Смит повернулся и пошел обратно. Проходя мимо одного из глинобитных домишек, он услышал детский плач. Перед домом сидела молодая женщина с девочкой на руках, которая, захлебываясь от рыданий, протягивала матери свою тоненькую ручонку. Большой пальчик руки был перевязан грязной тряпочкой. Девочка сбросила повязку, она упала в пыль, и стал виден распухший и воспаленный палец. Смит подошел поближе.

Женщина равнодушно взглянула на негра. Голова ее была повязана цветным носовым платком. Что-то напевая, она пыталась успокоить ребенка.

Смит опустился на колени и, взяв крошечную ручку девочки, стал внимательно ее рассматривать. Палец надо было промыть, вскрыть ранку и выпустить гной. Женщина испугалась и громко закричала, повернув голову в сторону низенькой дверцы. Появился сердитый и заспанный мужчина. Смит зажестикулировал, показывая то на руку ребенка, то на свой лоб, то на грудь. Кивая головой и улыбаясь, он пытался объяснить, что хочет помочь ребенку.

Мужчина посмотрел на жену. Взгляд его попеременно выражал колебание, заинтересованность и, наконец, согласие. Смит поднялся, прошмыгнул мимо хозяина в дверь дома и быстро нашел нужные ему вещи: миску для кипятка, булавку, иглу и чистые тряпки.

Когда он закончил немудреную операцию, вокруг собралась толпа. Девочка, испуганно прильнув к матери, перестала плакать. Гной был удален, палец промыт и перевязан прокипяченной и выжатой досуха чистой полоской полотна.

Никто не мешал Смиту. Все видели, что он старался помочь ребенку и знал, как надо это сделать. Когда Джеферсон поднялся, чтобы уйти, руки его слегка коснулся мальчик и показал распухшую пятку. Жестом Смит велел мальчугану сесть. Отмыв ногу, он увидел, что пятка проколота острым шипом.

Джеферсон дал понять, что ему еще понадобится горячая вода. Неужели в этой деревне не имели даже элементарных понятий о медицине? Вероятно, деревенский лекарь ушел от них или умер. Смит осмотрелся. Окружающие его люди показались ему теперь менее жалкими и менее жестокими, он не чувствовал уже ненависти к ним. Разве виноваты они в том, что стояли так далеко от цивилизации? В определенном смысле они сами были пленниками, пленниками пустыни, как Гриммельман, Бэйн и Грэйс. Если Джеферсон может кому-либо помочь, то ему следует помогать местным жителям. То, что он их раб, — не имеет никакого значения. Тем временем женщина принесла миску горячей воды. Мужчина с факелом подошел и стал рядом. Смит склонился к опухшей ноге мальчика.

Гриммельман вспомнил, что видел как-то у противоположной стороны каньона, ближе к пику, большую ящерицу. Однажды он привел туда О'Брайена. В тени утесов между скал они долго искали логово рептилии. Наконец, Гриммельман нашел его.

— Я поймаю ее, — кивнув старику, сказал охотник.

— Может, помочь?

Подумав, О'Брайен отрицательно покачал головой:

— Ты мог бы пока пойти поискать еще что-нибудь. Ждать, возможно, придется долго.

Немец согласился. Он пойдет вверх по каньону ловить маленьких ящериц, а потом перейдет на другую сторону ущелья и вернется к прудику. Так ему удастся все время держаться в тени.

Проводив старика взглядом, О'Брайен стал изучать расщелину, в которой, как предполагалось, жила большая ящерица. Ничего другого не оставалось, как ждать. Подбросив в руке ружье, охотник отошел назад, чтобы занять выгодную позицию для наблюдения. Устроившись поудобнее, он отхлебнул воды из бутылки и аккуратно поставил ее в тень. Тратить пулю на ящерицу, даже большую, казалось ему нецелесообразным, но если она так велика, как описывал Гриммельман, то это, может быть, все-таки придется сделать. Впрочем, спешить не следует, дальше будет видно.

И О'Брайен принялся наблюдать за расщелиной. Прошел час. В норе что-то пошевелилось. Вращая во все стороны головой, оттуда показалась ящерица. Охотник медленно поднимал ружье. Рептилия, действительно, как и утверждал немец, оказалась громадной, не менее ярда длиной, толстой и похожей на дракона. Мяса будет достаточно.

Подождав, пока ящерица отползет футов на десять от расщелины, О'Брайен нажал на спусковой крючок. Пресмыкающееся, подпрыгнув, упало на спину, подергивая короткими ногами; длинный хвост ожесточенно хлестал по песку.

