Арсений спал. Снова без шапки, но в привычном для меня длинном чёрном пальто. И привычный шарф, серый, длинный, замотанный вокруг шеи. Снежинки падали на светловолосую голову, постепенно таяли, запорашивали его пальто, превращая в бело-чёрное, какое-то зимнее сочетание. Спинка скамьи очень высокая, вровень с его плечом. Он забросил на неё руку и лежал щекой на ней. Я постояла перед ним, разглядывая, как он спит. Сейчас, при виде его успокоенного лица, но совсем не расслабленного - брови сомкнуты в лёгкой тревоге, не хотелось думать, почему он успокоился. Оттого ли, что теперь он знает: я не то, что он обо мне думал. Оттого ли, что смирился со мной такой... Мне хотелось думать только о том, что он всё-таки пришёл ко мне.

Примерившись, я осторожно присела под его руку, которую он вытянул вдоль спинки скамьи. Его полураскрытые пальцы, без перчаток, свесившись, теперь касались моего плеча. Всё так же осторожно, очень напряжённо и неспешно я плотней прижималась к нему, пока наконец полностью не прислонилась к его телу, чувственно напряжённому даже под пальто. Холодное пространство, сужаясь между нами, постепенно согревалось, пока холод совсем не исчез. Не поворачивая головы, я, скосившись, проследила, как его рука постепенно же съехала на моё плечо. Потом чуть повернула голову - и вовремя: он немного склонился ко мне и коснулся моего лба своим. Уткнулся и тяжело замер. Из чего я поняла, что он всё ещё спит. И стала смотреть на участок улицы, видный мне.

Повезло, что в этот момент дети до поры до времени набегались со своими грохотушками и наступила кратковременная тишина. А уж мои мальчишки, видевшие всё от подъезда, точно не дураки. Открыли дверь и, видимо, пошли к Роману.

Тихо во дворе. Спокойно - пусть и нанедолго...

Арсения потянуло на тепло. Так я расценила его движение, когда он вздохнул и сжал моё плечо, приближая меня к себе. Я осторожно подвинулась на скамье. Теперь согревались наши ноги, плотно притиснутые друг к другу. Вспомнив сон, я усмехнулась: может, сразу сесть ему на колени?.. И вздохнула: только бы детишки не выскочили со своими петардами.

Позёмка мягко обвевала наши ноги, но теперь я не боялась, что вышла без шапки. В руках Арсения было уютно...

Он дёрнул головой - и отшатнулся.

- Ты?..

А рук не убрал.

- Что - такая страшная? - вынужденно исподлобья глядя на него, спросила я.

- Как ты здесь?..

- Мальчишки сказали.

От грохота, а затем сверкнувшего в воздухе взрыва совсем рядом мы вздрогнули уже оба. Интересно, как же он недавно заснул - при таком-то громе? Хотя если вспомнить его бессонные сутки, его гонки, когда он пытался совладать со своим бешенством...

Арсений растерянно огляделся.

- Я заснул. Думал - посижу немного. И не заметил.

- Ага, заснул, - согласилась я, удобней устраиваясь рядом с ним, чуть не подмышку ему. - Не замёрз? У меня шоколадка есть. Мальчишки угостили. Будешь?

Вытащила из кармана и, похрустев обёрткой, приготовилась кормить его. Теперь я обнаглела ещё больше: одну руку сунула ему под шарф и обняла за тёплую шею, другой - приготовилась поднести плитку к его рту. Он вдруг выпрямился, подняв голову и мучительно скривившись. А потом выдохнул и приник к моим губам.

Блистательные брызги и мохнатый белый снег беспрерывно осыпали нас. Казалось грохочущие звуки падают на нас сверху, с полыхающего неба... Я отвечала на его поцелуй и шалела при виде стремительных разноцветных вспышек в его потемневших глазах. И от рук, которые судорожно вминали меня в его тело, как будто он решился растворить меня в себе, лишь бы не отпускать.

Щека к щеке. Замерли... Отпустил неохотно. Но рук так и не разжал. Лишь раз поднял одну - размотать на себе край шарфа и закутать меня в него. Привязать меня к себе. Шарф немного влажный и колючий, хранящий его тепло... Я сунулась в него носом и вдохнула лёгкие, но острые запахи шерсти и холодноватого мужского парфюма.

Так и сидели, а вокруг бегали радостные мальчишки и девчонки, а с ними вполне себе взрослые люди и шарахали и шарахали сверкающим разноцветьем в ночное небо, слишком близко опустившееся к земле из-за низких снеговых туч...

