– Принес.

– Где?

Сумди сердито оглядывается на Чамди, давая понять, что тот здесь лишний. Чамди отступает к улице, но с Даббы глаз не сводит.

– Покажи, – требует Дабба.

Сумди надрывает пакетик с крысиным ядом, высыпает на ладонь несколько черных крупинок.

– Хорошо, – говорит Дабба. – Без церемоний. Клади мне в рот.

– Не могу, – задыхаясь, шепчет Сумди. – Не могу.

Дабба тщетно пытается приподняться. Тянется губами к ладони Сумди. И, обессилев, замирает.

– Сумди, ты ведь сам калека. Бродячий пес, как и я. Тебя ждет долгая жизнь, не сомневайся. И придет день, когда тебе понадобится помощь. Так что не предавай меня. Всыпь его мне в рот и дуй отсюда!

– Не могу я, пойми, не могу!

– Переверни меня на живот! – хрипит Дабба.

– Нельзя же, лицом на землю…

– Делай, что говорю!

Сумди перекатывает Даббу на живот. Тот поворачивает голову, вжимается щекой в грязь.

– Сыпь рядом и дуй отсюда!

Сумди стряхивает крупинки с ладони. И ковыляет прочь.

Чамди с ужасом смотрит, как Дабба лижет землю.

Полдень. Чамди ждет у табачного киоска. На задней стенке плакат: «Веселое ателье». Он старается сосредоточиться на рекламе. На картинке огромная рубашка, ее обладатель широко улыбается. В кармане рубашки – роза, под рисунком написано: «Веселитесь вместе с „Веселым ателье“». Из плаката торчит здоровенный гвоздь, и Чамди отодвигается, чтобы не поцарапаться.

Отсюда отлично виден храм. «Хотя какой это храм, – думает Чамди, – просто квартира на первом этаже. Только что стены в желтый цвет покрасили, а так – обычный жилой дом». Никто не знает точно, считает ли бог Ганеша и вправду эту квартиру своим домом. А вдруг его заставляют тут жить, а он не хочет? Вдруг Ганеша ждет, что кто-нибудь вроде Чамди придет и освободит его? Тогда, выходит, Чамди ничего плохого не делает. Он наблюдает за старухой, которая плетет гирлянды у входа в мандир. Чамди стоит далеко, но он догадывается, что старуха напевает, потому что она покачивает головой в такт песенке. Еще одна гирлянда готова. Старуха рассматривает ее внимательно, будто показания с приборов снимает. Бархотки на солнце так и переливаются. Старуха вешает гирлянду на крючок, трет глаза и принимается за новую. «Почему на ней белое сари? – думает Чамди. – Цветочница должна ходить в яркой одежде».

Он крепко сжимает бутылочку с краденым маслом. А вдруг продавец заметит его? Зайдет за свой киоск по нужде… Да нет, никогда он прилавок без присмотра не оставит.

Отсюда Чамди отлично видит Сумди и Гудди, они устроились возле храма, рядом с гирляндами. Сумди снял рубашку. Гудди держит в руках пару богов, а деревянный ящичек она, наверное, под навесом оставила – на случай, если придется удирать. Тогда уж будет не до ящичка.

Хорошо все-таки, что Чамди ни разу не был в мандире. А вдруг бы он столкнулся нос к носу с Ганешей? Тогда совсем стыдно было бы. Чамди видел Ганешу лишь на картинке в детском журнале. Там говорилось, что он родился с головой слона и телом человека, только с четырьмя руками. Кто-то из ребят спросил миссис Садык, правда ли это, а она сказала: нет, наверное, неправда. Чамди заспорил с ней, потому что ведь точно никто этого не знает. А может, Ганеша добрый и отзывчивый, у него огромные слоновьи уши, чтобы слышать, как люди по всей Индии рассказывают ему о своих бедах, а четыре руки – чтобы обнимать и утешать сразу четверых. Сегодня Чамди очень понадобится понимание и прощение Ганеши.

«Пожалуйста, погладь меня хоботом по голове и благослови меня. Прости меня, я обещаю больше никогда не воровать».

Белый «амбассадор» с красной мигалкой на крыше останавливается у ступеней мандира. Его сопровождает полицейский джип. Из «амбассадора» выходит человек в белой курте [4]. «Наверное, это и есть тот политик, – думает Чамди, – вон как все перед ним стелются». Как зовут политика, Чамди забыл, но это неважно. Чамди в панике – он понятия не имел, что тут будет полиция.

