Капли дождя падали ему на лицо, осознание потери придавило к земле, как тяжелая ноша. Он никогда не испытывал ничего подобного. Его никто прежде так не унижал. Все это страдание, ревность и ярость, весь этот мрак, все было связано с одной-единственной девятнадцатилетней девочкой.

Он выкрикнул ее имя в последний раз, зная, что это бессмысленно. И этот крик прозвучал как вопль страдания. Песнь любви Терри Уорбойза.

Терри стоял у входа в гостиницу и мучился от невыносимой, душащей боли, когда они вышли из-за угла. И у него застыла в жилах кровь.

Теды.

Целая шеренга ужасающих силуэтов, которые невозможно было спутать ни с чем, — акулье оперение грязных челок, неестественно вытянутые в пальто из драпа торсы, худые ноги и гигантские ступни в прорезиненных кедах. А во главе двигался монстрообразный силуэт Титча, игрушка Франкенштейна, его конечности — такие громадные, что, казалось, ходьба стоила ему нечеловеческих усилий.

Казалось, что все их племя собралось вместе — три поколения, от прыщавых бледнолицых тинейджеров до пугающих сорокалетних мужиков, за плечами у которых была четверть века физического труда, и до дедов, старейшин племени, этих безжалостных старых львов с выпавшими зубами, редеющими челками и проблесками седины в набриолиненных вихрах.

Терри стоял, готовясь к встрече с судьбой, не в состоянии бежать, не в состоянии бороться. Он знал, что делать что-либо бесполезно. Он просто смирился с тем, что его изобьют до потери сознания, и с тем, что Мисти была в чьей-то постели.

А затем случилось нечто из ряда вон выходящее.

Теды прошли мимо, они просто прошли мимо, по обе стороны от Терри, словно косяки плотоядных рыб, у которых не было аппетита. Титч прошел так близко от Терри, что он ощутил запах его одеколона вперемешку с ароматами табака и коричневого эля.

Но они его не тронули.

Они даже не взглянули на него.

Они подарили ему жизнь.

Когда Теды прошли мимо, единственными звуками, которые слышал Терри, была барабанная дробь собственного сердца, мягкая поступь резиновых подошв по мокрому асфальту, приглушенные всхлипы и горькие рыдания. Племя оплакивало своего короля.

Терри все еще стоял посреди Оксфорд-стрит, когда увидел, как прямо на него на большой скорости движется «форд англия».

Автомобиль мигал фарами, водитель жал на гудок. Терри снял с себя свой мохеровый пиджак и встряхнул им, как тореадор красной тряпкой. Хемингуэй, подумал он. «Смерть в полдень». Ей будет не хватать меня.

Терри уже мог различить лицо водителя, перекошенное гневом и паникой, девушку рядом с ним, ну или женщину, с длинными волосами, приподнятыми у корней. Натуральный типаж хиппи — таких видишь по десять миллионов раз на дню. Она заслонила лицо ладонями. Визжала, похоже.

— Ну давай.

Терри взмахнул пиджаком. «Англия» была в метре от него. Он задержал дыхание.

Автомобиль резко повернул, чиркнул боком о бордюр тротуара и промчался мимо вспышкой металлического скрежета и зеленой краски. Боковое зеркало зацепило пиджак и выхватило его у Терри из рук. Через десяток метров пиджак соскользнул на землю, и Терри пошел за ним. Водитель громко матерился, но так и не притормозил. Они явно приняли его за шизофреника.

Терри подошел к пиджаку, лежавшему в пыли, но не стал подбирать его, а уставился, в окна дорогого заведения напротив. Похоже, все были в туфлях новомодного цвета, о котором Терри еще толком и не слышал — кроваво-пурпурного. Его еще называли баклажанным. «Весь диапазон баклажанных оттенков теперь у нас в магазине». Терри разочарованно покачал головой. Он переставал что-либо понимать в этой жизни. Кругом появлялось все больше и больше барахла, в котором он совершенно не разбирался. Терри подумал: а что же будет со мной? Кто меня полюбит? Размахнулся и изо всех сил врезал кулаком в стекло. И еще раз.

Стекло это, должно быть, было армированным, потому что от удара сильнее пострадала его рука. Терри стоял на месте, как квашня, уставившись на свои ноющие от боли костлявые суставы пальцев. А затем услышал звук приближающегося автобуса.

