Я называю приезжих «гастролерами», хотя бы для того, чтобы досадить нашей училке по музыкальному развитию. Она действует нам на нервы, требуя, чтобы мы разувались на ее занятиях. Только представьте, двадцать пять пятнадцатилетних девиц, встав на носочки, задирают коленки, пока она исполняет «Короля танца» на губной гармошке.

Да, кстати, о чем я говорила? Ну да, о разговоре с психологом. Я сказала мистеру Грави, что она на занятиях. Он ответил, что я понесла тяжелую утрату, и потому мне необходима консультация профессионала. Может, это и смешно, но когда он произнес «тяжелая утрата», меня как будто заклинило. Сначала я не воспринимала то, что он говорит, радуясь, что идет время урока, но от этих слов я почувствовала себя такой одинокой и покинутой, что слезы навернулись на глаза и захотелось уткнуться головой в твидовый пиджак Грави и разреветься. Хорошо еще, что я сдержалась. Последнее время мне постоянно приходится сдерживать свои эмоции, потому что все мысли в итоге сводятся к одному.

Грави сказал, что может поговорить с психологом по поводу моего состояния, если я хочу, и я согласилась. Ее зовут Милли — Молли — Манди, я точно не знаю. Ее настоящее имя Маргарет Мэгги — ну о чем думали родители, называя ребенка именем, созвучным с фамилией? Я имею в виду, что у некоторых людей совсем нет воображения, потому получается «Мэгги — Мэгги». А если уж для ровного счета добавили бы «третью» Мэгги, то получилась бы Мэгги — Мэгги — Мэгги. Я точно не знаю, каким образом все это трансформировалось в Милли — Молли — Манди. Наверное, какой-то любитель пошутить додумался до такого сочетания, а может быть, кто-то просто по ошибке назвал ее так, но к ней это прилепилось. (Милли — Молли — Манди — если вы не знаете, есть такой персонаж из детской книжки. Она невыносимо милая и добрая, именно поэтому ее так и назвали.)

Договорились на следующую неделю. Я чувствую, как будто что-то случится, а может, все будет о'кей. По крайней мере, мне придется пропустить какие-то уроки. Надеюсь, это будет алгебра.

Я не понимаю отца. Он ведет себя так, как будто никогда не был женат. Ему все параллельно. Он принимает жизнь такой, какая она есть, как будто склеил кусочки разбитой чашки — и все нормально, жизнь идет своим чередом, и он просто плывет по течению. А вернее, он ведет себя так, будто и нечего было склеивать. Как будто ничего не разбилось. Как будто мамы никогда и не существовало. Он вообще не упоминает о ней.

Он просто встает утром и готовит завтрак, как привык делать, пока она болела. Потом заваривает чай. А потом принимает душ и одевается. Он всегда торопится по утрам, поэтому на все про все у него уходит десять минут. Когда я слышу журчание волы в ванной, я знаю, что пора вставать, и к тому времени, когда я заставляю себя подняться, он освобождает ванную, оставив после себя запах туалетной воды. А когда я умоюсь и оденусь, он уже спускается вниз, где попивает кофе маленькими глотками и читает «Ирландские новости», а меня ждет мой завтрак. Иногда это йогурт с черносливом. По названию не подумаешь, что он вкусный, но мне нравится. А иногда это просто тост и мармелад. Очень редко, когда у нас на завтрак жареные грибы или омлет с ветчиной. И уж совсем никогда не бывает кукурузных хлопьев, к которым я так привыкла, когда мама была жива. Иногда я все же насылаю миску хлопьев и заливаю их горячим молоком, но это если отец не видит. Он не считает хлопья нормальной едой, а я знаю, многие их любят.

Не понимаю, зачем я описываю, что мы едим на завтрак, если на самом деле хочу рас-сказать о поведении отца? Это ненормально. Он неестественно спокоен после случившегося. Меня это настораживает. Или он абсолютно бессердечный человек, или же он в стопоре от пережитого шока, или — и эта версия кажется мне наиболее верной — он никогда не любил маму, а может, даже думал уйти от нее, а тут так удачно для него она заболела раком, и все разрешилось само собой.