И тут же вспоминает, что говорил Сумди: «Если схватят, сразу начинай плакать. И проси, чтобы отвели к Амме, говори, что это твоя мать, что ей и младенцу нужны еда и лекарства. И не трусь». Чамди все равно трусит. Обыкновенный человек избил бы его, а потом, может, и отпустил, но то обыкновенный человек, а не полицейский! Хорошо бы они побыстрее уехали! Разумеется, полицейский тут же оставляет фуражку на приборной панели, выходит из джипа и отправляется в мандир вслед за политиком.

Сумди сказал: как политик появится, пора натираться маслом. Чамди откручивает крышечку и льет масло на ладонь. Руки трясутся. Лучше бы он этот джип вообще не заметил! Интересно, Сумди знал, что будет полицейское сопровождение? Может, знал и нарочно Чамди не сказал?

Все руки в масле, а майку снять забыл. Чамди бросает ее на землю. Наверное, белый лоскут тоже надо бы развязать, но ведь Чамди слово себе дал носить его, пока не найдет отца.

Чамди намазывает грудь, стараясь ровно распределить масло. Он следит за окнами дома напротив, хотя понимает, что никто не станет смотреть, как уличный мальчишка чем-то там натирается. Дотянуться до спины труднее, но Чамди справляется. Хорошо хоть он почти не ел эти два дня – кажется, он еще больше отощал. Чамди опять становится очень страшно: а вдруг не получится? Один удар резиновой дубинки – и ребра никогда не срастутся.

Чамди озирается. Куда же подевался полицейский? Вдруг он заметил Чамди и подкрался сзади? Не годится Чамди для таких дел! Сейчас он с удовольствием поменял бы свои быстрые ноги на изувеченную ногу Сумди!

Политик вошел в мандир. Теперь Чамди замечает и полицейского, тот стоит совсем рядом с Сумди. Чамди облегченно вздыхает. Ну вот, теперь Сумди откажется от своего плана. Поймет, что ограбить храм даже пытаться глупо, и уйдет. Ничего, найдется и другой способ добыть деньги. Конечно, не сразу, но они что-нибудь обязательно придумают, они же умные ребята. Спасут ребенка и уберутся из этого города.

Человек десять вошли вместе с политиком в мандир. Сумди и Гудди стоят себе около храма, не обращая на полицейского никакого внимания. Чамди идет к ним. Конечно, он весь в масле, но сейчас ведь это уже не имеет значения!

Сумди испуганно смотрит на него. Гудди делает несколько шагов навстречу. Сумди не двигается с места, стоит, уперев руки в бока. Чамди знает, что Гудди сейчас обзовет его трусом. Он пристыженно опускает голову, потом все же решается посмотреть ей в глаза. Гудди быстро приближается.

Невероятная сила швыряет Чамди лицом оземь. С неба сыплются бетонные блоки. Чамди закрывает голову руками. Потом открывает глаза – и ничего не видит: перед ним плотная завеса черного дыма. Намасленное тело облеплено серой пылью. Где Гудди? Чамди не сразу понимает, что уже вскочил на ноги. На месте зарешеченного храмового оконца зияет большая дыра. А это что за окровавленный куль? Чамди кричит, но крика своего не слышит. Это Сумди. Лежит ничком, спина разворочена. Чамди делает шаг, но ноги не идут, и он оседает на землю. Уши словно ватой заложило. Чамди ползком подбирается к Сумди, поворачивает его голову. Изо рта струйкой бежит кровь. Чамди опускает голову Сумди. Понемногу возвращается слух. Кто-то приглушенно стонет. Чамди тихонько зовет:

– Гудди… Гудди…

Встает на колени, на ноги, распрямляется, оглядывается по сторонам. Делает шаг в темноту, туда, откуда доносятся стоны. И спотыкается о труп мужчины. Чамди в ужасе отпрыгивает назад и налетает на обломок бетонной плиты. Храмовый колокол лежит на боку, по всей улице разбросаны туфли и сандалии. Гудди нигде не видно. На тротуаре лежит оторванная рука, на запястье часы. Кто-то в коричневом платье ползет в сторону храма. Гудди! Чамди подбегает и хватает ее за плечо. Она взвизгивает от испуга.

– Это я, Чамди! – кричит он и отшатывается. Перед ним взрослая женщина.

Чамди отпускает ее руку, и женщина ползет дальше. Рядом корчится мужчина, из его шеи и живота торчат крупные осколки стекла. Чамди задыхается от пыли, никак не может откашляться, сгибается, чуть не падает. И видит велосипедное колесо. На нем рука. Оранжевые браслеты. Спотыкаясь, Чамди бросается вперед и осторожно переворачивает Гудди.