут же возненавидела и себя, и его за то, что эти мысли снова закрадываются в её разум.

Генри вздохнул и покачал головой. Нетерпеливость, которую он выражал ранее, испарилась, и когда он снова заговорил, его голос звучал ровно, будто надломленно.

— Что я ухожу от тебя.

— Нет. Ты не уйдешь.

— Да… — кивнул Генри и немигающим взглядом посмотрел жене в глаза. — Уйду.

Пенелопа сжала губы и попыталась сдержать жгучие слезы злости. Но изначально вызванный этой новостью гнев быстро остыл, поскольку за считанные секунды Пенелопе пришла на ум более удобное возражение.

— Генри, — натянуто улыбаясь, прошептала она, — все эти люди думают, что ты герой войны, но я-то знаю правду. Я сильно сомневаюсь, что у тебя хватит смелости.

— Ладно, Пенни, — устало сказал Генри. — Ты все равно узнаешь через пару минут. Я не люблю тебя, и ты об этом знаешь, поэтому довольно смешно продолжать ломать эту комедию. Я люблю Диану и собираюсь быть с ней — на сей раз по-настоящему. И мне непонятно, почему тебе до сих пор есть до меня дело, потому что я сильно сомневаюсь в твоей любви ко мне. Знаешь, ведь сегодня я видел тебя с этим принцем…

Если бы Пенелопа не была столь решительно настроена переубедить мужа, она бы задумалась, а не прозвучал ли в голосе Генри тонкий намек на собственнический инстинкт. Но слова рвались с её языка, и, небрежно взмахнув затянутой в перчатку рукой, Пенелопа продолжила:

— О, Генри, не бери в голову. Конечно же, я люблю тебя, тем более мы клялись друг другу в верности перед лицом многих достойных людей. Вот что такое брак, Генри, для таких богатых и красивых людей, как мы. Ты вообразил, что влюблен в малышку Диану Холланд, я принимаю знаки внимания от принца Фредерика, но они оба лишь временные увлечения. — Ноздри Пенелопы властно раздувались. — Мы просто развлекаемся.

Лицо Генри осталось непроницаемым. Он смотрел жене в глаза, словно в замешательстве, хотя это определение казалось не совсем верным.

— Ты развлекаешься, — наконец сказал он и развернулся на каблуках. — Не я.

Первой мыслью Пенелопы было ринуться за ним и закатить сцену, всё что угодно, лишь бы не дать ему увидеть отца и наговорить тому глупостей. Но почему-то Пенелопа оглянулась и в теплом свете гостиной за изысканными высокими прическами и пышными вишневыми деревьями разглядела силуэт принца. Его густые блестящие каштановые волосы ниспадали на лоб над царственными бровями, голубые глаза светились весельем, а рот лишь слегка подергивался в улыбке, которую могла разглядеть только такая девушка, как Пенелопа. На принце был хорошо сидящий темно-синий китель с золотыми кисточками на эполетах и красной орденской лентой на груди — днем он обмолвился, что произведен в офицеры прусской армии. Шаги Генри по паркету затихали вдали, но Пенелопа больше не беспокоилась. Или его решимость поколеблется, или же старик поставит его на место — Пенелопу устроил бы любой исход.

Молодая миссис Шунмейкер была полностью уверена, что только что произнесенное мужем предупреждение ничем не отличается от предыдущих пустых угроз, направленных в основном на то, чтобы причинить ей боль. Генри мог шататься по дому и шуметь так, как ему вздумается, а она больше не позволит его настроению портить ей веселье. Взгляд стоящего на другом конце комнаты принца нашел её глаза, и она вытянула длинную белоснежную шейку, слегка наклонив подбородок влево. А затем прикрыла густо накрашенные черные ресницы и медленно подмигнула.

«Но почему он не приехал за мной?»

Глаза Каролины наполнились слезами. Сидя в своем экипаже, по дороге в центр города девушка беспокойно оглядывалась по сторонам, подперев лицо кулачком, глядя, как остаются позади дома, и раз за разом обдумывая ответ на свой вопрос. Сегодня Каролина облачилась в приталенное пальто из угольно-черного шелка с рюшами на рукавах и сборкой на талии и платье из белого фая с кружевом цвета грейпфрута, присборенное на бедрах и ниспадающее волнами до пят. Она собиралась предстать перед семьей Лиланда скромницей, а теперь ехала к ним домой одна и размышляла, не похож ли её наряд на один из тех, что в попытке выглядеть скромными, выбирают девушки, по ночам разъезжающие в экипажах с молодыми людьми. Помимо этого её мысли занимали прочие собственные промахи, о худших из которых она ещё даже не догадывалась, да и разве не говорится, что любовь мимолетна? Возможно, произнесенные вслух слова рассеяли чувства Лиланда навсегда.

Бушары происходили из старинного рода банкиров, а мать Лиланда была плодом союза между Ласками и Кортлендами, представителями двух старейших и богатейших семейств страны. Родители Лиланда жили в двух объединенных особняках на северной стороне парка Вашингтон-сквер с четырьмя из шести младших братьев и сестер Лиланда. Семья обитала по этому адресу уже много поколений и так благоговела перед традициями, что даже и не думала о переезде в более модный район города. Именно поэтому они выкупили недвижимость по соседству, когда фамильный особняк стал слишком тесен для такого обширного клана. Каролина узнала об этом много лет назад, ещё будучи горничной, из колонок светских сплетен, которые Клэр обычно зачитывала ей вслух. Также мисс Брод было известно, что Чарли, двумя годами младше Лиланда, служил во флоте, а Кэтрин, сестра-близнец Чарли, недавно вышла замуж за Питера Харвуда Гора, хотя, судя по словам Лиланда, сегодня будет присутствовать на ужине.

Весь день Каролину переполняла радость от того, что кавалер представит её своим родным — это сулило лишь хорошее. Она твердила себе о добром предзнаменовании во время сборов, пока горничная затягивала на ней корсет, завивала волосы и укладывала их в высокую прическу, красила ей ресницы и запудривала веснушки. Но затем, за несколько часов до предполагаемого приезда Лиланда, прибыла записка от него, и с тех пор настроение Каролины становилось все мрачнее и мнительнее.

Она не уставала надеяться, что Лиланд приедет и скажет, что это была ошибка, что он сопроводит её, но эта мечта так и не стала явью. Когда кучер помогал ей сесть в экипаж, Каролина уже безоговорочно верила, что умрет от разрыва сердца ещё до того, как сможет войти в комнату, где собрались такие благородные люди. Кроме того, она каталась с Лиландом в его фаэтоне и целовалась с ним так, как не пристало невинной дебютантке, а разве могущественные и знатные Бушары, которые в отличие от неё действительно являлись сливками общества, не поймут это с первого взгляда?

Прибыв на место, Каролина задержалась в экипаже и вышла из него только когда кучер заметил её бледность и спросил, не отвезти ли её домой. Услышав это, Каролина рассердилась на слугу за такие слова и на себя за то, что дала ему повод так говорить. Сквозь пышную листву парковых деревьев она видела мраморную арку работы известного архитектора Стэнфорда Уайта, отливающую оранжевым в свете заходящего солнца. «Здесь начинается Пятая авеню», — вздрогнув, подумала Каролина и начала подниматься по белым каменным ступеням крыльца особняка из красного кирпича с греческими колоннами по обе стороны от парадного входа.