Энни сама вела машину, потому что опасалась доверять руль Рыжей, и Рыжая это знала. Хотя она каким-то неведомым образом получила водительские права, но водителем пока считалась чисто номинально и в течение ближайшего месяца намеревалась пройти дополнительный курс вождения. Однако когда они, сбившись с дороги, начали колесить среди заброшенных промышленных строений, Энни пожалела, что не посадила Рыжую за руль: штурман из той получился и вовсе никакой.

В конце концов они все же добрались до здания Социальной службы в Уэст-Бриджфорде. Подошло время обеда, и Гейл несказанно обрадовалась представившейся возможности отправиться вместе с ними в ближайший паб. В обеденный зал битком набились люди из расположенных вокруг офисов, но женщины сумели занять столик, который их предшественники оставили в ужасающем виде: столешница была усеяна рассыпанными чипсами, объедками салата и запеченных в мясном фарше яиц по-шотландски, не говоря уж о нескольких полупинтовых стаканах с остатками подогретого светлого пива. Пепельница была до краев наполнена сигаретными окурками со следами губной помады, один из окурков еще дымился.

Рыжая направилась к барной стойке, а когда она со стаканами в руках вернулась к столику, хмурая девушка-подросток в одежде официантки успела очистить стол и принести завернутые в салфетки ножи и вилки. Энни и Рыжая пили газировку, а Гейл, заказавшая кампари с содовой, сделав несколько глотков, прикурила сигарету.

— Так-то лучше, — сказала она, окутываясь клубами дыма.

Энни, наморщив нос, попыталась улыбнуться.

— Мы приехали, — начала она, — чтобы поговорить с вами о Карен Дрю.

Рыжая неуловимым движением вытащила блокнот и ручку. Несмотря на внушительные размеры и ярко-красные волосы, она обладала способностью при желании делаться незаметной, будто отходя на задний план.

— По-моему, вы зря потратили время, — вздохнула Гейл. — Я имею в виду, что мне почти нечего о ней рассказать.

— Почему?

— Да потому, что я ничего не знаю.

— Но это вы оформляли ее перевод из больницы, где она лежала, в Мэпстон-Холл?

— Да, но это ничего не меняет. Видите ли, я занимаюсь устройством недееспособных больных в интернаты и пансионаты по всей стране.

— Расскажите хотя бы то, что знаете.

Гейл провела руками по волосам, откидывая их за плечи.

— Месяца четыре назад ко мне обратились из администрации больницы в Грей-Оукс, что неудивительно, поскольку мне и раньше приходилось с ними работать. Написали о женщине, которая провела у них почти три года и чье положение, увы, безнадежно, и она нуждается в особом уходе. Вот это уже моя область деятельности. Я приехала к ним, там я и встретилась с Карен — могу добавить, в первый и единственный раз — и поговорила с ее лечащими врачами. Они описали мне ее состояние, и я, осмотрев больную, согласилась с ними — хотя, как вы понимаете, моего мнения никто и не спрашивал. — Гейл постучала сигаретой о край пепельницы, стряхивая пепел. — Поблизости не было учреждения, подходящего для этой пациентки, а поскольку я раньше сотрудничала с Мэпстон-Холлом, то сразу поняла, что там Карен получит необходимый уход. Надо было только дождаться, пока освободится место, подготовить все необходимые документы и собрать подписи. Что я и проделала.

— А каково ваше собственное впечатление от Карен? — поинтересовалась Энни.

— Весьма забавный вопрос.

— Это почему?

— А какое впечатление можно получить от человека, который не может даже пальцем пошевелить и не произносит ни слова?

— Но ведь была же у нее какая-то жизнь до этой аварии?!

— Как не быть, но меня это не касается.

— А что, у вас не было никаких контактов с ее семьей?

— У нее никого нет. Вы, должно быть, прочли ее личное дело.

— Да, но там и читать-то нечего.

— Я ничего не могу добавить.

Гейл притушила сигарету, потому что официантка принесла еду. Гамбургеры и картофель фри для Рыжей и Гейл, а для Энни неизменный сэндвич с сыром и помидором. Не начать ли снова есть мясо? — подумала она, но сразу же решила, что диета — это единственная часть ее жизни, которую она может эффективно контролировать. Гул голосов вокруг них то затихал, то вновь усиливался. Сидевшие за одним из столов женщины громко смеялись над скабрезной шуткой. В пропитанном табачным дымом воздухе чувствовался слабый запах травки.

