— А что так? — с недоумением спросил Эрик, перед которым стояла почти пустая кружка «Гиннесса».

— Рабочий день еще впереди, — пояснила Энни. — Надо сохранить ясную голову.

— У тебя, должно быть, ответственная работа. Сейчас, я только закажу тоник, и ты расскажешь мне о ней.

Эрик направился к стойке, а Энни раскрыла меню. Она проголодалась. Выбор, конечно, небольшой, но вегетарианские сэндвичи вполне подойдут. Или сэндвичи с сыром и луком? Подняв глаза от меню, она увидела приближающегося Эрика: в руках — стакан с тоником, на лице — радостная улыбка. У него были ровные белые зубы, прядь темных волос закрыла один глаз. Он, похоже, не брился после их встречи. Протянув Энни бокал, он чокнулся с ней своей кружкой.

— Выбрала? — спросил он.

— Что?

— Что будем есть.

— А, да, выбрала, — кивнула она. — Сэндвич с грибами, моцареллой и печеным красным перцем. А что тебе? Говори, я закажу.

Эрик накрыл своей ладонью ее руку, лежавшую на столе, и встал со стула.

— Нет. Я сам закажу, ведь это я пригласил тебя. Кстати сказать, я тоже вегетарианец, а потому буду есть то же самое. — Он улыбнулся. — Видишь, и это нас объединяет.

Энни промолчала. Он опять направился к стойке, а она, глядя ему вслед, подметила, что у него красиво очерченные ягодицы. Хотелось бы знать, что, на его взгляд, объединяет их… кроме вегетарианства. Она мысленно выругала себя за греховные мысли и настроилась неукоснительно выполнить задуманное, но вдруг задала себе вопрос: а надо ли это делать. Надо! Ведь в ее жизни и карьере нет места для молодого музыканта, курящего марихуану, да к тому же еще и дамского угодника, какими бы привлекательными ни были его задница и улыбка.

— Будет готово через несколько минут, — сказал Эрик, садясь на свое место и прикуривая сигарету; он протянул пачку Энни, но она отказалась.

— Знаешь, тебе не стоило посылать мне по электронной почте послание, которое я получила вчера вечером, — объявила Энни, потягивая тоник.

— Ту фотографию? Прости. Я подумал, тебя это рассмешит, только и всего.

— Да, конечно… Вот в этом вся разница между нами. Меня это не рассмешило. Если кто-нибудь увидит снимок…

— А кто еще может увидеть? Я ведь послал его тебе. Зачем показывать кому-то мое послание?

— Да дело не в этом. Ты знаешь, о чем я говорю. Электронная почта далека от конфиденциальности.

— Ну прости. Я не догадался, что ты сотрудник секретной службы. Давала подписку о неразглашении, что ли?

— Нет, подписки я не давала.

— А чем же тогда ты занимаешься?

— А это не твое собачье дело.

— Обиделась, да?

— Все, хватит об этом.

— Давай поговорим о другом.

— О чем, например?

— О нас с тобой. Провели отличную первую ночь, так почему бы не провести вместе еще несколько, еще более приятных?

— Ничего не выйдет, Эрик, — поморщилась Энни.

Он растерянно заморгал:

— А почему?

— Как раз об этом я и хочу поговорить с тобой. Для того и пришла. — Она сделала паузу, но не ради эффекта. Внезапно у нее пересохло горло, и она отпила немного тоника. Почему тоник разливают в такие малюсенькие стаканчики? Официантка принесла сэндвичи. Эрик, не сводя с Энни ждущего взгляда, откусил и начал жевать. — Честно говоря, мне непросто подобрать слова. — Энни так и не притронулась к своему сэндвичу. — Видишь ли… ты, похоже, отличный парень, и я прекрасно провела с тобой ночь, но, понимаешь… за этим вряд ли последует продолжение. Я этого не хочу.

— Разовый спектакль на выезде?

— Можешь называть это так.

Эрик, положив сэндвич на тарелку, покачал головой. Узкая полоска красного перца с пригоревшим краем свешивалась с хлебного ломтя.

— Ну уж нет. Мне это совершенно не нравится. Я не любитель разовых спектаклей.

И что прикажете на это отвечать?! Энни вздохнула и попыталась объясниться:

— Понимаешь, я совсем не привыкла к подобным вещам. Мы понемногу выпили и хорошо провели время, но… это не то. Мы повеселились, ну и все… никакого продолжения быть не может. Надеюсь, мы сможем остаться друзьями.