Иногда я наблюдаю за ним. Самое подходящее для этого время — когда он завтракает, в этот момент он поглощен чтением газеты, и я думаю про себя: этот человек не любил свою жену. Этот человек с аккуратными усиками, в пиджаке на подкладке, откинувшийся на спинку кухонного стула. Этот человек с золотой печаткой на пальце, член дорогого гольф-клуба и тайный покупатель эротических журналов — я знаю, потому что видела, как он незаметно засовывает «Плейбой» в тележку с продуктами в супермаркете, когда он думает, я не вижу. Этот веселый вдовец, избавившийся наконец от бремени домашней ответственности и семейных забот.

Да, я должна признать, что мама терпела все это. Она вышла замуж совсем молодой, устроилась на работу и тут же забеременела, и она никогда не оглядывалась назад. Потом она сидела со мной дома, а когда я пошла в школу, поступила учиться на курсы по организации производства. Она работала в клубах и магазинах, устраивала дружеские ланчи в городских кафе, а также коктейли и выставки и бесконечные благотворительные обеды. В прошлом году она заинтересовалась дегустацией вин и работала с французами. А однажды увлеклась дизайном помещений и окончила специальные курсы. Затем она пошла на занятия, где учат, какие должны быть сочетания цветов в одежде, все эти разговоры об индивидуальности и тоне кожи, о временах года и всем таком прочем. Для себя я сделала вывод, что эти люди занимаются полнейшей ерундой, в то время как в мире и без того полно проблем. Не надо считать меня ненормальной. Я совсем не против моды, наоборот, я интересуюсь ею, но считаю, что если у человека нет вкуса, то о моде лучше забыть.

Встреча с психологом состоялась, но, естественно, не во время урока алгебры. Такое возможно, но только не со мной. Она прошла во время урока английского, который у нас ведет мистер Доннел. На английском мы всегда очень веселимся. Когда преподаватель задает какой-нибудь вопрос, мы поднимаем руки сразу все, независимо от того, знаем ответ или нет, и начинаем трясти ими, как сумасшедшие. Кого спросит, тот и выиграл. Если вы не знаете правильного ответа, это совершенно неважно, можно ляпнуть что-нибудь из прошлой темы. Главное, чтобы он посмотрел именно на вас долгим взглядом и назвал вас по имени. Боже, это надо слышать, как он произносит ваше имя. Я просто сознание теряю! Должно быть, он считает всех нас ужасными энтузиастками. Стоит ему лишь повысить голос в конце фразы — и мы уже машем руками. Бедный! Целый лес рук, у него глаза разбегаются, кого спросить. Однажды он вызвал меня, и не помню что, но ответила я ему слишком грубо, так, что он, бедолага, даже покраснел. С тех пор он больше меня не спрашивает, но я все равно продолжаю участвовать в игре, просто ради веселья. Обожаю доводить его, особенно когда вижу, как он изо всех сил пытается не встретиться со мной взглядом. Он знает, что если это случится, он будет просто вынужден спросить меня.

Но вернусь к Милли — Молли — Манди и встрече с ней. Это был перебор. Мне пришлось сидеть и выслушивать весь этот бред о моем нежном возрасте — я не преувеличиваю, но она на самом деле запудрила мне мозги, рассказывая о важной роли матери для девочки моего возраста и как мне пережить горе и все в таком роде. Да я и сама прекрасно все это знаю. Любой, кто захочет, может прочитать об этом в журнале «Космо». И не надо мне рассказывать о моих же чувствах, потому что я знаю о них получше нее. Я сказала ей, что вот мой отец действительно не ощущает никакой утраты, и она очень заинтересовалась и хотела узнать о моих взаимоотношениях с отцом. Ну что я могла? Я просто сидела, уставившись в одну точку. Взаимоотношения! Слово-то какое.

— Он просто мой отец, — сказала я.

Я заметила, у нее привычка то и дело останавливаться посреди предложения, а то и слова и заглатывать воздух, как рыба, выброшенная на берег. И в горле у нее постоянно пересыхало. А потом немного слезились глаза. Не знаю, может, у нее проблемы с горлом, потому что слышно, как она глотает, или она специально так делает для эффектности. Скорее, второе. Такая манера разговора заставляет собеседника нервничать, потому что ты вынужден ждать, что она скажет после паузы. Возможно, это она делает для того, чтобы быть уверенной, что вы ее слушаете, словно нанизывает на вас слова одно за другим.