Большой красный двухэтажный автобус под номером 73 грохотал по встречной полосе Оксфорд-стрит. Ну это уже перебор, подумал Терри, подобрав с дороги свой мохеровый пиджак и отряхнув его. Держа его на вытянутых руках и периодически потряхивая, Терри вышел на середину Оксфорд-стрит и стал ждать своего автобуса.

Автобус не сбавил скорость, не посигналил и не подал никаких признаков перемены курса. Либо водитель просто не заметил Терри, либо ему была совершенно безразлична участь парня. Его жизнь, очевидно, не имела для водителя никакого значения. Терри облизач губы. Автобус подъезжал ближе. И еще ближе.

Господи Иисусе, да он был просто громадным! И Терри совсем не хотелось умирать.

В последнюю секунду Терри метнулся в сторону, с хрипом приземлившись на живот и локти. Автобус во весь опор промчался мимо, теперь только начав поворачивать. Тяжеленная громада подпрыгнула на поребрике тротуара, а затем наехала на прямо противоположный со скрипом покрышек. Затем автобус встал на два левых колеса, затем на два правых, замерев в этой позе, казалось, навечно, а потом опрокинулся на бок Это огромное красное чудовище повалилось словно в замедленном действии, ударилось о землю с шипением и звуками треснувшего стекла, но так и не остановилось, все еще продолжало движение на боку по Оксфорд-стрит с пронзительным скрежетом металла по бетону.

Терри поднялся на колени, учащенно дыша. Что я наделал? О господи — только бы они не пострадали. Пожалуйста, Господи, я сделаю все, что Ты хочешь. Он медленно встал с асфальта и сделал неуверенный шаг по направлению к автобусу. И увидел их.

Джуниор появился первым. Его ужасающий бритый череп высунулся из кабины водителя, словно из какого-нибудь люка, татуировка под глазом казалась отвратительной черной раной. Затем оттуда же появилась еще одна голова — в кабине водителя, должно быть, сидело двое. А затем Псы один за другим полезли из перевернутого автобуса, как крысы с тонущего корабля, — из аварийного окна в задней части, вышибив стекло своими убийственными бутсами. В отдалении завыли полицейские сирены, и Псы бросились врассыпную — по Уордор-стрит, Дин-стрит и Поланд-стрит в скрытое во тьме убежище Сохо.

Терри припустил на восток, подальше от полиции и Дэгенхэмских Псов, и бежал до тех пор, пока не увидел перед собой здание Британского музея. Весь в поту, задыхаясь, он прислонился к перилам у гигантских белых колонн музея, освещенных луной, словно наследие затерянных цивилизаций.

Терри стоял там, погруженный в таинство веков, и спрашивал себя, как будет спрашивать еще не раз: как же им, черт возьми, удалось угнать автобус?

Поезд дребезжал по рельсам к северу, к дому, и Рэй ощущал, как на него накатывает уныние. По приближении к дому у него всегда менялось настроение. Он прижался лицом к стеклу. Поезд миновал две одинаковые башни Уэмбли, освещенные лунным светом. Почти дома.

Рэй всегда думал, что дом — это что-то вроде мечты об Англии, которую лелеял его отец, когда ему выпадал в Гонконге трудный день. Один из дней, когда вы открываете шкаф и обнаруживаете, что от влажности на вашей свежей рубашке завелась плесень, из-за вечно суетящихся людских толп. Каулун напоминал одну большую визжащую психушку, или какой-нибудь старик в жилетке и шлепанцах пережевывал что-то шамкающим ртом и чесал ширинку.

Рэй и его братья любили Гонконг. Любили каждую минуту жизни в Гонконге и рыдали, когда корабль увозил их в Англию. Жизнь в Гонконге была для троих голубоглазых мальчишек одним нескончаемым приключением среди таинственных островков, неизведанных холмов и кишащих народом улочек. А их мама, которая прежде не видела ничего, кроме Лондона и его окрестностей, обожала рынки Гонконга, храмы, экзотический шик узеньких улиц, огни квартала Сентрал, самолеты, лавирующие между небоскребами на пути в аэропорт Кай Так, паромы «Стар-Ферри» и искреннее дружелюбие жителей Кантона.