— Как ты хочешь их получить, Ланс?

— Наличными. В любых купюрах.

— Ланс, зачем тебе наличные? — искренне рассмеялся Маклин, не отводя от меня встревоженного взгляда.

— Боюсь, как бы твой банк сегодня не унесло ветром. А в Бель-Айле деньги будут сохраннее.

— Ха-ха-ха, — снова рассмеялся Маклин, хлопая себя по бедрам и продолжая бдительно за мной следить, словно прикидывая степень моего безумия — обычное ли это сумасбродство, к которому он привык, или я одержим какой-то новой манией.

Он выдал мне семьдесят пять тысяч сотнями в брезентовом мешке с замком и отдельно вручил маленький бронзовый ключик.

После того как съемки завершились и киногруппа принялась энергично разбирать грозовую машину и складывать вещи в микроавтобусы, я позвал Элджина в голубятню и выдал ему семьдесят пять тысяч. Он открыл мешок бронзовым ключиком. Уставился на купюры.

— Сколько здесь?

— Семьдесят пять тысяч долларов.

— Зачем?

— Все просто. У меня куча денег, гораздо больше, чем мне надо, а тебе нужны, по крайней мере, две вещи.

— Да?

— Во-первых, закончить образование в Эм-Ай-Ти, несмотря на то, что стипендии у тебя больше нет.

— Нет.

— Во-вторых, ты хочешь жениться на своей сокурснице Этель Шапиро и купить дом в Вудейле, а это хотя и колыбель американской свободы, но там с неохотой продают дома черным и евреям, особенно черным, женатым на еврейках. Однако дом ты хочешь купить именно там несмотря ни на что.

— Не несмотря. А как раз потому что. — Элджин глянул на деньги. — О’кей. Но вы мне ничего не должны. Я бы в любом случае сделал это для вас. Это была интересная задача. Только вот о качестве записи сожалею. Какой-то дефект цвета.

— Меня вполне устроило.

— Да и звук ужасный. Черт, я страшно переживаю из-за этого.

— Не переживай. Все нормально.

— Ну… — замялся Элджин, остановившись в дверях. Он всегда там останавливался.

— Да?

— У меня такое чувство, что это не все. Может, вы хотите поставить какое-нибудь условие?

— Условие?

— Чтобы я что-то сделал.

— Всего лишь две вещи.

— Какие?

— Уезжай прямо сейчас.

— Сейчас?

— Да. В течение часа.

— А вторая — не возвращаться?

— Именно.

— Хорошо.

С таким же успехом мы могли бы обсуждать его дневные обязанности.

— Да, и еще. Отвези Эллиса и Сьюллен в Магнолию, там ведь у вас родственники. Тебе как раз по дороге, если поедешь по сто пятьдесят пятой. Когда ураган закончится, они могут вернуться. Тебе нетрудно будет их уговорить. Что тот, что другая напуганы до полусмерти. По-моему, только они здесь и соображают.

— Хорошо. Это все?

— Это все.

— А вы что будете делать?

— Я? Со мной все в порядке, Элджин.

— Может, мне помочь вам выставить всю эту кодлу?

— Нет, не надо.

— Хорошо. Ну…

Мы пожали друг другу руки. Он наградил меня своим прямым и открытым взглядом. Фильмов насмотрелся. Или это съемки на нем сказались. Такой прямой взгляд означал, что мы друг друга поняли и примирились — видимо, благодаря христоподобному чужаку в исполнении Дана. Вообще-то в жизни никто никого не понимает, и никто ни с чем не примиряется, потому что не знает, с чем надо примириться. Или же, когда есть с чем примириться, то метод, принятый в фильмах — все это рукопожатия, прямые открытые взгляды и аура молчаливого взаимопонимания не срабатывает.

Ты не согласен? Нет? Ты действительно считаешь, что люди могут примиряться друг с другом?

— И еще одно, Элджин.

— Да? — Он стоял в дверях в позе, усвоенной от Джекоби. Чисто актерская прощальная стойка в дверях — легкий наклон головы, устремленный в глаза собеседника ясный взор.

— При рукопожатии руку надо действительно жать.

— О’кей. — Он нахмурился. Вероятно, слегка обижен.

Кстати, ты никогда не замечал, что в ситуациях, когда негры решают вдруг вести себя как белые — а они весьма переимчивы, так что им это хорошо удается (даже лучше, чем японцам, когда те изображают из себя американцев), — есть грань, перед которой их приметливость пасует, потому что как бы ты ни был наблюдателен, ты не догадаешься, какую силу надо прилагать в рукопожатии и надо ли вообще.