- Володя сказал мне...

- Что?

- Всё. И про твоего брата, и про судороги, из-за которых ты почти не пьёшь. И про бутылки в офисе. - Он сидел, не глядя на меня, смотрел куда-то в пространство, время от времени, слизывая снежинки, попадавшие на его губы. И тогда я непроизвольно открывала рот - поцеловать бы его.

- Могу дополнить. Насчёт выпивки. У нас папа пил. С тех пор - ненавижу... Только шампанское - для храбрости.

- Когда я узнавал про тебя и твоего брата, мне сказали, что его девушку привозит на базу кто-то другой, о ком не знают. Но я никогда бы не подумал, что мальчишка за его спиной - это ты. Про Ваньку мне много рассказывали: что брат Алексея, что на байке всегда сидит, как прилипший, за его спиной. Я видел вас в тот, самый первый вечер. Он ударил тебя по рукам, когда ты потянулась за пивом.

- А мы знали, что ты за ним следишь, - (хмыкнув: опять он за своё!) сказала я. - Вот и разыграли сценку, чтобы ты не понял...

- Откуда знали?

- Я следила за тобой. Ты сначала приглядывался ко всем девчонкам - искал меня, а потом, кажется, решил, что легче проследить за Лёшкой.

- Ты... не простишь меня?

- Ты же не знал, - легко сказала я, и он обнял меня.

Не буду же я ему говорить, что и не собиралась его прощать. Если бы он пришёл и просто повинился, что не знал - и так далее в том же духе. Легко любить безвинно, собственным воображением оклевётанную, испытывая лёгкое же чувство вины и утешаясь: но я же не виноват, потому что не знал!..

Трудней прийти, ни на что не надеясь, и сидеть под окнами, сознавая, что это слишком легко: повиниться в незнании. И чувствовать абсолютный тупик...

Поэтому я сама это и сказала.

Вправить ему мозги могу и потом. Если, конечно, ещё пожелаю.

Но сейчас... Уютно чувствовать себя присвоенной.

Он пропустил сквозь пальцы мои волосы.

- Никогда не видел тебя с распущенными...

Теперь я затаилась - настороже. Неужели сравнит меня с сестрой? Но он больше ничего не сказал, только наклонил мне голову - и лицом ткнулся в волосы, дыша мне в ухо... И я наконец расслабилась... Пусть охотник думает, что он поймал меня. Но я-то буду всегда знать, что это я его поймала... Кончиками пальцев погладила по замёрзшему затылку... Он судорожно вздохнул.

А потом мы сидели и молчали, глядя на предпразднично бушующий народ, с радостными воплями бегающий по площадке и по дорогам между двумя домами и взрывающий всё на свете, лишь бы иметь повод поорать от счастья при виде расцветающих под пасмурным небом недолговечных, но прекрасных цветов.

Будучи практичной, я первой вывернулась из его рук. Точнее - попыталась. Удержал, лишь вопросительно заглянул в глаза.

- Сколько сейчас? Меня, наверное, потеряли.

Он внимательно посмотрел на меня и вынул мобильник.

- Около одиннадцати.

- Ммм... Что ты скажешь, если я тебя приглашу на проводы старого года? Если не боишься слишком простецкого стола.

- Что ты имеешь в виду? Если салаты типа "оливье" или рыбу под "шубой", то всё съем с удовольствием. Я... - он даже смутился. - Я голоден.

- А не побоишься познакомиться с моей мамой? Там ещё мамина подруга будет - мама Инны Валерьевны.

- Ну... Переживу, надеюсь... А потом?

- А потом - на твоё усмотрение. Можем погулять по городу и встретить Новый год где-нибудь в другом месте. - Сказала и снова затаилась: что ответит?

Охотник ответил сразу и ожидаемо:

- Тогда будем праздновать у меня.

Кажется, он надеется, что ловушка захлопнулась?

"Надейся, - ласково подумала я. - Довези ты меня до своего логова и решись только полностью присвоить - в чём я тебе, кстати, мешать не собираюсь - и уж там-то я тебе преподнесу такой сюрприз - из сюрпризов!.. Свои слова о "байкерской подстилке" будешь вспоминать как страшный сон!" Я заглянула в его всё ещё беспокойные глаза. "А "подстилку" я тебе сама припомню после этого, если хорошенько не проникнешься ситуацией!" И повеселела, представив, как он ужаснётся, всё поняв.