Выйдя на кухню, Бэнкс наполнил вином бокал для Энни, а остатки вина вылил в свой. Энни, прислонившись к дверному косяку, наблюдала за ним.

— Это все, что у тебя есть? — прищурилась она.

— Есть еще одна бутылка.

— Отлично.

Да она еле на ногах стоит, догадался Бэнкс, следуя за Энни из кухни в гостиную, где она моментально бухнулась в кресло.

— Так что же привело тебя ко мне? — поинтересовался Бэнкс.

Энни ненадолго приложилась к бокалу:

— Отличное вино… О чем ты? А… пустяки. Я же объяснила: это просто дружеский визит. Мы обедали с Уинсом в Иствейле, и я подумала… понимаешь… ведь это совсем рядом.

— От Иствейла до меня рукой подать.

— Ты считаешь, я слишком много выпила? Признавайся!

— Да нет. Я…

— Ну и ладно. — Энни подняла бокал. — Твое здоровье!

— Твое здоровье, — ответил Бэнкс. — И что тебе рассказывала Уинсом?

— Да так, всякую чушь. Ничего интересного. Об этом тупице Темплтоне.

— Насколько мне известно, их поездка к родителям Хейли прошла не совсем гладко.

— А ты чего ожидал? О чем ты думал, посылая их вдвоем к родителям Хейли?.. Даже если его держать в управлении прикованным к письменному столу, все равно ничего хорошего не жди!

— Энни, пойми, я не собираюсь обсуждать…

Энни вяло отмахнулась от него:

— Конечно, ты не собираешься. Да мне, собственно, все равно. Я пришла к тебе совсем не поэтому. Черт с ним, с Темплтоном, да и с Уинсом тоже, верно?

— Верно.

— Лучше скажи, как ты, Алан? Как ты живешь? Джулия Форд спрашивала про тебя. Она великолепно выглядит и держится так, словно родилась юристом. Ты согласен?

— Я никогда не присматривался к ней…

— Ой, не ври! Что это за музыка?

— Джон Колтрейн.

— Замысловато звучит….

— Я поставлю что-нибудь другое, — предложил Бэнкс, приподнимаясь с кресла.

— Нет-нет, сиди. Я не сказала, что музыка мне не нравится, просто она звучит как-то… причудливо. Но иногда я не прочь послушать и такое… — Энни, посмотрев на Бэнкса с какой-то странной улыбкой, осушила стакан. — Оп-ля! Боюсь, нам потребуется еще вино.

— Нет ничего проще, — ответил Бэнкс.

Пройдя на кухню, он открыл другую бутылку, раздумывая, как быть с Энни. Наливать ей вина он не хотел, она уже и так выпила лишнего. Но не скажешь ведь ей об этом? Она разобидится, и тогда… неизвестно, чего от нее ожидать. В доме есть еще одна спальня, в которой он может уложить ее, если потребуется.

Вернувшись в гостиную, он застал Энни уютно устроившейся в кресле с ногами. Обычно она носила брюки, но сегодня на ней была юбка, и подол сбился, почти по половины оголив бедра. Бэнкс протянул ей стакан.

— Ты скучаешь без меня? — улыбаясь, спросила она.

— Мы все без тебя скучаем, — ответил Бэнкс. — Когда ты вернешься?

— Да нет же, я не об этом. Я хочу знать, ты скучаешь без меня?

— Конечно, скучаю.

— «Конечно, скучаю», — передразнила его Энни. — Что ты думаешь о молодых любовниках?

— Прошу прощения?

— Не прикидывайся глухим.

— Но я честно не понимаю, о чем ты.

— Молодые любовники. Они жадничают, они спешат… Еще не научились быть хорошими любовниками… Ты же знаешь.

— Да нет. Откуда?

Бэнкс пытался вспомнить себя в молодые годы. Вероятно, тогда он был никудышным любовником. Да и сейчас, говоря по правде, он такой же никудышный. А иначе он бы непременно нашел свою женщину и — главное — сумел бы ее удержать. Но все-таки шанс у него еще есть, и было бы отлично время от времени попрактиковаться в этих приятных поисках.

— Ой, Алан, — вздохнула Энни. — Ну что мне с тобой делать?

В следующее мгновение она уже была рядом с ним на диване. Он чувствовал тепло ее бедра, слышал и ощущал ее дыхание. От нее пахло красным вином и чесноком. Прижавшись грудью к его руке, она принялась искать губами его губы. Но он отвернулся.

— Что не так? — недовольно спросила она.

— Не знаю, — ответил Бэнкс. — Это неправильно, только и всего.

— Ты не хочешь меня?

— Ты же знаешь, что я хочу тебя. И всегда хотел.