Господи, Энни, сказала она себе, какую чушь ты несешь!

— «Друзьями»? — эхом переспросил он. — А зачем нам быть друзьями?

— Ну и отлично, — пожала плечами Энни и почувствовала, что краснеет. — Не хочешь, не надо. Я просто стараюсь проявить деликатность.

— Не стоит так утруждаться ради меня. Что тебе не понравилось?

Он произнес последние слова так громко, что многие посетители повернулись в их сторону.

Энни, чувствуя нарастающую в душе панику, обвела глазами зал:

— Говори, пожалуйста, потише.

— А что ты мне закрываешь рот? Почему я должен говорить потише? Ты лучше на себя посмотри! Ты ведь мне в матери годишься. Черт возьми, да ты должна гордиться тем, что я притащил тебя тогда в паб и потом как следует оттарабанил! А сейчас, когда мы пытаемся разобраться, как быть дальше, ты катишь на меня бочку. Что ты вообще о себе вообразила?!

Энни не могла поверить своим ушам. В голове звенело, горло перехватило. Она словно окаменела с открытым ртом и пылающим лицом; все вокруг замолчали и повернули к ним головы.

— Может, ты забыла, — не унимался Эрик, — а я все хорошо помню. Господи, ведь в ту ночь тебе все время хотелось еще! Ты прямо визжала от восторга! Да тебе льстить должно мое внимание! Пойми, то, в чем вы, пожилые женщины, нуждаетесь, вам может дать только молодой жеребец…

— Какая же ты скотина!

Энни, стремительно встав со стула, плеснула остатки тоника ему в лицо. Жаль, мелькнуло у нее в голове, что в стакане почти пусто. Это, конечно, ослабило драматический эффект ее выпада, но, вставая со стула, она толкнула бедром столик — он опрокинулся, и недоеденный сэндвич с полоской печеного красного перца вместе с почти полной кружкой «Гиннесса» свалились Эрику на колени. Энни вихрем вылетела на Черч-стрит. Слезы лились по щекам потоком; она быстро пошла по направлению к ста девяноста девяти ступеням, ведущим к церкви Святой Марии. Поднявшись до верха лестницы и остановившись на почти безлюдном погосте, Энни прислонилась к иссеченной ветрами поверхности надгробия, чтобы перевести дыхание, и зарыдала в голос. Ее рыдания сливались с криками круживших над кладбищем чаек, с завыванием ветра и ударами волн о прибрежные скалы.

— Только очень важная причина может заставить сотрудников вашего уровня явиться с повторным визитом, — язвительно произнес Малком Остин, пропуская Бэнкса и Уинсом в свой кабинет. Был четверг, конец рабочего дня.

Уинсом пыталась убедить Бэнкса доставить профессора в управление, но Бэнкс почел за лучшее встретиться с ним на его территории, среди привычных Остину вещей, с которыми ему, возможно, придется проститься.

Бэнкс смотрел на набитые книгами шкафы. Иногда он жалел, что не избрал академическую карьеру, не корпит над книгами, дабы затем передать плоды своей мудрости молодым, жаждущим знаний людям. Однако тогда пришлось бы навсегда забыть о сыщицком азарте. Да и как знать: а вдруг молодые люди оказались бы не столь охочими до знаний, как ему думается? Окно в кабинете Остина было на несколько дюймов поднято, и Бэнкс сразу почувствовал запахи кофе и свежей выпечки, долетавшие до кабинета профессора вместе с обрывками разговоров из расположенного во дворе кафе. Все утро Бэнкс напряженно думал о Люси Пэйн и ее преступлениях, о более чем странном поведении Энни, о том, что произошло между Энни и Уинсом в пабе «Куинс армс», о том, как ему теперь вести себя с Энни. Но сейчас он должен был целиком сосредоточиться на работе, на поисках убийцы Хейли Дэниэлс.

Остин предложил полицейским сесть и сел сам, забросив ногу на ногу и удобно разместив свое тощее тело в кресле-качалке, стоявшем позади письменного стола, на котором царил живописный беспорядок. На Остине были спортивные брюки и красная фуфайка с эмблемой какого-то американского баскетбольного клуба. На столе стоял раскрытый ноутбук, но, опустившись в кресло, Остин сразу закрыл его.