Отложив ружье, О'Брайен вынул охотничий нож и подошел к ящерице. Внезапно она перевернулась на ноги и неуверенно заковыляла обратно к норе. Истекая кровью, ящерица передвигалась, однако, довольно быстро. Чертыхаясь, охотник ринулся за ней, пытаясь перевернуть ее, сбить с ног и нанести решающий удар ножом. Но ящерица оказалась настолько сильной, что остановить ее О'Брайену никак не удавалось. Почувствовав, как она ускользает из его рук, и бросив нож, он буквально в последний момент ухватился что было сил за хвост. Голова пресмыкающегося уже скрылась в норе, передние ноги нащупали опору в каменной расщелине, и мясистое тело стало протискиваться в глубину. Проклиная все на свете, охотник сильно тянул ее к себе. На какой-то момент он ослабил свои усилия и сразу же поплатился за это: в мгновение ока ящерица скользнула в нору. Снаружи виднелся только кончик хвоста. Упав спиной на песок, О'Брайен уперся обеими ногами в скалу и откинулся назад, выпрямив руки. Теперь он мог расслабить мышцы и ящерице пришлось преодолевать сопротивление всего его веса. Некоторое время она извивалась, стараясь вырваться, но потом затихла. Установилось какое-то равновесие сил.

О'Брайен крепко сжимал в руках толстый и твердый, покрытый чешуйчатой броней хвост; потом резко рванул его, но ровно ничего не достиг. Ящерица надулась и плотно заклинила свое тело в каменной дыре. Вытащить оттуда пресмыкающееся представляло довольно-таки сложную задачу. Здесь нужна была железная выдержка. Придется, наверное, ждать до тех пор, пока животное не истечет кровью или не устанет.

Солнце обжигало почти обнаженное тело охотника. Привлеченные кровью насекомые не давали ему покоя. Прошло десять минут, полчаса. Руки О'Брайена затекли. Пот заливал глаза. Спину больно кусала муха.

— Ну, подыхай же, наконец, — проворчал он, обращаясь к ящерице. — Скорее.

Пуля, должно быть, не задела голову и жизненно важные центры рептилии, пробив лишь толстые мясистые складки под горлом. О'Брайен прицелился неточно, истратив ценную пулю, и потому никак не мог позволить пресмыкающемуся уползти в нору, издохнуть и сгнить там. Ему необходимо было мясо.

Солнце, поднимаясь все выше, жгло его неподвижно застывшее тело и непокрытую голову. Он расслабился и тут же почувствовал, что ящерица вырывается из рук. Вцепившись в ее хвост, он снова отыграл потерянный дюйм. Больше отдыхать он не мог. О'Брайен вспомнил о своем ружье и ноже, которые бросил на песке в шести футах сзади, и проклял себя за беспечность.

Почувствовав жажду, охотник подумал о стоящей в тени бутылке с водой, и прикрыл веки от бьющего в глаза солнца.

— Ну, скорее же, — прошептал он, — истекай кровью и сдайся. Я не отпущу тебя ни за что.

Все больше насекомых, комаров и жирных мух кружилось вокруг его вспотевшего лица. Они доставляли ему нестерпимые муки, ползая у самых глаз, забираясь в ноздри и беспощадно жаля. Он вертел головой, тряся длинными волосами, пытался сдуть паразитов и ругался. В один момент он не выдержал и начал одной рукой отгонять и давить насекомых, но ящерица тут же рванулась в нору, и охотник чуть было снова не упустил ее. Ухватившись за хвост, О'Брайен старался попеременно дать отдых то одной, то другой руке. Он с трудом переступал на сведенных судорогой ногах и уже больше не открывал глаз. Смотреть все равно было некуда, а стоило поднять веки, как пот и мелкие насекомые сразу же забивались в глаза. Борьба с ящерицей продолжалась. О'Брайен отчетливо представлял себе ту ярость, какую источал взгляд ее маленьких змеиных глаз. Гриммельман считал этих ящериц доисторическими животными. Старик объяснял Смиту, как удалось им приспособиться к окружающим условиям после многовекового естественного отбора.

Никогда в жизни О'Брайен не испытывал такой жары. Ему казалось, что он куда-то проваливается, перед глазами мелькали разноцветные огоньки, к горлу подступала тошнота. Израненные острыми раскаленными камнями подошвы босых ног кровоточили. Все тело сотрясала дрожь.