Энни начала расстегивать пуговицы на блузке.

— Так возьми меня, — прошептала она, придвигаясь ближе и учащенно дыша. — Мужчинам всегда этого хочется, им ведь не важно, с кем и как?

— Только не так, — сказал он, снова отстраняясь от нее.

— Что значит «не так»?

— Ты пьяна.

— Я — пьяна? — вызывающе громко спросила она, продолжая расстегивать пуговицы на блузке. Он увидел черную кружевную бретельку ее бюстгальтера и мягкий холмик груди над чашечкой. — Ты что, Алан, тоже в моралисты подался?

— Послушай, — сказал Бэнкс, стараясь говорить спокойно, — так не…

— Тссс… — Энни прижала палец к его губам.

Он отстранил ее руку.

Она посмотрела на него озадаченно:

— В чем дело?

— Я же сказал тебе, в чем дело, — мягко произнес он. — То, что сейчас происходит, — неправильно. Да я и не верю, что тебе хочется того, чем ты собираешься заняться. И вообще я не понимаю, что происходит.

Энни, отпрянув от него, принялась торопливо застегивать пуговицы. Сердитое лицо разгорелось ярким румянцем.

— Интересно, что же во мне не так?! — почти выкрикнула она. — Я слишком толстая? Недостаточно красивая? Моя грудь потеряла упругость? Я недостаточно сексуальна? В общем, недостаточно хороша для тебя?

— Да все это совершенно ни при чем! — пытался объяснить Бэнкс. — Ты…

— Или дело в тебе? Ты меня удивляешь, — не обращая внимания на его слова, продолжала Энни. Она, пошатнувшись, встала с дивана, протянула руку к жакету и сумке. — Интересно, что такого выдающегося ты имел в своей жалкой жизни, что можешь позволить себе оттолкнуть меня? Скажи, Алан? Может, у тебя есть на стороне тайная красивая любовница двадцати двух лет? Скажи? А я слишком стара для тебя?

— Ну почему ты меня не слушаешь? Я же говорю, ничего подобного…

Но было уже поздно.

— Да пошел ты, Алан, знаешь куда? — услышал он, и дверь за ней с грохотом захлопнулась.

Бэнкс выскочил на улицу. Энни уже заводила мотор. Он понимал, что ее надо остановить, задержать, ведь она пьяна, но не знал, как это сделать: уже поздно пытаться стащить ее с водительского сиденья или встать перед машиной. В таком состоянии ей ничего не стоит наехать на него… И вот он стоял, и слушал, как скрежещут шестерни в коробке скоростей, и наблюдал, как струи мелкого гравия брызнули из-под задних колес, когда машина на бешеной скорости рванула с места.

Бэнкс еще некоторое время с сильно бьющимся сердцем постоял неподвижно, раздумывая, что, черт возьми, происходит в этой жизни? Когда он вошел в дом, Колтрейн только-только начал композицию «То, что я люблю больше всего».

Кабинет Малкома Остина располагался в тупике коридора, по обеим сторонам которого тянулись аудитории и кабинеты факультета организации и управления туристическим бизнесом. Факультет занимал часть старого викторианского здания, стоявшего на краю кампуса. За последние несколько лет Иствейлский колледж сильно разросся, и приземистые здания из кирпича и стекла, построенные в шестидесятые годы, уже не вмещали все факультеты. Вместо того чтобы плодить новых безликих уродцев, администрация колледжа купила участок прилегающей к кампусу земли вместе с улицами и старыми домами, после чего началась эпоха возрождения юго-восточной части Иствейла. Теперь это был респектабельный район с популярными пабами, кафетериями, дешевыми кафе и закусочными, индийскими ресторанчиками. Здесь же студенты могли недорого снять жилье. Администрация колледжа не возражала против рок-музыки, предоставляя приличным группам площадки во вновь открытых заведениях; поговаривали даже, что и группа «Блю Лэмпс» выступит в кампусе в начале следующего турне.

Кабинет Остина находился на втором этаже, и, когда Уинсом постучала, он сам открыл дверь. Она вошла в уютную комнату с высоким, украшенным лепниной потолком и широким окном с подъемной рамой. В книжном шкафу теснилось великое множество путеводителей по разным странам; среди них Уинсом разглядела старинные, наверняка представляющие букинистическую ценность. На стене висел красочный плакат с изображением Голубой мечети в Стамбуле. У противоположной стены стоял старый диван с потертой кожаной обивкой. Единственное окно выходило на мощенный плитами двор, где под теплым весенним солнцем студенты, сидя за деревянными столами, ели сэндвичи, пили кофе и оживленно беседовали. Выглянув в окно, Уинсом с грустью вспомнила о своих студенческих годах.