— До аварии Карен жила в Мэнсфилде, по крайней мере, так написано в ее личном деле, — сказала Энни. — Вы не знаете ее тамошнего адреса?

— К сожалению, не знаю, — покачала головой Гейл. — Но его можно узнать в агентстве недвижимости Мортона. Они занимались продажей ее жилья. Мне это известно, поскольку вырученные деньги пошли в уплату за содержание Карен в Мэпстон-Холле.

— Ну что ж, спасибо, — поблагодарила ее Энни. — А как вы узнали об этом агентстве недвижимости?

— Ее адвокат сообщил мне о нем. Вернее сказать, сообщила.

— У Карен Дрю был адвокат?

— Конечно. Ведь кто-то же должен был вести ее дела и представлять ее интересы. Сама-то она не могла, вы же понимаете? И эта дама-адвокат оказалась до ужаса назойливой и нудной. Она постоянно звонила мне, спрашивая о том, другом и о третьем. А голос у нее такой… ну прямо как гвоздем по стеклу царапают. «Гейл, а как вы думаете?», «Гейл, вы не могли бы…» Бррр!

— А вы, случайно, не помните, как ее звали?

— Да я век ее не забуду! Конни Уэллс ее имя. Она настаивала, чтобы ее называли Констанс — и никак иначе. Высокомерная елейная сука, скажу я вам…

— А нет ли у вас ее телефона или адреса?

— Посмотрю в своих записях. Она работает в адвокатской фирме в Лидсе, где-то на Парк-сквер.

Уже кое-что, подумала Энни. Лидс. Это интересно. Если Карен Дрю жила в Мэнсфилде, почему ее делами занимался адвокат из фирмы, находящейся в Лидсе? Хотя расстояние между ними небольшое и дорога прямая, но ведь есть великое множество адвокатов и в Мэнсфилде, и в Ноттингеме. «Ладно, вот вернемся в Уитби, покопаюсь в Гугле. Он с ходу выведет меня на Констанс Уэллс. Возможно, дама-адвокат сможет рассказать о таинственном прошлом Карен Дрю».

— Смотрите, куда она идет! — взволнованно произнес сержант Кевин Темплтон, тыкая пальцем в экран монитора. — Смотрите сюда.

Они сидели в просмотровой комнате на первом этаже полицейского управления Западного округа и прокручивали записи систем видеонаблюдения. Хорошо бы изображение было более четким, подумал Бэнкс. Может, парни из технической службы посодействуют… Правда, и сейчас при внимательном взгляде на экран, усеянный темными пятнами и пробегающими вспышками, испещренный размытыми тенями и бликами, не оставалось никаких сомнений, что эта высокая, длинноногая девушка, не совсем уверенно бредущая на высоких каблуках в сторону аллеи между ателье Джозефа Рэнделла и пабом «Фонтан», и есть Хейли Дэниэлс. Ну конечно, это она — идет, покачиваясь из стороны в сторону и опираясь вытянутой рукой о стены.

До этого они видели, как в двенадцать часов семнадцать минут она вышла из паба вместе с группой людей. Хейли сказала им что-то, из-за чего возникла озлобленная перепалка, затем, помахав рукой, она пошла в ту самую аллею, и было это в двенадцать часов двадцать минут. Определить, сколько людей вышло вместе с ней из паба, было затруднительно, хотя Бэнкс посчитал — по меньшей мере семеро. Он внимательно смотрел на спины двух ее спутников, которые после той самой перепалки еще некоторое время стояли на месте и, покачивая головами, смотрели ей вслед. А потом и они, пожав плечами, пошли за всей компанией по направлению к клубу «Бар Нан». Бэнкс наблюдал, как фигура Хейли растворилась в темноте Лабиринта.

— Это она, верно, сэр?

— Да, это точно она, — подтвердил Бэнкс. — Вопрос в том, поджидал он ее там или последовал за ней?

— Сэр, я просмотрел все записи, сделанные до половины третьего ночи, то есть до того момента, когда, по мнению врача, наступила смерть, — ответил Темплтон. — Никто не проходил по Тейлор-ярду раньше, никто не последовал за ней в Лабиринт. И никто оттуда не выходил. У нас есть еще записи камер, установленных на Касл-роуд, но она ведь выходит на рыночную площадь.