Я ошибся лишь в одном. Мерлину тоже хватило благоразумия, и он явно не испытывал пристрастия к ураганам. Он решил уехать.

И тут я удивился самому себе: я тоже хотел, чтобы он уехал! Я желал, чтобы ускользнул, спасся тот человек, который когда-то в Техасе, в арлингтонском мотеле «Раундтаунер Мотор Лодж», занимался любовью с моей женой и 15 июля 1968 года (или где-то около) породил мою дочь Сиобан.

Почему?

Потому что он — бедный старикан! — докатился совсем уже до ручки. Решил отправиться в Африку на поиски собственной юности! На леопарда посмотреть. Это все равно как если бы я кинулся в Эшвилл на поиски мертвой Люси. Старикам надо бы искать новое. Съемки — это ему уже было слишком просто. Но, как ни странно, он мне нравился, и я нравился ему.

Я столкнулся с ним на галерее — он нервно расхаживал взад и вперед. Весь технический персонал уже уехал.

— В двадцать восьмом году я работал на стройке плотины в Кизе, когда налетел этот гад (ураганам тогда еще не давали женских имен). Шуточки с ним были неуместны, и я совершенно не горю желанием еще раз с таким же встретиться.

— А что, были жертвы?

— Около пятисот. Господи, чего я только не повидал за свою жизнь. Чем только не занимался. Но любил только три вещи — женщин, жизнь и искусство.

— В такой последовательности?

— В такой последовательности.

— Ну, жизни-то у вас впереди еще много.

Он посмотрел на меня, отвернулся и снова посмотрел.

— Верно! — решительно подтвердил он. — Я в хорошей форме. У меня крепкое тело. Можете попробовать, Ланс, — и он поднял руку, демонстрируя бицепс.

— Ну да. Очень неплохо.

— Рука молодого человека. А живот?

— Твердый и плоский.

— Шарьте.

— Да ну, зачем, не стоит.

— Давайте-давайте. Мне не будет больно.

— Я вам верю.

— Могу отделать любого — кроме вас, Ланс. Думаю, вы бы меня одолели.

— Сомневаюсь. Я в ужасной форме.

— Хотите поборемся? Ну, на руках, армрестлинг.

— Нет.

— У вас хорошее тело. Знаете, что вам надо сделать?

— Нет.

— Займитесь кунфу. У вас должно отлично получиться. Вы ведь прирожденный спортсмен, в вас есть изящество, есть сила. Очень было бы вам полезно.

— Возможно, вы и правы, Мерлин. А знаете, вам что надо сделать?

— Что?

— Мотать отсюда.

— Завтра с утра и уедем. Эти чокнутые жаждут переночевать здесь.

— Мари будет здесь уже сегодня. Уехать завтра — это еще как получится.

— Я понимаю. Но этим кретинам хоть трава не расти — из всего надо развлекуху сделать. Марго могла бы и головой подумать.

— Я бы на вашем месте уехал сейчас. Хотя мне все равно. — Мне действительно было все равно.

Он нахмурился, прошелся еще раз по галерее и настороженно посмотрел на желтое небо.

— Или Джекоби все еще начальник?

— Джекби! Да у такого начальника на ферме куры сдохнут.

— Ну так что?

Он щелкнул пальцами.

— Да черт с ними, уезжаю! — Его неуправляемый глаз — тот, в спутанных белых волоконцах — смотрел мимо меня, куда-то в будущее. Он еще раз щелкнул пальцами. — Знаете, что я сделаю?

— Нет.

— Рвану из этого болота вон и прямо на север. По долине Шенандоа доберусь до Виргинии и заберу Фрэнсис, у нее коневодческая ферма не доезжая Лексингтона. Скажу ей: поехали назад в Танзанию. Мы когда-то были там. Жили прямо в лендровере. Леопарда видели. Она чудная женщина, боец, напарник. Она могла даже… А любил я ее всегда. Как-то взял с собой в Испанию, на реку Эбро, где воевал. Воевал… Господи, чего я только не делал! Представляете? Она чудная женщина, настоящий товарищ. Она для меня всё — друг, брат, дочь, любимая. Стоит мне только сказать: родная, давай-ка, рванули в горы, и она поедет. Черт, что за мысль вы мне подали! А можно даже и кино там снять. Скажем, фильм о мужчине и женщине, которые настоящие друзья, они вместе ходят на охоту, а потом от души занимаются любовью.